«Марсианские хроники» Рэя Брэдбери
     Ноябрь 2002
     ФОКУСНИК
    
     На рассвете он вошел в город. Город назывался не то Новый Новый Орлеан, не то Старый Добрый Нэшвилл, не то ещё как-то так же убого. Его давно не интересовали взлёты топонимической фантазии переселенцев.
     Гораздо важнее было, что этот город станет Последним Городом На Его Пути. Именно так, всё с большой буквы. Весь прошлый год и начало нынешнего он ходил по Марсу (пропади он пропадом!) из города в город со своими представлениями. Где-то встречали теплее, где-то – холоднее, иногда перепадал ужин, иногда – тумаки, но постепенно накапливалось, нарастало, зрело… Он пока не мог это выразить словами даже самому себе. Но всё это… Что «всё»? Ладно, неважно. Вот он – Последний Город. Тебя ждет работа!
     Привычно, автоматически, не задумываясь, он безошибочно нашел в городишке базарную площадь. Первые торговцы только раскладывали свой товар – плоды из ближайшей рощи, высаженной Бенджаменом Дрисколлом (ещё аж самим!), молоко и яйца от тех немногих животных и птиц, что пережили перелет сквозь пустоту и смогли уцелеть средь местных песков, поделки из песка и глины… Пройдет еще немного времени – и появятся торговцы покрупнее. У них будет и посуда, и мебель, и музыка, и какие-нибудь дурацкие лотерейные билеты, и вино, и девочки. Серьезные торговцы так рано не встают. С ними придут зеваки, бездельники, праздношатающиеся, но и воришки, жулики, хулиганы, бандиты… Зато у них всех будут деньги – а, значит, его представление для них. Любовь к искусству, конечно, вещь хорошая, но кушать-то хочется с позавчера.
     Он выбрал на площади незанятое место. Это просто, если есть опыт, свободные места – чисты. Там нет мусора, пустых оберток, упаковок, разовых стаканчиков и бутылочек, которыми рыночные торговцы обычно метят место своего пребывания. В крайнем случае, если на рынке случился очень уж усердный дворник, там нет следов от долгого метения и отскребания.
     И на этом месте начал распаковывать свой инвентарь.
     Раньше он называл его реквизитом.
     Руки делали привычную работу, а в голове скользили мысли. Так, ни о чем. Вот ведь странно, после Дрисколла так никто и не удосужился продолжить его дело. Семена взошли – хорошо. Деревья растут и плодоносят – здорово. Рощи Дрисколла расширяются и разрастаются – замечательно. Но и всё! Никому не пришло в голову заказать с Земли семена новых сортов, проверить, какие на Марсе будут расти лучше всего. Да что там! Можно же было семена уже растущих здесь деревьев перенести в другие места, весь Марс засадить яблонями и инжиром! Нет… Пусть это кто-то сделает за нас. А этот «кто-то» просто устал. Может себе позволить устать человек, засадивший Марс деревьями?
     А я ведь знал его, вспомнилось внезапно. Как раз год назад, на космодроме. Я дожидался багажной ракеты со своим реквизитом, а он – той же ракеты со своими семенами. Хм! После него остались рощи. А после меня?
     Каркас собран, накрыт газовой шалью, карманы заряжены, руки размяты, голова светла, желудок пуст – всё готово для представления. Зритель, где ты?
     А вообще-то, большое спасибо Дрисколлу. Вот в честь кого я назвал бы город! Дышится как! Ведь отдаёшь себе отчет в том, что стареешь, а всё равно, с каждым годом – легче и легче. И кислорода больше, и слабое притяжение не заставляет так напрягаться, как дома.
     Хватит!
     Собирается зритель.
     Он одернул фрак, приподнял цилиндр, изящно взмахнул рукой и хорошо поставленным голосом провозгласил:
     - Дамы, господа и милые дети! Сегодня в вашем городе праздник! У вас в гостях Магистр черной, белой и серой магии, престидижитатор двух планет и семи континентов, повелитель пяти стихий и восьми чувств, бесподобный Бальзамо Гудини Копперфильд!!!
     Низкий поклон со взмахом фалдами. И взгляд исподлобья – хоть кто-то услышал?
     Оказалось – услышали. Впрочем, неудивительно. Он всерьёз подозревал, что у него лучший голос на Марсе. В смысле, зычный. В смысле, тренированный.
     Пока он продолжал взмахивать конечностями, оглашать благоглупости и рассыпать в воздухе мишуру, к балаганчику стали подтягиваться зеваки. Так-так… Несколько работяг-шоферюг, матрона с выводком, местные рэкетиры, распродавшиеся молочницы-яичницы, просто «жаворонки», коротающие вынужденное утреннее безделье… Что бы им показать? Так, чтобы всем угодить… Начнем с классики.
     - Первое мое магическое действо – с самым обычным носовым платочком.
     Извлек из пустоты платок, продемонстрировал.
     - Любой желающий из публики может убедиться, что платочек самый обыкновенный…
     И так далее, и тому подобное.
     Убеждаться, понятно, никто пока не захотел. Разрывание и склейку платка съели равнодушно. Дошла очередь до веревочки, которую следовало завязать узлом, разрезать, склеить, распустить… Рутина.
     Но что-то было не так.
     Обычно к третьему фокусу (исчезающая монетка) в толпе (ха! толпе!) начиналось движение, пробуждалась реакция, забраживали смешки, сальные шуточки насчет фокусника, привычно перетекали на местного мальчика-для-битья, прояснялась расстановка сил, становилось понятно, кого вызывать для карточных фокусов… А здесь – глухо.
     Ну что ж, я вас пройму!
     - А сейчас! Только для вас! Особый опыт древних марсиан! Феноменальное исчезновение!!!
     Еще несколько глупостей и ух-страшных пассов, вспышка магния… И никакого фокусника на площади. Лишь ветер колышет шаль на каркасе.
     Всё-таки какое-то подобие «ух-ты» покатилось. И на том спасибо.
     Скукожившись внутри каркаса, он извлек из пятнадцатого кармана заветную флягу, и отхлебнул немного. На работе, конечно, нельзя. Но, раз уж такое соревнование, раз уж Последний Город… Тем более, паузу всё равно надо держать.
     - Да врет он всё!
     - А я что говорю! Нет никакого чуда!
     Странно. Они знают слово «чудо». Откуда?
     - Пошли, Марта, ты еще кукурузы хотела купить.
     - Мама, а куда он делся?
     Хватит паузы.
     Бальзамо Гудини Копперфильд извлекает маленький рупор и вещает в него на вдохе:
     - И не менее чудесное возвращение!
     Снова вспышка магния, снова «ах» (скорее, просто от неожиданности), и вот он снова здесь, с ними, с вами, тут, на площади.
     - Дороти, малышка, он просто тебя дурит. Он никуда не исчезал.
     - Па, я же видела…
     - Тебе показалось!
     Еще не всё потеряно. Можно попытаться.
     - А теперь, глубокоуважаемая публика, волшебство Марсианских Каналов!
     - Эй, фокусник, тут кое-кто получше тебя марсиан знает!
     Неужели, контакт? Только б не спугнуть! Никакого высокомерия. Стелиться, стелиться…
     - И кто это?
     Те самые шоферюги. Хоть кого-то затронул.
     - Это у нас Гомес такой! – Ухмылки, толчки локтями под ребра. – Он, почитай, в каждом рейсе марсиан встречает.
     Тот самый, надо полагать, Гомес, приятный парень, не лишенный следов интеллекта на лице, неуклюже засмущался, отмахнулся от приятелей.
     - Да бросьте вы…
     - Томас! Скажи ему!
     - Что сказать?
     - Ну, как ты марсианочку… это… Ночная встреча?
     Надо полагать, не такие уж приятели они и были. Потому что Гомес ответил на последнюю реплику резким хуком справа. «Приятель» рухнул в песок. Его товарищ ринулся на Гомеса. Кто-то бросился разнимать. Дети заплакали, некоторые взрослые тоже задумались о жизни…
     И причиной всех бед, по привычке, назначили Чужого. То есть, фокусника.
     В него, в шаль, в каркас, в тех, кто неудачно стоял за ним, полетели огрызки, гнилые фрукты, камни, тряпки… Хорошо, на Марсе нет крупных камней. Хорошо, можно применить свое искусство исчезновения в нужный момент. Хорошо, много еды накидали. Можно сказать, на обед заработал.
     Когда толпа (как всё относительно) рассосалась, он выбрался, собрал, упаковал и пошел. Упорные круглосуточные торговцы дымными палочками провожали его снисходительно-равнодушными взглядами.
     Теперь ясно, твердил он себе, теперь всё ясно. Ясно, почему город – последний. Дальше ничего нет. Городов нет. Земных городов нет. А если бы и были? Что толку? В этих городах нет людей. Только выжженные пустые оболочки, только видимость людей, только призраки, которые созданы марсианами еще во времена Второй Экспедиции.
     И Земли нет. Есть только воспоминания о ней, порожденные телепатическим бредом сумасшедшего марсианина. Все мы – марсиане. Разница лишь в том, что некоторые это осознают.
     А еще есть дорога. Путь. Ты на дороге. Ты на пути. И не нужен никто. Никогда и нигде. Хватит, проходили. Вспомнилось:
    
     Не хочу с попутчиком случайным
     Жить, и вечно ждать, когда сойдет,
     Или передумает нечаянно
     И назад оглобли повернет.
    
     Когда начало смеркаться, он пришел к руинам.
     Безголовые башни, стены с останками глазури, окна со скелетами витражей, воспоминания об ароматах, оставивших по себе лишь пятую-шестую ноты – сандала, корицы, муската… Как же это пахло раньше?!
     В старых марсианских городах несложно найти ночлег. Заходишь в любую дыру под названием «бывшая дверь», обозначаешь любое место как «бывшая кровать», ложишься и спишь. Главное – не замерзнуть. Всё-таки, воздуха еще маловато, да и Солнце далеко – ночью очень холодно.
     Многие используют для согрева костер из «листьев».
     Все знают, что настоящим листьям взяться здесь неоткуда, что вовсе не листья это, что это древние книги, записи, библиотеки, да пусть даже счета, рекламные листовки, ежедневники – но! – марсиан. Знают. И предпочитают спалить очередную александрийскую библиотеку, лишь бы не дать замерзнуть себе, любимому, главному, пупу Вселенной. Да и тепла от них… Важнее самоутвердиться.
     Фокусник Бальзамо Гудини Копперфильд не полагал себя достаточно ценной для мироздания личностью, чтобы ради личного комфорта жертвовать наследием исчезнувшей цивилизации. Не полагал раньше, и уж теперь тем более.
     Поэтому все «листья» в комнате он аккуратно сгрёб в угол, расстелил на полу всё из своего реквизита, что можно было расстелить, укрылся всеми одеждами, достал заветную флягу, почти половину почти приличной сигары (которую он заработал дней пятнадцать назад в одном из их почти приличных городов) – и приготовился к долгой ночи. Деймос привычно пытался спрятаться за Фобос, ему это традиционно не удавалось по причине меньших размеров и меньшего радиуса орбиты, их гонка двоила, троила и размывала тени от оконного проема на стене.
     Холодно.
     Будет ласковый дождь?
     «-Ты встречал хоть одну книгу, изданную на Марсе? -А зачем? Всё сказано на Земле. К чему нам тащить эту чушь в новый мир? -А как же?.. -Забудь, это старые песни старого мира!»
     В конце концов, он впал в полудрему-полуявь, когда уже неважно, где ты жив, жив ли ты, ты ли жив. Запахи стали отчетливей, те самые, которые были на самом деле, а не их воспоминания. Проявились воспоминания о звуках, нежная флейта, тягучий бас гонга, серебряные голоса. Над ним склонились лица в масках – золотистые, серебристые, зеленые - для разнообразия.
     Профессионал в нём, как оказалось, не дремал. Он тут же спросил: «Как это – лица в масках?» Пришлось чуть-чуть выплыть из-под сна и объяснить ему, глупому, что главное – глаза. За ними – лицо. А потом уже – маска.
     - А зачем? – Спросил неуёмный скептик.
     - Что – «зачем»?
     - Зачем маска – если, всё равно – глаза?
     Спорить с внутренним голосом было лень, но сон он ухитрился прогнать. Фокусник открыл глаза. И увидел маски.
     Проснулся?
     - Проснулся? – Спросила маска. Серебристая.
     - Я… Гхм…
     Осмотрел-ощутил себя. Да, наверное, проснулся. Тогда откуда это… маска… что…?
     - Спасибо, что сохранил библиотеку.
     Что тут скажешь?
     - Ты сегодня даешь представление?
     Где?!!!
     - Мы были бы рады. Кстати, тут – у входа – стол с завтраком. Пора вставать, Гудини.
     Интересно, как он сумел голосом, на незнакомом языке (только в мыслях), без мимики, скрытой за маской, передать столько иронии, доброжелательности, побуждения к движению… И много ещё прочего, чему пока нет названия. Как?
     И исчез.
     Кряхтя мы встаем, кряхтя пробуждаем мы тело для дел…
     Стол. Стул. Еда. Питьё. Шелест бывшего фонтана. Дальний шорох прибоя. Пряности. Ароматы любви. Отвыкший нос решает, что у него на это аллергия. Чих. Стыдно. И – постоянное ощущение, что ты не один, что ты на сцене, что за тобой… нет, что на тебя… нет, что тобою… Опьянеть можно!
     Снова маска.
     - Так как насчет представления?
     - Я готов!
     - Где? Когда?
     А меня уже несёт. Я чувствую, что сегодня дам лучшее в своей жизни представление. И пусть марсиане после этого превратят меня в лазурь на плитах, пусть застрелят из своих пчелиных оружий, пусть превратят хоть в призрак канала – пусть! Я сделаю. Я смогу. Я есть! (Пока. Ещё. Я в этом уверен! Кажется.) Но о том, что в скобках марсианам знать необязательно.
     Ладно.
     Раскладываю своё это, как его… Нет, всё-таки реквизит!
     Их собирается много. И никак это не назвать. Не толпа, это точно. Не сборище. Не коллектив. Не сообщество. Они все разные! Но и все вместе! И - глаза…
     Некстати проснулся внутренний голос: «Они же должны быть смуглыми и золотоглазыми!» Задавил. Столько разных глаз – умных, добрых, цветных, изменчивых… - я раньше не встречал.
     - Готовы, мастер?
     - У-м-н-э…
     «Дамы, господа, и прочие уроды» - опускаем. Кстати, откуда у меня наработалась такая формулировка? Где я видел на Марсе детей? Действительно – детей, а не этих уродских переростков, прилетевших с Земли и все ещё пытающихся играть в детство. Старые раны…
     Вместо традиционного балаганного вступления, мне вдруг захотелось сотворить розу. Махнул крылами – и сотворил. Из ничего.
     Выбрал (честное слово, случайно) одну из масок в зале. Вручил. Услышал (ощутил) благодарность. Зал, поверьте, я эти вещи чувствую, тоже был благодарен. И тут на меня накатило!
     Творил птиц. Воссоздавал башни. Пристраивал новые. Журчал каналом. Вырастал деревом. Много чего… Под конец, помнится, даже сотворял запахи. Поверьте, это тяжелее всего.
     Зритель был идеален.
     И пустота…
     Пришел в себя сидящим на берегу канала. Кто-то учтиво поддерживал меня за плечо. Тяжело оглянулся.
     Серебристая маска.
     Ох…
     Не сон?
     - Не сон.
     - Вы читаете мысли?
     - И вы тоже.
     - Да?
     Что тут скажешь…
     - Ну, хоть лицо покажите.
     Он снял маску.
     Я задохнулся.
     - Но вы же!…
     - Да.
     Такое узнаваемое лицо, очки, бачки, нос…
     - Можно вас назвать: мистер…
     - Азимов. Да. Да. Да.
     - А как же…
     - Остальные?
     - Да?
     - Ну, полагаю, в нашем коллективе вы узнаете мистера Желязны, сударя Стругацких, точнее, половину… Пока. А какой колорит привносит Боря Штерн! А этот, как его, из молодых… Простите, у меня всегда плохо было с фамилиями. Особенно с реальными.
     - Так вы же все…
     - Умерли, что ли?
     - Ну, вроде как, приблизительно, мне так казалось, писали об этом… - Совсем запутался.
     - А ты сам – сотворял миры?
     - Ну, бывало…
     Он вдруг навис надо мною в виде апокалиптического демона и громогласно вопросил:
     - А ты всё знал про свои творения?!!
     Пока я дрожал, он вдруг смягчился, и спокойно произнес:
     - Расслабься. Все мы творили. Много кого. Вы думали, марсиане вымерли? Ничего подобного! Мы, к счастью, практически неистребимы. Вот и ты пришел…
     Наверное, я представлял собою достаточно жалкое зрелище, потому что мистер Азимов-марсианин встал, собираясь уходить. Тон его опять стал прежним.
     - Поймите, мы принимаем далеко не всех. Да и Рэй Дуглас вас пока не видел, занят был… Уж простите. Но пока… - Он порылся в складках тоги, извлек, - Вот, возьмите.
     Я автоматически протянул руку, взял.
     Он ушел, растворившись в сумерках двух лун.
     Я ощупал, присмотрелся.
     Маска.
     Надел.
     Как влитая! Я всегда жил в ней. Под ней. С ней.
     Зато теперь я смогу её снимать.
     Как здорово!
     Марс! Ты слышишь? Я твой!
    
     (стихотворение Нунэ Папян)