Невесть откуда злой рок наслал на нашу убогую страну эту саранчу – стаю полоумных горланов-проповедников. Выйдет этакий провидец в нищенском рубище, с котомкой, всклокоченной бородой и пламенем во взоре на базарную площадь и ну верещать про мир, труд, свободу, братство, равенство и счастье трудящихся всех стран. Знакомые лозунги, нахлебались в своё время.
     И тут же вокруг толпа, оголтелая рвань, из каких только нор повылазила.
     Порядочный человек, тот, кто на службе, учёбой или бизнесом занят, ускорит шаг, проходя мимо, пальцем у виска покрутит, да проворчит: «И куда только милиция смотрит, и за что мы налоги платим?!». И в самом деле, сколько можно успокаивать общественность, уверяя, что всё вокруг прекрасно, всё замечательно, а отдельные частные случаи, та-та-та, та-та-та, та-та-та…
     А бездельникам, что здесь собрались, все высокие идеи до одного заднего места. Гогочут, непотребные анекдоты смакуют, тычут пальцами заскорузлыми, дожидаясь бесплатного цирка:
     - Чудеса давай, чудеса!
     Но этот упрямец, которого занесло на нас сегодня, вот ведь глотка лужёная, перекрывая всех, так и заходится в визге:
     - Бич божий! Суд страшный! Гигиена огненная!
     Да и сказать-то, какие там чудеса, дешёвые шарлатанские штучки: раны глиной замазать, пьянь какую-нибудь мертвецкую оживить, по пересохшему соляному озеру прошлёпать. Но народ требует, в привычку уже вошло развлекаться на дармовщинку.
     Я шёл мимо, заставляя себя даже не оглядываться в ту сторону, и по нарастающему шуму ощущал, что ситуация накаляется. А ротозей, который, что тут не говори, всё равно сидит в натуре даже самого достойного человека, подзуживал остановиться и посмотреть, что будет дальше, тем более, что спешить, в самом деле, не было никакой нужды.
     Низменный интерес возобладал. Я остановился, уже чувствуя нависший в воздухе заряд ярости - предвестник неизбежной кровавой развязки. Пялиться на страдания ближнего своего, пусть даже такого неопрятного – грех, но жестокосердное любопытство – сильнее.
     Вислобрюхое отребье, столпившееся вокруг, жаждет узреть воочию, как этот краснобай будет подставлять левую щеку, сполна получив по правой.
     Мордастый детина, по виду отнюдь не жертва недоедания, обдав окружающих тошнотворным алкогольно-чесночным букетом, рявкнул ни к селу, ни к городу над самым моим ухом:
     - А жрать-то что в твоём царствии небесном?!
     Я отшатнулся, дабы не быть обрызганным зловонной слюной, и увидел, как провидец, побледневший, но без тени страха в глазах, прервав на полуслове очередное визгливое заклинание, достал из котомки большой белый рыхлый ком:
     - Вот это, - негромко, но твёрдо произнёс он внезапно изменившимся спокойным голосом.
     Кто-то из толпы резко саданул его сзади под локоть. Белый ком, подскочив, угодил прямо в рожу злобного крикуна, осев липкими хлопьями на лбу, носу и глазницах.
     Толпа грохнула утробным хохотом.
     Детина, изменившись цветом щёк от докторской колбасы до вареного супового корнеплода, судорожно провёл неопрятным рукавом по глазам.
     Поздно. Когда слипшиеся веки, проморгавшись, явили на свет бешено выпученные свинячьи бельма, хулигана, потешившего не вполне почтенную публику, и след простыл. Также исчез, буквально дематериализовался, воспользовавшись переключившимся с него вниманием толпы, и провидец. Могу поклясться, я непрерывно смотрел на него всё это время, но всё-таки не уследил.
     А дальше началось самое интересное.
     Кое-как утёршись, детина, следуя скотской манере, выдающей потомка грязных варваров, сосредоточенно облизал пальцы своей правой руки. Внезапно взгляд его остановился, глаза закатились, как у эпилептика, челюсть отвисла:
     - Чю-у-у-до…- только и выдохнул, совсем как сдувшийся воздушный шарик.
     Растопырив руки, грянулся на четвереньки, подгребая под себя белые ошмётки:
     - Моё! Всё моё!
     Ещё и не успев даже осмыслить, что к чему, десятка два ротозеев, движимых неудержимым хватательным рефлексом, одним махом дёрнулись к желанной добыче.
     - Чудо! Чудо! Чудо! – покатилось по толпе.
     Я оказался почти в эпицентре давки.
    
     Когда очнулся, уже стемнело. Надо мной склонились участковый и двое санитаров.
     - Ну, этот вроде бы живой. А вот тех можно сразу в утиль. Господин, как вы?
     Я попытался приподняться, и сразу же меня пронзила резкая боль в боку. Наверное, сломано ребро. На распухшей губе запеклась кровь. Кончик языка царапнуло острым обломком переднего зуба. Да уж, прогулялся…
     Санитары приподняли меня, осторожно усадили на носилки, продезинфицировали открытую ранку.
     - Вы тут как-нибудь потерпите минут десять, сейчас с теми разберёмся.
     Я огляделся по сторонам. Краснорожего детину, давешнего героя дня, волокли под мышки к уже основательно загруженной труповозке. Внезапно один из санитаров резко остановился:
     - Эй, а ведь и этот живой!
     - Да ты что?! Быть того не может! Мы же его самым первым и освидетельствовали. Стопроцентный был жмур, мертвее не бывает.
     Покойник тем временем на глазах возвращался к жизни. Мутным взглядом обвёл остолбеневших санитаров, самостоятельно встал:
     - Мать вашу, гробокопатели, найду на вас…, - и побрёл прочь пьяной походкой.
     Я почувствовал себя немного лучше. Попробовал привстать, - получилось.
     - Ну, я, наверное, пойду, мне здесь совсем близко…
     Меня не услышали. Просто никак не прореагировали, до того все были потрясены свершившимся у них на глазах воскресением из мёртвых.
     Уже подходя к дому, похлопал себя по карманам. Ну, конечно, как же иначе: деньги, документы, ключи, - всё гавкнулось. Зато из закасавшегося рукава выпал прямо мне на ладонь небольшой белый комок.
     Мой нечаянный трофей в побоище идиотов. И я такой же идиот, как и все эти выродки. Шёл бы себе домой, и шёл. Нет, надо же было влезть.
     В голове гудел пчелиный рой. Вкусовое ощущение на тот момент: верблюжья колючка в саднящем горле, уличный песок вперемешку с солью запёкшейся крови. Ох, сейчас бы – умыться, прополоскаться, проплеваться, и пить, пить, пить…
     А эта дрянь белёсая, что она тут прилепилась?! Куда бы стряхнуть, чтоб не запачкаться?
     Или, может быть?..
     Я отщипнул крошку, с сомнением повертел между пальцами.
     А, была, не была! Решительно положил под язык.
    
     И почти мгновенно ощутил взрыв. Это было именно взрывом, но взрывом очистительным, моментально испарившим и развеявшим всё, от чего мгновением раньше мне так вожделело избавиться.
     Головокружительная первозданная свежесть и тотчас же вслед: полость рта, а следом носоглотка, лёгкие, даже глазные пазухи, - заполнились немыслимо восхитительным ароматом пышных тропических цветов и явственным ощущением чудесным образом материализовавшейся мякоти плода неведомого заморского растения, брызжущей животворным соком. Именно то, о чём только могла мечтать моя измочаленная телесная оболочка.
     Пульсирующие всплески аромата, постепенно затухая, продолжали исходить от маленького комочка, лежащего под языком. Жизнь возвращалась. Чёрт возьми, как всё хорошо! Вот сейчас совсем недурно было бы и перекусить чем-то более существенным…
     Чудно-то как! Всего пару минут назад меня от одной такой мысли попросту бы вывернуло.
     Кончиком языка я непроизвольно тронул комок, чуть повернув его во рту. Цветочный аромат бесследно исчез, уступив место абсолютно материальному ощущению шашлыка. А может быть лангета, ростбифа или антрекота. Во всяком случае, явно мясное блюдо, но опять-таки, что-то такое, чего мне, человеку обеспеченному и, что греха таить, большому знатоку и ценителю кулинарных изысков, отведывать ещё не доводилось.
     Божественно! Именно так. Господь Бог не удостоил нашу грешную землю созданием со столь нежной и сочной плотью, оставив его на собственную потребу. В этом невероятном вкусе всё: и горечь, и сладость, и неведомые заморские специи, и дым первобытного костра… Что же это? Да всего лишь скромная каждодневная трапеза небесного создателя, устало прикорнувшего сейчас у своего очага по завершению трудов праведных.
     Прихотью судьбы кроха от Его благословенного стола перепала мне, ничтожному рабу, дабы дать понять, сколь мелки и суетны все наши земные страсти, мечты, устремления перед ликом божественного провидения.
     Что власть, богатство, плотские утехи по сравнению с этим наслаждением - просто перекатывать во рту этот маленький белый комочек?
     Сладостная дрожь охватила меня. Я весь ушёл в это занятие: гонял языком медленно тающую как леденец драгоценную крупинку и открывал для себя всё новые и новые немыслимо восхитительные яства и ароматы.
     Но вот, сверкнув напоследок выворачивающим наизнанку вкусовые рецепторы всплеском вяжущей кисловатой тягучести прелой листвы доисторического реликтового леса, комочек окончательно растаял.
     Я медленно, страшно медленно, усилием воли раскрыл глаза.
    
     Была глубокая ночь, и ночная свежесть передёрнула внезапно пронявшим ознобом. Я остолбенело стоял у порога своего дома и пытался сообразить, куда следует вставить ключ и как повернуть ручку, чтобы открыть калитку. Даже и этот безусловный рефлекс оставил моё бедное потрясённое сознание.
     Ещё какое-то время понадобилось мне, чтобы окончательно вернуться к реальности.
     Ах, досада, так и ключа-то ведь нет! Будить прислугу и домашних, показываться им всем в таком виде? Да, наверное, никто и не спит, переполошились моим отсутствием… Нет, нет!
     Совершенно неосознанно (что за глупость, степенный грузный мужчина…) схватил ладонями острые наконечники прутьев решётчатой ограды и вдруг почувствовал, что взлетаю над ними как гибкий юноша, да что там, как олимпийский чемпион по гимнастике!
     Кошкой подкрался к приоткрытому окну своих покоев. Сторожевые псы, готовые порвать в клочья любого злоумышленника, почуяли меня, обожаемого хозяина. И вот уже вертятся под ногами, тычутся влажными носами, но, главное, - молчат.
     Так же легко, как и минутой раньше, подтянулся на карнизе и бесшумно проскользнул в окно.
     В соседних помещениях слышатся отдалённые голоса: то ли разговор, то ли чьё-то сонное бормотание. Спят, не спят, да ну их всех, какая разница… Завтра будет завтра, а сейчас – спать!
     Переодеваться, умываться, расстилаться… Ай, ну на фиг! Прямо в одежде – хлобысь на тахту, в сладкие объятия Морфея…
     И почти тут же подскочил, как ужаленный.
     Где оно?!! Где моё сокровище?
     Подоконник, палисадник, забор – всё одним махом!
     Вот, кажется, здесь это было.
     Нет, не здесь. Пять, шесть, семь прутьев ограды справа от калитки. Опустившись на четвереньки, тщательно обшарил и едва ли не по-собачьи обнюхал всю заплёванную обочину тротуара.
     Фонарный столб с тускло мигающей последним издыханием люминесцентной лампой, опрокинутая урна, скомканные бумажки, окурки… Вот он!!!
     Рыхлый комочек, серый от дорожной пыли, с налипшей шелухой от семечек – драгоценный дар небес.
     Бережно, аккуратно, чтобы не упустить ни одной молекулы чудотворной субстанции – в полиэтиленовый пакет, пакет – в скромную неприметную шкатулку, шкатулку – в самый надёжный несгораемый банковский сейф.
    
     Дома, перед отходом ко сну (теперь уже спокойно, степенно, всё, как положено) глянул на себя в зеркало.
     Вздыбленные волосы, запёкшаяся кровь на губе, физиономия грязная неописуемо. Тихий ужас! Водные процедуры по полной программе, и немедленно.
     Фу-у, какое облегчение!
     Опять подошёл к зеркалу. Так…
     Удивляться уже нет сил. Кажется, у меня было сломано ребро, выбит зуб, разбита губа? Где это ребро? Машинально ощупал бока. Хм-м… Да оно же успело срастись ещё до моих полётов над оградой!
     Теперь полость рта. И тут те же чудеса. Налицо работа дантистов из небесной поликлиники бога Асклепия. Обломанная верхняя двойка – цела-целёхонька! Мало того, четвёрка (пломба-кариес), докучливо зудевшая последние три дня необходимостью визита к стоматологу, ощущается и выглядит так, будто и в помине не было никакой пломбы и никакого кариеса. А две нижние семёрки, которых я по легкомыслию лишился ещё в молодости, мол, проще выдрать, чем лечить? Вот они на своих законных местах, регенерировали…
     Понятное дело, о губе можно не упоминать. Ни болячки, ни ссадинки.
     Я не отношусь к любителям вертеться перед зеркалом, считая это занятие недостойным мужчины, но тут мой взгляд задержался на собственном отражении. Куда девались обрюзгшие щёки, мешки под глазами, побитые молью жиденькие пейсы? На меня смотрели стальные глаза сокрушающего всё на своём пути мужественного бойца, типаж героя голливудских вестернов. Сеточка морщин под глазами, благородная проседь на висках – дань возрасту, совсем в данном случае не лишняя. И ощущение собственного тридцатилетия – никак не больше.
    
     Наутро, проснувшись, первым делом убедился: моя беленькая штучка – вот она, на месте, и всё, что было накануне – это не сон. Пакетик, шкатулка, ключ – вот он на цепочке, цепочка всегда при мне. Дальше обычный день, по обычному распорядку, насколько, конечно, это возможно.
     Разумеется, реакция окружающих на моё чудесное перевоплощение – тихое остолбенение. Именно тихое, ибо в доме у меня не принято обсуждать действия и поступки господина. Завтракать я не соизволил, и обедать тоже. Какой, в самом деле, может быть обед после такого немыслимого пира?
     Отмечу в скобках, что первые признаки аппетита прорезались у меня только на исходе второй недели. Вот, значит, на какой период хватает организму здорового взрослого мужчины ресурсов, содержащихся в одной крошке этого чудесного вещества.
     Тарелка наваристого, дымящегося, сработанного по всем канонам кулинарного искусства украинского борща. Я подошёл к столу и, превозмогая отвращение, заставил себя протолкнуть в пищевод ложку этой бурды.
     - Ну, ничего…
     Молоденькая горничная, не удержавшись, прыснула в кулак, видя, как облегчённо расплылась в улыбке физиономия бедолаги повара. Несчастный, по-видимому, твёрдо психологически настроился на бесславный конец своей карьеры и стоически ожидал, что сейчас вот, наконец, опрокинут на лысую голову кастрюлю его лучшего супа и выставят с позором за ворота. Без выходного пособия, разумеется.
     Но я был милостив. Чудесная кроха манны небесной (будем называть её так – термин этот когда-то кем-то, не помню, правда, когда и кем, упоминался) помимо благотворного изменения физической стороны моего бытия, оказала схожее воздействие и на сторону духовную. Отрешённость, приподнятость над суетными каждодневными проблемами, спокойное, слегка насмешливое отношение ко всему, что ещё вчера могло беспокоить, вызывать любые эмоции: душевный трепет, негодование, раздражение, даже страх.
     Но, увы. С окончанием действия в организме ферментов манны началось и постепенное возвращение всех жизненных процессов в наезженную колею. Старые, забытые было болячки, вновь принялись напоминать о себе. Отход с завоёванных позиций происходил медленно, почти незаметно, но всё-таки проявлялся на фоне уже ставшей привычной, устоявшейся общей эйфории неясными отголосками зарождающейся депрессии.
     Здоровое ощущение потребности в еде вернулось в полной мере, но все излюбленные деликатесы, которыми я ранее наслаждался, теперь воспринимались в лучшем случае как безвкусная вата.
     Диагноз окончательный и бесповоротный: я подсел. Подсел, как кошка Глаша на вискас. Маленький белый комочек, насколько же мне тебя хватит? И что будет, когда растает последняя крошка?
     Лучше об этом не думать. Решение принято, назад дороги нет!
     О, сладостный восторг предстоящего неземного блаженства! Тонкая золотая цепочка запуталась на моей шее. К чёрту! Дрожащими от нетерпения пальцами с третьей попытки втыкаю микроскопический электромагнитный ключик в потайную скважину сейфа.
     Вот оно, моё сокровище, и маленькая, насколько только возможно маленькая крупица на моей ладони. Порция номер два. Вперёд!
    
     ***
     Читатель! Интересна ли тебе дальнейшая судьба сего достойного господина? Полагаешь ли ты, что описанное выше событие, судьбоносное для одного человека, ну пусть даже и нескольких, оказавшихся волею случая в его эпицентре, имело ощутимый общественный резонанс?
     Верно, отнюдь нет. Досужие разговоры, кривотолки, слухи, обросшие несуразными подробностями – этого обычно хватает на несколько дней. Затем на передний план выползает очередная, следующая с завидной регулярностью, не иначе как по чьей-то недоброй воле, сногсшибательная сенсация.
     Упоминаний в прессе не было вообще. Ибо в то время газетные полосы пестрели сообщениями примерно такого рода:
    
     «СЛАВНАЯ ПОБЕДА
     Высочайшим Указом Премьер-министра господина Кингхерода несущие оперативную службу законные бандформирования накануне блестяще провели превентивную контртеррористическую операцию. Согласованными решительными действиями одновременно в нескольких населённых пунктах было ликвидировано почти тридцать тысяч потенциальных экстремистов в возрасте от нуля до трёх лет включительно».
    
     Наш герой, прибрав к рукам в общем-то довольно солидный запас, разумно и экономно используя его, тем не менее испытывал постоянный душевный дискомфорт, нарастающий с каждой последующей принимаемой дозой. Найти, обязательно найти этого провидца, стать его спутником, адептом, рабом, кем угодно, лишь бы получить хоть какую-то надежду на будущее.
     В этом стремлении он был не одинок. Ещё несколько, то ли десять, то ли одиннадцать избранников, имевших несчастье (а может быть, всё-таки, счастье?) вкусить вместе с ним от божественного источника, были одержимы той же целью. Степенность и достоинство пока не позволяли ему подобно прочим потешать публику, бросаясь за гонимыми порывом ветра шариками то ли попкорна, то ли пенопласта, или же просеивать землю на месте памятного события в тихий предутренний час, затравленно озираясь, как злоумышленник на месте преступления.
     Один раз он был в шаге от заветной цели.
     Очередная крупинка была принята как раз накануне. Дурманящая голову эйфория вмиг улетучилась, когда чудесным образом обострившиеся слух и зрение запеленговали на немыслимом удалении - за двумя шумными перекрёстками, с противоположной стороны длинной центральной улицы, вожделенный объект.
     Провидец был иначе одет, выглядел и держался совершенно иным образом, однако, несомненно, это был именно он. Сидя за столиком маленького уличного кафе, он вёл беседу с обычного вида пожилым человеком. Собеседник в пылу спора оживлённо жестикулировал, провидец же, наоборот, был тих, погружён в себя и, похоже, в мыслях далёк от предмета беседы.
     - Вот ты говоришь: «Не убий». Это значит, и вошь в твоей бороде, и пса бешеного, тебя покусавшего, тоже не убий?
     - Да нет же, заповеди относятся только к роду людскому, это ведь само собой разумеется…
     - Ах, к роду людскому?! Так что же, раба строптивого, господину своему перечащего, - не убий? Злодея, на твой кошелёк покусившегося, - не убий? Блудницу бесстыжую, жену твою, до грехопадения склонную, - не убий? А может быть, - понизив голос, - и варвара зловонного, победоносным римским легионам звезду путеводную застящего, тоже не убий? Смотри, философ, доведёт тебя твой язык…
     - Да, пожалуй, верно, этот документ у нас немного не доработан, следует его кое в чём подредактировать…
     - Вот, вот. Так и запиши: «Иудея правоверного, шабат неукоснительно блюдущего, - не убий»! И всё на этом.
     Злосчастное обстоятельство насмешкой судьбы стало в тот день неодолимым препятствием, а именно визит некоей сиятельной особы (будь она неладна со своим сиятельством!) и необходимость сопровождать указанную особу в следовании по городским улицам. Маршрут кортежа с роковой неизбежностью свернул вправо на первом из перекрёстков. Всего пятнадцать минут, чтобы под каким-то несусветным предлогом выклянчить отлучку, галопом примчаться на место…
     Поздно. Ни провидца, ни его собеседника, ни даже того столика в опустевшем кафе.
    
     ***
     И вот истаяла последняя крупинка. Она не принесла никакой эйфории, ни тени испытанного первоначально восторга. Только горькое сожаление, печальные проводы безвозвратно уходящего чуда.
     Он продержался ещё некоторое время. Затем обрюзг, потускнел, утратил интерес абсолютно ко всему. Почётную, но весьма хлопотную должность начальника региональной ИМНС (Инспекция Министерства по налогам и сборам) он то ли оставил сам, то ли был отстранён за некое упущение. Особняк в престижном районе (да фиг с ним!) отошёл к какому-то ловчиле-застройщику.
     Грязного, опустившегося, его теперь можно было видеть, случайно забредя в убогие кварталы старого города. Впрочем, он не слишком выделялся в непрезентабельной компании обитателей городских трущоб. Те двенадцать (или тринадцать?) его сотоварищей по несчастью так же с виду бессмысленно бродили по пыльным улицам, пока общая цель поисков не свела их всех вместе – бесповоротно и окончательно.
     Матфей, Иоанн, Пётр, Иуда, Лука, Иаков, Фома, - вам что-то говорят эти имена?
     Стоит ли описывать в тысяча первый раз дальнейшие события, тысячекратно перепетые на все лады?
     Они, жалкие подопытные кролики, конечно же, разыскали своего мучителя.
     Он не мог дать им более того, чем располагал, разве что попытался вложить в их головы простые светлые истины. Бесполезно. Пробиться сквозь клубок диких заблуждений и предрассудков не удалось. Его слова обратились в последующих толкованиях чудовищными нелепицами.
     Вода ушла в песок.
    
     ***
     АКТУАЛИЗИРОВАННОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
    
     1. Эксперимент проведен на установленном утверждённой программой объекте.
     2. Объём проведенного эксперимента соответствует утверждённой программе.
     3. Временной период проведения эксперимента соответствует утверждённой программе с незначительным отклонением – минус 2000 лет.
     4. Воздействие отработанного материала на окружающий социум – несущественное, в пределах, допускаемых установленными нормативами.
     5. Эксперимент завершён, результат в целом признан положительным.