Гости съезжались на дачу. Будем честны и справедливы – никто их на даче не ждал и этот приезд желанным не был. Гости приезжали каждый день, и хозяева бегали с вымученными улыбками, нарезая на доске, обмывая под краном и жаря на плите. Гости пили хозяйскую водку, купленную на ссуду, взятую в банке под грабительские проценты. Дом был давно заложен, а иначе, откуда было взять денег на прием гостей? Те шлялись по дому, приставали к 14-летней дочери хозяев, учили «Луке Мудищеву» попугая с семитским носом и поили пивом старого бассета Эриха-Марию, чьи и без того грустные глаза наливались мутной тоской в предчувствии надвигающегося алкоголизма.
    
     Хозяева ненадолго запирались в деревянном сортире и вслух читали друг другу Ерофеева и Басё. Но эти временные побеги в Прекрасное не помогали – всегда приходилось возвращаться в дебильное подобие салона мадам Шерер, где роль французского с успехом исполнял лексикон Баркова. Дача, закопченная табачным дымом и обоссанная со всех углов, ветшала. «Хуже татарина…»- истово бормотал хозяин, пробегая на кухню и вздрагивая от многоголосого: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
    
     Похудевшая хозяйка однажды злобно сказала: «Зря ты двустволку продал…» Небритый опустившийся хозяин дико глянул на нее и внезапно согласился: «Зря…» И почесал темные круги под глазами. Периодически в его голове мелькали обрывки из давно нечитанных (хоть ранее и любимых) книг. Он останавливался, бессмысленно смотрел перед собой невидящим взглядом и шептал: «Он заслужил не свет, а покой. Вот бля. Покой-то хоть заслужил? Не надо мне света, но покой-то? Вот бля...»
    
     Невозможно было понять, чем нахлынувшую толпу привлекал этот одноэтажный даже не дом – большой сарай. Не Рублевское шоссе и не Николина гора – так, деревня Малые Долбаки в настолько глухом и непристойном месте Орловщины, что и скажешь, а тут же перекрестишься. Как они ежедневно добирались сюда? И почему, зачем, за что? Выкинуть их из дома, гоняясь за каждым персонально с замшелой лесиной? Нехорошо как-то. Все-таки знакомые. Вон с тем, как его, Петром... или все-таки Вовой... вместе в школе учился. Или в институте. А может, он и вовсе Александр – сослуживец по погранвойскам? Но знаком, это точно. Как же его погнать? А с ним всегда его жена. Только все время разная, что странно. Или это уже не он? Хозяин к месту вспомнил чью-то фразу: «О вещах подобных не размышляй, не то сойдешь с ума» и побежал на огород в поисках недовыкопанной луковицы.
    
     Луковицы не было, и ничего на разоренном огороде не было. Был рев, несущийся из окон: «Возьмемся за руки, друзья-я-я!!» Из-за ставен высунулась растрепанная голова, недоношенным голосом спросила: «Луку нету ли чё ли?» и, не дождавшись ответа, утянулась обратно. По утоптанному до звонкости двору бродил, запинаясь, пьяный бассет. Какое нынче время года? Наверное, лето. А может быть, и осень. Нет, не осень, иначе можно было бы отравить гостей грибами. Хозяин закрыл глаза и представил себя, закапывающего в огороде большую братскую могилу. Изображение было четким и цветным. Рядом стояла жена с букетом и тонким голосом пела: «Ох, у ели мы прощались…» На душе стало сладко, поплыла неземная музыка. Ее божественные звуки были прерваны картавым «Покойный муж у той купчихи еще не старой был поры…». Хозяин открыл глаза. На ветке сидел носатый попугай и скороговоркой гнал выученное за день. Жизнь продолжалась, хотя ее и не было.
    
     Вы ждете морали? Нет у меня для вас морали. И света нет. И покоя. Да и времени нет – в дверь стучат. Гости приехали.