Одиночество — самый верный признак старости.
     Амос Олкотт
    
     А вот одиночество — настоящее одиночество без всяких иллюзий — наступает перед безумием или самоубийством.
     Габриэль Гарсиа Маркес
    

    Стрелка часов перевалила за полночь.
     На пороге «Кабачка» появился старик. Сергей — бармен со стажем — прямо сказать, давно не встречал людей пожилого возраста в ночных заведениях.
     Пошатываясь, старик подошел к барной стойке. Вскарабкался на табурет и устремил свой мутный взгляд на Сергея.
     — Чего желаете? — улыбнулся Сергей, а подумал: «А не пошел бы ты домой, старый кусок дерьма». Он не любил стариков. Сергей не хотел признаться самому себе, что на самом деле он боится старости. Боится стать вот такой же развалиной, что сидит сейчас перед ним.
     Сергей хорошо знал: это пока старик молчит, а тяпнет рюмку, вторую, и начнется. В общем, выпьет на рубль, а мозги засрет на тысячу.
     — Сынок, у тебя есть дети?
     «Началось».
     — Нет, — ответил Сергей и налил рюмку «Гжелки».
     — И у меня теперь тоже нет. — Старик развел руками. Сергей подал мужчине рюмку. Тот махом влил ее в себя.
     — Ты не думай, деньги у меня есть. Я заплачу.
     — Тогда, может быть, что-нибудь экзотическое?
     — Нет, ты мне водочки подливай. Что мужику надо? Водки стопка да баба поласковей. С бабами у меня теперь, конечно, только платоническая любовь. — Старик издал какой-то звук, похожий на крик доисторической птицы. — Ты мне подливай так, чтобы смочить горло. Ты же все равно никуда не спешишь?
     «Ты попал прямо в точку, старый пердун. Куда мне спешить? А что я теряю? Все равно лучшей компании нет. Давай, грузи меня, старик. Ты нашел сегодня свободные уши».
     Старик выпил вторую предложенную ему рюмку.
     — Вот так все и бывает. Любишь их, души в них ни чаешь. А в ответ что? Да ни черта… Сплошные упреки и требования. Ты, сынок, не смотри на меня так. Да мы все – я имею в виду стариков – мы все говорим, что, мол, мы были другими. Ваше поколение никудышнее. Наши старики говорили так же и нам. А мы говорим вам. А вы… Да, да, сынок, и ты будешь говорить так же. И знаешь, что я раньше думал: «Куда уж там – были вы другими. Точно такими же вы были». Вот что я, сынок, в твоем возрасте думал. Годочки шли. Я моложе не становился. И мое восприятие окружающего мира кардинально менялось.
     «Во старый загнул! Восприятие окружающего… Тьфу ты! Такую хрень и на трезвую не выговоришь».
     — Были, конечно, и в наше время молодые люди, портящие жизнь окружающим. Но чем я становился старше… старее… да так будет вернее. Так вот чем я становился старее, тем больше понимал: отморозки теперь скорее закономерность, чем исключение из правил. Да-а, ни тебе уважения…
     — Ты был пионером, сынок? — как-то вдруг спросил старик.
     — …
     Не дождавшись ответа, он решил оставить пионерскую тему.
     — Было у меня два сына и одна дочка. Хе-хе-хе. Как в сказке. Только на этом сказка и заканчивается. А начинается, сынок, страшная быль. — Старик взял в руку пустую рюмку, посмотрел в нее и поставил на место. Сергей наполнил ее. В данный момент его беспокоило, как он будет выбивать деньги с этого старого козла за выпитое. Рюмку он налил, а вот отдавать ее посетителю не спешил.
     — Послушай, папаша, если у тебя нет денег, то лучше иди засирай мозги своей бабке.
     Старик добродушно улыбнулся, похоже, он даже и не обратил внимания на дерзкий тон парня. Он молча достал из заднего кармана брюк бумажник и положил его на лакированную стойку. Молодой наглец и не думал отдавать рюмку. Весь вид его говорил: «Ну и что ты мне тут тычешь своим кошельком. Я тебе сейчас три достану. Но ни в одном из них ни шиша». Старик открыл портмоне и достал из него пять купюр по тысяче. Бармен улыбнулся и поставил перед дорогим гостем не только стопку, но и полную бутылку «Гжелки». «Вот теперь я готов тебя слушать, дедушка».
     Старик выпил и, будто и не было никакой заминки, продолжил рассказ:
     — Санька родился первым. Мне было двадцать тогда. Я виноват, что все так вышло. — Мужчина улыбнулся. — Я имею в виду не то, что он родился. Хотя, конечно, и в этом я тоже виноват.
     Сергей подумал, что что-то пропустил в рассказе старика. Потому что ни черта не понял. Да и хрен с ним. Пускай лопочет.
     — Двадцать лет! Я тогда не очень понимал, зачем женился, а тут ребенок… Мне хотелось кричать вместе с ним по ночам. Мне хотелось орать благим матом, что я и сам еще ребенок. Со временем все наладилось. Он рос, я взрослел. Ему было года четыре, когда мы начали замечать за нашим малышом приступы агрессии и жестокости. Лет в семь Санька убил соседскую собаку. Он заколотил ее до смерти молотком. Это я виноват. — Мужчина замотал седой головой. Посмотрел на рюмку: она была уже налита. Выпил. У старика по щекам текли слезы.
     — Он сидел в колонии для несовершеннолетних, когда у нас родились Аленушка и Стасик. Саньке было шестнадцать. Надеяться на него нам не приходилось. Ну, я в смысле — в старости воды принести…
     Сколько он нам крови попортил… С рождением Аленушки и Стасика появилась надежда встретить старость спокойно.
     Они росли милыми, спокойными детьми. Будто сам Господь Бог, посмотрев на наши страдания с Санькой, решил облегчить нам жизнь. Они ходили в один класс. А как учились…
    
     Девочка и мальчик лет тринадцати выбежали из калитки, чуть не сбив мужчину. Мальчишка поправил сумку, соскочившую с плеча. Что-то было в его движениях. Он напомнил Саньке его самого в детстве. «Да это мой братишка! И… сестренка!? Красавица». Когда Саньку посадили, мать беременная была. Так им сейчас лет по пятнадцать. Они скрылись за углом «Булочной».
     Он пихнул калитку и ступил на бетонную дорожку. Все, как и раньше. Ничего не изменилось. Саша пошел по дорожке. Проходя мимо дома, он остановился у окна и заглянул на кухню. Мать сидела за столом и читала. Она стала совсем седой.
     — Здравствуй, мама. — Он остановился в дверях. За пятнадцать лет, проведенных в местах не столь отдаленных, он отвык от этих сопливых встреч и расставаний. Сашка старался деликатно отклониться от поцелуев матери.
     — Как я ждала тебя, сынок!
     Вечером вернулся отец. Они некоторое время стояли друг напротив друга. Будто присматриваясь. Никто из них не хотел подойти и обнять первым. Все-таки отцовское сердце не выдержало, и Илья подошел к блудному сыну.
     Сели за стол, выпили. Начался неспешный разговор о том, о сем. Мать не отходила от сына ни на шаг.
     — Тамара, поди, глянь, чем двойняшки заняты. Мы с сыном поговорим.
     Когда жена вышла, Илья продолжил:
     — Ну, сынок, чем заниматься собираешься?
     — Не знаю, батя. Поживем, увидим.
     — Ты, это, в институт, что ли, пошел бы. А то без профессии тяжело сейчас.
     — Вот они мои институты да университеты. — Сашка расстегнул рубашку и показал отцу разрисованную грудь. — Я думаю, мне на всю жизнь хватит.
     В кухню вошла Алена. Сашкин рот искривила ухмылка.
     — Ты смотри, какая у меня сестренка. Красавица. Пойди ко мне, Аленушка.
     Девчушка застенчиво улыбнулась и подошла к старшему брату.
     — Садись, посиди с братишкой. — Саня похлопал по своей коленке. Алена не сразу, но все-таки присела.
     Отец что-то говорил о пользе учебы, но Саша не слушал его. Он обнял сестренку за талию. Как от нее пахло! Первый и последний раз девушка у него была пятнадцать лет назад. Перед тем как он проломил башку этому придурку. Собственно говоря, именно из-за нее он и сделал это. Это была девушка того слабака. Два года на «малолетке», да и остальные тринадцать в ИТК женщин Сашке заменяли журналы с голыми сиськами и… тьфу. Вспоминать тошно.
     Сашка потянулся за стаканом и будто невзначай положил правую ладонь на грудь Алены. Она задрожала всем телом. Он почувствовал это, разгоряченный спиртным, повернулся к ней и шепнул что-то на ухо. У девочки щеки побагровели от стыда. Она подскочила и выбежала на улицу.
     — Куда ты, егоза? — ничего не понимая, спохватился отец. Не увидел тогда он и взгляда старшего сына, а то бы в раз сообразил, что произошло.
     — Да ну ее. Ты вот скажи мне, сынок, почему ты не спрашиваешь, как мы тут с матерью жили.
     — Батя, а что вам сделается? Вы что тут баланду лопаете или на вшивой шконке спите? Нет, батя, вы вон что трескаете — колбасы да сыры, да и спишь ты на двуспальной кровати в обнимку с бабой.
     — Ты кого это бабой называешь? Ты мать бабой называешь?
     — Ну а кто она? Не мужик же? Ладно, батя, не кипятись, да и меня не заводи.
     — Ты хотя бы там понял, что ты натворил? У тебя много времени было подумать обо всем этом.
     — А чего тут думать? Ну, убил и убил. Сделанного не воротишь. Я за это отсидел, даже больше чем надо.
     — Отсидел ты больше положенного только из-за своей глупости. Бегать меньше надо было. Но ты хотя бы задумывался, сколько судеб ты сломал одним махом…
     — Замолчи, отец!
     — …парнишка тот мог бы полюбить и иметь детей. Ты тоже…
     — Я сказал: замолчи!
     — …мать, я, родители того паренька. Все…
     — Заткнись, козел. — Парень вскочил и…
    
     — Он избил меня тогда. Очень сильно избил, — старик замолчал и посмотрел на рюмку. Взял ее дрожащей рукой и выпил.
     — Нет, я все равно любил его. Это же мой сын. Мой первенец. В общем, я всегда был на его стороне. По правде сказать, — старик, будто боясь, что его услышит еще кто-нибудь, кроме бармена, перешел на шепот, — тогда, ну когда он пристукнул этого мальчишку, я был полностью за своего парня. Таким паршивцам самое место в аду. И я думаю, если б не Санька его, то… он бы Саньку точно не пожалел. Хотя теперь и не знаю, что было бы лучше…
    
     Алена сидела за письменным столом и что-то писала. Она была настолько увлечена, что и не заметила, как в комнату вошли.
     Стас остановился у нее за спиной и руками закрыл ей глаза. Она вздрогнула и напряглась.
     — Угадай, кто?
     Девочка даже вздохнула, когда услышала голос Стасика.
     —У-уф. А я-то думала…
     — Что ты думала? Привидение? — мальчишка залился смехом.
     «Какой он еще маленький. Правду говорят, что мальчишки отстают в развитии».
     — Ален, пойдем в кино? «Универсальный солдат» с Ван Даммом. — Мальчишка посмотрел на сестру, зная, как она обожает этого актера.
     Восторженный визг чуть не оглушил паренька.
     — Новый фильм?
     — Да, и, говорят, он там так машется.
     Немного успокоившись, Алена сказала:
     — Ну, подожди, уже поздно, и нас родители никуда не пустят!
     — Я открою тебе один секрет, сестренка. У нас есть старший брат. А с ним нас хоть до утра отпустят.
     — Нет, я не пойду.
     — Чего вдруг?
     — Не пойду и все. — Алена развернулась и снова села за стол.
     — Ну, как знаешь.
     И уже от двери Стас спросил:
     — Так что мне передать Ван Дамму?
     — Я боюсь его, — не оборачиваясь, сказала девочка.
     — Кого? — не понял Стасик.
     — Стас, когда он на меня смотрит, меня в дрожь бросает.
     — Ты про Сашку что ли?
     — Ты знаешь, что он у меня спросил в тот день, когда он избил папу? — Алена повернулась к Стасу.
     — ?
     — Он меня спросил, хотела бы я увидеть голого мужчину…
     Уже когда братья сидели в темном зале кинотеатра «Юность», Стас думал о том, что сказала ему Алена. Он украдкой поглядывал на старшего брата.
     «Он не мог такое спросить. Кто угодно, только не он. А если даже и спросил, то он просто пошутил. Он же старший брат! Нет, я не боюсь его. Я восхищаюсь им. Он научит меня быть сильным. Он рассказывал, как там поступают со слабаками. Только сильные выживают в этом мире. Мой брат сильный, и я стану таким же, как он».
    
     — Вот этого я больше всего и боялся. Они вернулись поздно и оба пьяные. Пьяные! Понимаешь, ладно – Сашка. Но Стасу всего пятнадцать. Чего только он мне в тот вечер не наговорил. И что я слабак, и что, таких, как я, на зоне опускают. Сашкино влияние… Мать всю ночь прорыдала. И за что ей такое? — Старик налил себе и выпил. Сергей сидел и смотрел на худощавого седого мужчину.
     — Братья были всегда вместе. Аленка старалась избегать их. Мне и в голову тогда не могло прийти, что… такое у меня в доме…
    
     Он шел по дорожке к дому. Сашка неизвестно где пропадал целыми днями, но двойняшки наверняка уже дома.
     Проходя мимо окна в спальню дочери, он краем глаза увидел какое-то движение. Подошел ближе… Стон вырвался из горла. Илья бросился в дом. Когда он вбежал в комнату дочери, девочка сидела в углу закутанная в одеяло — она плакала. Над ней навис совершенно голый Саша.
     — …и если ты кому скажешь…
     — Что здесь происходит?
     — О, батя, ты что так рано?
     — Что…
     Девочка зарыдала.
     — Да вот учу младшую сестренку уму-разуму…
     Парень подошел к отцу.
     — Не суйся в это, старик.
     — Да я тебе… — Илья бросился на сына. Сильный удар отбросил его на пол к ногам дочери.
     Мужчина поднялся сначала на колено, а затем и во весь рост. Голова кружилась, из носа шла кровь. Он посмотрел на удаляющегося парня. И это его сын!? То, что он поднял руку на отца… Но вот Аленушку не надо было трогать.
     Отец пошел к себе. Взглянул на сейф. Ружье!? Нет, нет… Достал из-под кровати ящик с инструментами. После того как Сашка обнаружил пристрастие к молоткам, Илья держал ящик возле себя.
     Он достал молоток и направился к Саше. Парень сидел на кухне, даже не удосужившись надеть штаны. Илья подошел и встал напротив сына. Костяшки пальцев, сжимавших ручку молотка за спиной, побелели от напряжения.
     — Скажи мне, подонок, — дрожащим голосом проговорил отец, — неужели у тебя ничего святого не осталось? Она же твоя сестра! — И он не смог сдержать слез.
     — Брат сестру прижал к кресту… — Наглая ухмылка скривила рот парня.
     И все. Это была последняя капля.
     Удар. Несильный, как-то вскользь. Парень вскочил, выпучив глаза. Кровь заливала лицо. Еще один удар. Еще. Лицо Сашки превратилось в кровавое месиво.
    
     — Я его скинул в высохший колодец на задах огорода, — старик замолчал. Сергей принялся натирать стаканы.
     — Через месяц… моя девочка… Через месяц моя Аленушка повесилась. — Голос старика дрожал. Сергей даже подумал, что старик сейчас заплачет. Но нет, он налил еще водки и выпил.
     — Ты знаешь, сынок, я почувствовал тогда облегчение. Когда я увидел ее посиневшее лицо и вывалившийся язык, мне стало легко, будто груз с плеч. Она не смогла бы жить с этим. Да и я тоже не смог бы. Вот так вот, сынок. Плохой я отец. Плохой. Сашка сломал и ей жизнь. Лежа там, на дне колодца, изъеденный червями, он продолжал ломать людей, как спички. Тамару после смерти Аленушки будто подменили. Да и про Сашку, мне кажется, она догадалась. Она умерла через год с небольшим. Стас закончил школу, поехал поступать в город и не вернулся. За пятнадцать лет три письма, всего три. А тут как снег на голову…
    
     Старик задремал на лавке у дома. Стас подошел и тихо присел рядом.
     — Ну, здорово, батя.
     Илья открыл глаза и в изумлении уставился на парня. Старику на миг показалось, что это Сашка выбрался из колодца и теперь хочет отомстить. Тот же голос, то же лицо. Нет, он же мертв! Удивительное сходство.
     — Как ты тут? — Стас смотрел прямо перед собой, будто боясь взглянуть отцу в глаза.
     — А что мне сделается? Я же тут баланду не хлебаю…
     — Ну да, ну да…
     — А как это ты решился навестить старика?
     — Дело у меня к тебе. А точнее, предложение…
     — Выкладывай. — Илья сразу почувствовал что-то неладное.
     — А что, родного сына даже и в дом не пригласишь?
     — Пойдем, конечно! — спохватился старик.
    
     Они сели за стол, выпили.
     Стасик очень стал похож на Сашку. Старик украдкой поглядывал на сына и одновременно слушал его. Тот рассказал, что женат и у него сын. Санькой назвал. Ну, не счастье ли узнать, что у тебя внук, когда ему уже восемь лет?
     — Ну, я, батя, что приехал-то, — уже изрядно поднабравшись, сказал Стас. — Дом у тебя хороший. Я же в нем вырос, помнишь?
     — Ты не юли, говори чего надо.
     — Ты, бать, не злись. Жить-то тебе недолго осталось… Ну, в общем, написал бы ты дарственную…
     — Все правильно, сынок, жить мне малость осталось. Но дарственных писать я никаких не буду. Вот помру я, и тогда все это станет твоим. Наследник ты единственный…
     — Да ну, брось ты, старик. Мы не можем ждать до твоей смерти. Мы тебя определим в приличный пансионат, и доживай себе спокойно старость.
     Илья даже вначале и не поверил собственным ушам. Его хотят запереть в дом престарелых. Он помолчал, взвешивая все за и против, и тихо сказал:
     — Убирайся отсюда…
     — А если нет? То что? Ты меня так же, как Сашку, забьешь молотком и сбросишь в колодец?
     Он все видел. Но почему…
     — Я никому не рассказал тогда лишь из-за того, что…
     — … ты уже тогда соображал на лету…
     — Если угодно — да!
     — Пошел вон! — крикнул Илья.
     — Не кипятись. Я уйду, но ты можешь пожалеть. — Стас встал и пошел к двери. Уже на выходе, будто что-то вспомнил, он обернулся. Ему хотелось добить старика, и он знал его больное место.
     — А ты знаешь, тогда я ведь был первым. Санька держал ее, а я…
     Илья поднял на него полный боли взгляд. Губы старика тряслись, по щекам текли слезы.
     — Нет…
     — Да, батя, да! — Стас развернулся и вышел на улицу.
     — Нет, — говорил старик, когда шел в спальню.
     — Нет, — повторял он, когда брал ружье и выбегал на улицу.
     — Нет, — вырывалось из груди, когда он стрелял в сына.
     Стас уже дошел до калитки, когда услышал оглушительный выстрел. Он почувствовал сильный удар в спину, хотел повернуться, но его словно удерживала какая-то сила. Потом эта же сила придавила к земле. Он умер еще до того, как его лицо коснулось бетонной дорожки.
    
     Старик замолчал. Сергей понял, что все сказано. Даже больше.
     — Сынок, ты мне дай еще бутылочку. С собой. У меня тут незаконченное дело осталось.
     Старик встал, взял со стойки кошелек и бутылку. Сергей увидел, что старик не забрал деньги.
     — Эй, отец! Пять тысяч – немного больше, чем я собирался получить с тебя…
     Старик обернулся.
     — Мне они уже не понадобятся. К тому же у меня уже все есть. — И старик поднял руку с бутылкой. — Прощай, сынок.
     — Прощай, отец, — чуть слышно проговорил бармен.
    
     Сергей вышел из комнаты, в которой он проживал уже года два. Прошел к умывальнику, умылся и направился к кухне.
     Повара суетились. Сергей в шутку называл кухню маленький Самарканд. Основной рабочей силой были выходцы из бывших азиатских республик СССР.
     Что-то шкворчало на плите. Шеф-повар Заза очень громко наставлял нового работника. Заза вчера принял не то родственника, не то земляка. Сергей не лез в их дела. Земляки приходили, уходили, а вот Заза был незаменим.
     — Ну, ты и спишь, Сэрожа.
     — Да до шести утра просидел с мужиком одним.
     — Опять лапша…
     — Да нет, просто поговорили… — Зачем он так сказал? Наверное, было что-то в этом старике. Он Сереже напомнил отца. Его отца.
     Сергей вышел в зал. Девчонки сервировали столы. Клиентов не было. Он прошел и сел за служебный столик.
     — Сашенька, сделай кофе, пожалуйста, — крикнул он одной из официанток.
     Закурил. Старик не выходил из головы. Как он там? Хороший, видно, мужик.
     Сергей взял пульт и включил телевизор. Переключил на местные новости.
     — …соседи вызвали милицию… Судя по всему, это было самоубийство… Мужчина проживал в доме один…
     Сергей сразу понял, что речь идет о том самом старике. Вот о каком незаконченном деле он говорил! Камера показала дом. Хороший добротный дом. Родительский.
     По телевизору показывали соседей несчастного. Они отличались от покойного только тем, что были живы. На лицах отпечаток одиночества.
     Репортеры рассуждали еще какое-то время о том, что да как, но про еще один труп ни слова. Может старик отволок его к колодцу да отправил к старшему брату. Самое ему там место. Сергей удивлялся самому себе. Он не знал ни детей, ни старика. До вчерашнего вечера он даже и не догадывался о том, что они вообще существовали… Но он был полностью на стороне старика.
     А может, старик вообще никого не убивал? Просто одиночество доконало.
     Вдруг Сережа встал и направился к стойке. Достал телефон и набрал номер. Надо же: не забыл! На другом конце щелкнуло.
     — Алло. — Родной голос. Как давно он ее не слышал.
     — Алло, — повторила женщина.
     — Здравствуй, мама…