Только человеку дано решать - одной игрушкой больше или одной игрушкой меньше.

    Его купили достаточно давно в каком-то простом, дешевом игрушечном магазине, где любая игрушка могла прийтись по карману даже не слишком-то обеспеченным детям далеко небогатых родителей. Продавец, надеясь унять отчаянно ревущего малыша и успокоить смутившуюся молодую пару, предложил им выбрать что-нибудь с полок. Продемонстрировал заводного механического солдатика, вышагивавшего по прилавку с надежным, приятным детскому уху скрежетом. Показал набор цветных кубиков в немного потрепанной коробке. Кубики ярко поблескивали в свете ламп и буквально призывали купить их прямо здесь и сейчас, чтобы дома всласть можно было насладиться игрой. Но малыша все это не интересовало. Постепенно успокаиваясь, но по-инерции продолжая всхлипывать, он внимательно смотрел на плюшевого медведя. Чем-то ему очень приглянулись добрые глаза-пуговки медведя с самой верхней полки, успевшего покрыться тонким слоем пыли и легким налетом времени от долгого пребывания в магазине. Медведь был престранным, с какой игрушечной меркой к нему ни подходи. Лапы у него гнулись во все стороны, как и у любой другой игрушки с полужестким каркасом, но не проходило и пары минут, как они возвращались в прежнее положение. Одно ухо у плюшевого медведя, еще буквально секунду назад терявшегося в пестрой толпе других игрушек, а теперь расцветающего на глазах, смешно топорщилось и явно было сделано слишком большим для такой игрушки. Круглые глаза, по старой-доброй традиции сделанные из двух черных круглых пуговок, насмешливо посверкивали. Медведь был очень и очень хорош, если к нему внимательно приглядеться. Но самым главным его секретом, козырной картой перед всеми другими игрушками, была большая бежевая кнопка на пушистом, нежно-кремового цвета пузе. Кнопка эта, стоило только найти ее малышу, мгновенно стала решающим фактором. Раз за разом подчиняясь упоенно нажимающему кнопку малышу, медведь бодрым, почти человеческим голосом заявлял: «Не время грустить! Дай мне тебя рассмешить!». А дальше коротко проигрывалась веселая мелодия собачьего вальса. Малыш, совершенно не заботясь несоответствием игрушки и воспроизводимых ею звуков, заливался счастливым смехом. Продавцу оставалось только озадаченно хмуриться и чесать в затылке. Он не ожидал, что кто-нибудь купит эту игрушку. Сильно чем-то внутренне отличающуюся ото всех игрушек и невозможно, невероятно старую. Плюшевый медведь был, практически, ровесником самого магазина и пришел сюда с самой первой партией игрушек, которую тогда впервые в своей жизни принимал бойкий юноша-продавец, ныне уже не один десяток лет простоявший за прилавком.
     Малышу очень понравилась новая игрушка, и плюшевый медведь по-достоинству занял центральное место на полке. Малыш не желал с ним расставаться ни на секунду и всюду брал медведя с собой: и на завтрак, трогательно протягивая плюшевой игрушке ложечку с кашей, и в парк, чтобы все прохожие видели, какое счастье обрел малыш. Когда решивший погулять под дождем и, естественно, прихвативший с собой медведя, малыш простыл, плюшевый друг и тут поддержал его, ночь за ночью неусыпно бдя у подушки малыша. Со временем, как это бывает с любой вещью, наконец-то нашедший своего хозяина медведь начал дряхлеть. Нежно-кремовое пузо, ярким пятном выделяющее на фоне темной шкуры, покрылось множеством сильно въевшихся и ничем не отмываемых пятен. Несколько комочков густой шерсти, сбившихся в непрочесываемый колтун, пришлось срезать, чтобы малыш ненароком не засунул в рот слипшиеся комья. Взрослые, конечно же, не могли такого допустить. На их взгляд, давно пора было уже оставить медведя в покое и дать ему дожить свой век вреди других старых игрушек на полке в комнате малыша. Стала заедать кнопка на пузе медведя, и все реже и реже можно было услышать его уже порядком осипший голос. Собачий вальс уже не проигрывался. Плюшевый медведь больше не казался таким радостным и веселым, но он все еще оставался самим собой — милой, немного грустной мягкой игрушкой с трогательными глазами-пуговками.
     Малыш постепенно стал охладевать к переставшей радовать его игрушке. Он часто оставлял медведя в парке на скамейке. И однажды, когда родители забыли напомнить ему о медведе, плюшевая игрушка осталась ночевать в парке. Какая-то злая уличная собака, замерзшая и никем не обласканная, со странным, добрым и, казалось бы, любимым именем «Косточка», мучимая одиночеством, в приступе голода отгрызла медведю его большое, нелепо торчащее ухо. Вата не пришлась Косточке по вкусу. Тихонько завыв и, словно извиняясь, потеревшись мордой об мордочку медведя, собака побрела дальше. И поэтому малыш, вспомнив утром о своем медведе и придя за ним с родителями в парк, очень долго не мог узнать в плюшевом комочке с торчащим из головы кусочком ваты свою любимую игрушку. Грязного и мокрого медведя родители малыша наскоро залатали и выстирали. После постирки кнопка перестала работать окончательно, а мягкая вата внутри игрушки свалялась в комья и неравномерно расползлась по всему тельцу, скапливаясь жесткими сгустками в лапах и оставшемся ухе. Наскоро схватившие дырку нитки очень скоро разошлись. Вместо уха и одного глаза, ненароком отхваченного Косточкой вместе с частью медвежьей головы, снова полезла теперь уже грязно-серая вата. Возиться с медведем и пришивать ему новые ухо и пуговку-глаз родители не захотели. Они даже не стали ставить заплатку — только чтобы малыш поскорее сам попросил выкинуть испорченную игрушку.
     Медведю было очень грустно, и, если бы обычные игрушки умели проливать слезы, он плакал бы еще отчаяннее, чем малыш во время их первой встречи. Все потому, что плюшевый медведь был больше не нужен своему хозяину. Он, превратившийся из смешного медведя в маленький грустный комочек шерсти, оказался никому не нужен. Как же так? Почему его сочли испорченной вещью? Ведь ничего не случилось! Да, он был веселым медведем и приносил радость, а теперь стал грустным. Только и всего. Разве это повод игнорировать его? Или просто выкинуть? Неужели он так плох? Ведь временами куда лучше праздной, кричащей радости простая, лишенная изысков и показушности, тихая и светлая печаль. Медведь понял это только теперь, а что же малыш?
     А малыш оставил медведя на том же месте на своей полке с игрушками. Только теперь он лишь изредка поворачивал голову в сторону плюшевой игрушки и тут же отворачивался, словно ему было совестно смотреть на медведя. Малыш не захотел играть с таким плюшевым медведем и предпочел ему новую игрушку — яркого, красивого синего слоника. У слоника был очень смешной длинный хвостик с кисточкой, за который всегда можно было дернуть, длинные болтающиеся уши и совсем не-слоновьи бивни. Слоник тоже умел говорить — достаточно было сжать синтетические, чуть жестковатые бока, и он мгновенно откликался: «Привет! Я счастливый слоник! Хочешь со мной поиграть?». Малыш больше не вспоминал про медведя. Но все чаще и чаще на плюшевую игрушку, забытую где-то на полке, оценивающе смотрела хозяйка. Она считала, что ненужную игрушку, если уж не выбрасывать, то хотя бы можно использовать для дела: разрезать и использовать вату, еще раз промытую и просушенную, для новой подушки. Плюшевый медведь был с ней согласен, и даже в чем-то благодарен: вдруг, лежа на новой подушке, малыш хоть иногда, хоть изредка, будет вспоминать о плюшевом медведе, из ваты которого она была сделана? Тогда медведь готов сейчас же, не медля, просить хозяйку сделать из него новую подушку.
     Но шло время, а медведь так же пылился на полке. Про него забыла даже хозяйка, решившая, что с медведем и его ватой будет слишком много мороки, и купившая новую подушку. Малыш играл со слоником, удачно заменившим ему медведя. А плюшевый мишка сидел себе на полке в окружение таких же брошенных, забытых игрушек. Только некоторых из них малыш все-таки изредка снимал в полки — старую железную дорогу, укоризненно поскрипывающую и с сожалением смотревшую на грустного медведя; набор игрушечных солдатиков, каждый раз направляясь в очередное сражение на ковре комнаты, на несколько секунд замирал в молчании, отдавая честь тихо сидевшему на полке медведю. Другие игрушки, тихо по ночам жаловавшиеся друг другу на жизнь, побаивались странного медведя, посверкивающего в лунном свете глазами-пуговками. И в одну из таких ночей, после того как умаявшаяся за день железная дорога тяжело, по-старчески, скрипнула рельсами и заснула, плюшевый медведь повернул свою одноглазую голову в сторону кровати малыша. Тот, тихонько посапывая, спал в обнимку со слоником. Синтетический слоник улыбался и помахивал хвостиком. Медведь покосился на окно, и его глаз-пуговка в последний раз отразил блик уличного фонаря, бледным светом освещавшего спальню малыша. Фонарь озадаченно мигнул и нахмурился. Фонарь все понимал, но ничего поделать не мог. Лапки медведя безвольно опустились вдоль поникшего и сгорбившегося тельца. Всхрапнула во все железная дорога. Зашевелились в своей коробке игрушечные солдатики.
     Пришедшие утром будить малыша родители, привычно скользнув взглядом по полке, с удивлением обнаружили в самом углу несколько больших комочков ваты и едва слышно поскрипывающий динамик, приклеенный к обратной стороне странного бежевого пластикового кругляшка: «Не время… дай…». Родители очень удивились и поспешили выкинуть вату и странный пластиковый кругляш. Еще долго они недоумевали: что это могло быть и откуда оно появилось в комнате малыша?