Вадим Волобуев
    
     Здесь будет город-сад…
    
     Когда дядя Сергей надрал мне уши, я расплакался и убежал к отцу. Но он сказал мне, чтобы я не ревел, и пригрозил отстегать ремнём. Мне стало обидно. Я ни в чём не был виноват, и сказал об этом маме, а она потрепала меня по голове и дала голубики. У меня очень красивая мама, но когда она сердится, то краснеет лицом. В этот раз она не сердилась. Мне стало хорошо с ней, особенно потому, что она дала мне голубики. Я побежал с голубикой к Валерке, чтобы он позавидовал. Навстречу шёл дядя Сергей, и я спрятался за юртой. Мне казалось, что в юрте никого нет, а это было не так. Оттуда доносились голоса, там спорили о чём-то, но так тихо, что слов было не разобрать. А потом оттуда вышел Семён Ильич, и я понял, что он опять ругался из-за Города. Я хотел пойти к отцу и рассказать ему об этом, но вспомнил, как он грозил мне ремнём, и передумал. Пусть он ничего не знает, а я потом расскажу маме.
     В общем, я пошёл к Валерке. Он сидел с задней стороны юрты и лепил из снега человечков. Я ему сказал, что он дурак, потому что придёт собака и растопчет их. А он мне ответил, что я дурак, и мы чуть не подрались, но пришла Ленка и предложила нам пойти в стойбище посмотреть на молодого оленёнка. И мы пошли с ней.
     Оленёнок был маленький и тощий. И шерсть у него была совсем короткая. Нам захотелось поиграть с ним, погонять по стойбищу, но он всё время прятался за большой оленихой, так что мы никак не могли подобраться к нему. А потом появился Алексей и прикрикнул на нас, чтобы мы не приставали к зверю и вообще шли домой. Мы стали упрашивать его, но он не слушал нас. Он вредный. Я помню, как папа говорил, что он себе на уме. А мама говорила, что он стелется под вождя. Я не понял, как можно стелиться под вождя, ведь они живут в разных юртах и стелят отдельно. К тому же у вождя есть жена, Ольга Борисовна, она ему и стелит. А у Алексея никого нет, только самострел. Он ходит с ним на охоту и бьёт зверя. Я его просил дать мне хоть раз подержать самострел в руках, но он говорит: «Маленький ещё». А Валерке давал. Валерка мне сам говорил. Когда я вырасту, то отберу у Алексея самострел и буду давать его всем, кто пожелает. Я ему так и сказал. А он скрестил руки на груди и сказал: «Кыш, мелюзга».
     Мы ушли и стали играть в снежки, а потом Валерка предложил сыграть в амеров и русов. Он сказал, что будет за наших, а мы с Ленкой будем амерами. Я не хотел быть амером, но Валерка сказал, что раз он первый придумал, то будет русом. Я сказал «Ладно», только пусть я буду амерским вождём. А Ленка пусть будет моей женой. Ленка не хотела быть женой, она сказала, что у амеров жёны старые и некрасивые. Мы сказали ей – ну и катись отсюда. Она разревелась и ушла. Но возле крайней юрты обернулась и крикнула, что приведёт брата, который нам всыплет. А я тогда сказал, что приведу отца, и он её брата уломает. И Валерка сказал, что приведёт отца. Она нам сказала: «Дураки», и ушла. А мы стали играть в амеров и русов. Валерка ушёл на один конец становища, я – на другой, и мы начали сходиться, прячась за юртами. Договор был такой: кто первый попадёт снежком, тот и выиграл. Я попал Валерке в руку, но он сказал «Не считается», это только ранение, и можно продолжать войну. Я сначала обиделся, а потом сказал: «Ладно, только чур я тоже буду ранен, если ты попадёшь мне в руку или ногу». Валерка согласился, и мы опять разошлись в разные стороны. И вот мы сходились и прятались, и тут я снова увидел дядю Сергея. Он стоял возле своей юрты и разговаривал с вождём. Я не хотел, чтобы он меня заметил, присел далеко за его спиной и стал ждать, когда он уйдёт. А он всё не уходил. Они говорили-говорили, к ним подошёл отец, я думал, он скажет ему, как нехорошо было драть мне уши, но они почему-то стали усмехаться, и я ещё больше разозлился на отца. Пусть-ка теперь не ждёт, что я буду носить ему воду, когда он заболеет.
     И как только я подумал об этом, на меня сзади посыпался снег. Он закатился мне за шиворот, и стало холодно. Я закричал от страха. А это был Валерка, который засмеялся и сказал, что сбросил атомную бомбу, и что теперь от меня ничего не осталось. Я сказал: «Нечестно, пусть они уйдут», и показал на дядю Сергея, вождя и отца. А Валерка тогда засмеялся ещё громче. Я поднялся и толкнул его. Он упал. Потом вскочил и кинулся на меня с кулаками. Мы стали драться, пока не появился дядя Сергей, который схватил нас за шивороты и встряхнул. Он начал нам выговаривать, что мы дерёмся и ведём себя словно звери. А я сказал, что Валерка первый начал, он играл нечестно, и следующий раз я возьму большую палку и огрею его по башке. А Валерка ответил, что у него тоже есть большая палка, он проберётся ночью в нашу юрту и треснет меня. А дядя Сергей назвал нас дураками, и сказал, что мы должны стоять друг за друга. Я спросил, почему это я должен стоять за Валерку, когда он сыпет мне снег за шиворот? А дядя Сергей заставил нас сказать, что мы больше не будем драться, и отпустил. Он глупый, этот дядя Сергей. Мама как-то сказала, что он родился не в своё время. Наверно, это значит, что он недоношённый. Я видел недоношенного ребёнка. Он был маленький и хилый, и прожил всего три дня. Его родила сестра Валерки.
     Я ушёл в нашу юрту. Мама сказала, что мы сейчас будем ужинать. Я спросил, когда мы тронемся с места? А мама сказала, что скоро. Я хотел рассказать ей про Семёна Ильича, как он ругался в юрте, но тут пришёл отец, и я решил ничего не говорить, пока он не уйдёт. Отец тоже сел ужинать. Мы сидели и ели, сначала молча, потом мама спросила про Алексея и Юльку – сойдутся они или нет? Отец сразу сморщился и что-то пробурчал. Тогда мама сказала: «Может, Сергей прав. Люди из Города внесут свежую кровь». Отец сразу рассердился и грохнул кулаком по полу. «Ты мне даже не начинай этих разговоров, понятно?». Я навострил уши, потому что хотел услышать о дяде Сергее что-нибудь плохое. И вот они спорили, а я слушал и слушал, только почти ничего не запомнил. Они всё говорили на каком-то странном языке: вроде понятно, а вроде и непонятно. Я только усвоил, что дядя Сергей – плохой человек, который хочет заманить нас в Город, где мы все погибнем от заразы. Но это я и раньше знал. Вождь об этом всё время твердит. А потом мама замолчала и ушла к очагу. Отец посидел-посидел, допил морс и вышел. А я подсел к огню и стал смотреть, как мама латает меховую куртку. Мне очень хотелось спросить её, о чём они спорили с отцом, но я не решался. Мама была такая тихая, спокойная, и вскоре мне уже расхотелось спрашивать. Я сидел и смотрел, а мама шила и что-то напевала. Потом отложила куртку в сторону и велела мне идти спать. Спать мне совсем не хотелось. Я попросил разрешения посидеть ещё немножко, но она не позволила. Тогда я спросил: «Мама, а почему дядя Сергей хочет нас всех заразить?». А мама посмотрела на меня удивлённо и сказала, что я ещё маленький говорить о таких вещах. Вот так, опять маленький. Когда же я повзрослею?
    
     На следующее утро мы стали собираться в путь. Мама сворачивала одежду, убирала еду, чистила котелок, папа смазывал полозья саней жиром и проверял оленью упряжь. Мне было велено не путаться под ногами, поэтому я пошёл к Валерке. Но Валерка дулся на меня, и сказал, что он со мной больше не дружит. Я сказал: «Ну и ладно», и стал гулять по стойбищу. Мне хотелось поиграть с кем-нибудь в снежки, слепить снеговика, но все были заняты, а Ленка на меня тоже дулась. Витька сказал, что он уже большой для таких игр, я очень обиделся на него и крикнул, что видали мы таких взрослых, а он сказал: «Двигай отсюда», и махнул рукой. Мне стало противно. Я чуть не заплакал от досады, но мужчинам нельзя плакать. Мне папа всегда так говорит. Если я хочу повзрослеть, то не должен плакать. Поэтому я ничего не сказал, а про себя решил придумать какую-нибудь гадость, чтобы отомстить Витьке. Но никакая гадость не придумывалась, и я бросил это дело. Вместо этого я вернулся к нашей юрте и уселся в сторонке, чтобы никому не мешать. А там уже была Ольга Борисовна, и тётя Света и другие женщины. Они очень весело разговаривали с моей мамой, и мне тоже стало весело, но потом я поскучнел, потому что на меня не обращали внимания. Я пошёл на окраину стойбища и стал лепить большую юрту. Сначала я лепил её просто так, от нечего делать, но потом мне начало это нравиться, и я чуть было не пропустил момент, когда появился дядя Сергей с санями. Он вёл под уздцы оленя, как будто собирался уезжать. Я удивился и стал смотреть на них. Меня он видеть не мог, потому что я был за сугробом. Я подумал, что наверно, он собирается на охоту. Но потом до меня дошло, что на охоту он не собирается. Дядя Сергей всё время оглядывался, как будто боялся, что за ним кто-то идёт, а когда сел в сани, то не гикнул по-нашему, а тихонько ударил оленя по спине палкой. Сани поехали, а я побежал к маме. Мне очень хотелось рассказать ей, что я видел. Когда я прибежал, возле мамы никого уже не было, и поэтому я ещё издали закричал: «Мама, мама! Дядя Сергей уехал!». А она сначала не поняла, а потом как схватит меня да как спросит страшным голосом: «Куда уехал?». Я сказал, что не знаю, а только он прямо сейчас куда-то уехал. И ещё я показал, в какую сторону. Мама сказала мне, чтобы я оставался на месте, а сама побежала к юрте вождя. И что тут началось! Все забегали, заголосили, вождь сел в сани, и папа тоже сел в сани, и Алексей сел в сани, и все они втроём помчались за дядей Сергеем. И долго потом не возвращались. А ко мне прибежали Валерка и Ленка и стали расспрашивать, что я видел. И Ольга Борисовна тоже расспрашивала. А я специально Валерке и Ленке не отвечал, а Ольге Борисовне рассказал. И маме рассказал. И всем взрослым, которые возле нашей юрты собрались, рассказал. А некоторые пошли в юрту дяди Сергея и долго там рылись, и кто-то громко заявил: «Ну всё, теперь с ним цацкаться не будут». А я был гордый, что первый заметил отъезд дяди Сергея, и подумал, что после этого Алексей мне даст самострел. И вот много времени спустя вождь, папа и Алексей вернулись с санями дяди Сергея, а сам дядя Сергей лежал в них связанный. И когда они остановились, то выволокли дядю Сергея и поставили его посреди становища. А он был весь избитый, так что мне стало страшно и я чуть не заплакал. Я думал, что буду рад видеть, как дядю Сергея наказывают, но никакой радости во мне не было. Наоборот, стало жалко дядю Сергея, которого так сильно побили. И мама сказала мне, чтобы я шёл в юрту, но вождь сказал, чтобы я остался, потому что мне полезно посмотреть на то, что будет. И я остался. Только мне тяжело было смотреть на дядю Сергея, поэтому я опустил голову и стал слушать. Сначала выступил вождь. Он сказал, что мы сейчас будем судить нашего собрата, и пусть каждый говорит всё, что думает. Потом стали по очереди выходить разные люди и говорить. Я не помню, кто что говорил, а помню только, что все очень ругали дядю Сергея, называли его разными нехорошими словами и даже плевались. И мама тоже плюнула в него. А папа сказал, что верил дяде Сергею, а теперь видит, что всё это была видимость. Он вспомнил, как дядя Сергей надрал мне уши, и сказал, что устами младенца глаголет истина, и что я был прав, когда назвал его, дядю Сергея, амерским прихвостнем. И мне сразу стало хорошо от этих слов, потому что я и вправду поверил, будто это были мои слова. А на самом-то деле так папа говорил, только он сказал это один раз, когда был сердитый, а потом уж не говорил. Вот за это мне дядя Сергей вчера и всыпал. Только я этого не вспомнил, а поглядел на дядю Сергея и сделал ему рожу. А потом вождь предложил изгнать дядю Сергея, и сказал, чтобы все голосовали. И все проголосовали, и дядю Сергея изгнали. Я хотел спросить у папы, зачем было возвращать дядю Сергея, если всё равно его изгнали, но папа был такой насупленный, что я испугался. А потом вечером спросил это у мамы, и мама сказала, что если бы он ушёл сам, то это было бы позором, но так как его изгнали, то тем самым соблюли закон. Я всё равно не понял, но уже не переспрашивал. Наверно, закон – это такая вещь вроде рыбьего жира: он никому не нравится, но всем нужен. Я сказал Валерке про закон, а он сказал, что я дурак, и что закон – это добрый дух, который охраняет нас от амеров. Мы опять чуть не подрались.
     А потом Валерка умер. Мне было так жалко его, что я чуть не расплакался. Мы хоронили его как вождя, всей общиной, и мне даже стало завидно, что его так хоронят. Мама говорила, что с ним умирают наши надежды, а папа ничего не говорил, только был очень мрачный. Я никогда не видел папу таким мрачным, даже когда изгоняли дядю Сергея. А Валерка был весь белый, будто ледяной. И мне стало страшно, потому что перед смертью он был серый и весь трясся. На меня тоже иногда нападает трясучка, и я становлюсь похож на Валерку. Только я никогда не думал, что от этого можно умереть. Ленка тоже иногда болеет, но по-другому. Она лежит вся красная, и у неё жар. Значит, она не умрёт. А я могу умереть, и очень этого боюсь. Я спросил папу, почему умер Валерка, а он ответил, что на него напали злые духи. Я спросил: «Амерские духи?». А папа сказал «Нет, другие». А мама сказала, что никаких амерских духов нет, что амеры - это были такие злые люди, которые хотели нас покорить и сбросили атомную бомбу, но сейчас их уже нет. А если их нет, то почему мы их боимся? Я так и не понял, от чего умер Валерка.
    
     Мне стало очень одиноко, потому что не с кем было играть. Хоть мы и дрались с Валеркой, но в общем, он был хороший. Совсем не вредный. Один раз даже дал мне попробовать забродившей брусники, которую делали его родители. Мне она не понравилась, но раз взрослые пьют, значит, так надо… Когда мы встречались с другими общинами, то там тоже было мало детей, хотя больше, чем у нас. А есть общины, где детей совсем нет. И это грустно. Кто же будет водить оленей по тундре, когда все умрут? Я спросил об этом у мамы, и она сказала, что этого никто не знает.
     Мама и папа стали чаще ссориться. Я не знаю, почему, только иногда они целыми днями не разговаривали друг с другом. Раньше такого не было. А теперь все стали такие злые, что из-за любой мелочи сразу готовы ругаться. И вождя стали меньше слушать. Раньше когда он чего говорил, то все сразу замолкали, а нынче бабы стали с ним пререкаться и выступать. Я даже слышал, как они смеялись над ним, когда его не было рядом. Мы очень мало играли с Ленкой – мне с ней было неинтересно, и я больше времени стал проводить с Алексеем. Он учил меня разным полезным штукам и несколько раз давал подержать самострел. А однажды даже позволил пострелять из него, только у меня ничего не вышло. Он оказался такой тугой, что я не мог натянуть тетиву.
     Алексей оказался совсем не такой плохой, как я раньше думал, только к нему часто приходила Юлька, и тогда он меня прогонял. Сначала мы с Ленкой смеялись над ними, кричали «Жених и невеста», а потом Алексей пригрозил накостылять мне, а мама и папа сказали, чтобы мы к ним не приставали. По-моему, это неправильно. Если ты мужик, то и водиться должен с мужиками, а не с девками. Мне вот с Ленкой совсем неинтересно. Когда я вырасту, то стану вождём и всем прикажу водиться только со своими.
     А потом на охоте медведь загрыз отца Валерки, а его старшая сестра ушла в другую общину к жениху. Все плакали и очень убивались – почти как по Валерке. И мне тоже было очень грустно. Она была хорошая, хотя мы почти никогда не разговаривали. У неё был муж из наших, но затем вождь их развёл. Сказал, что раз у них умирает всё потомство, значит, им на роду написано быть врозь. И после этого ей нашли мужа в другой общине. Мама сказала «Шило на мыло», и они с папой опять поругались. Мне кажется, мама была права, потому что без валеркиной сестры нас осталось совсем мало, и было очень скучно.
     А через несколько месяцев, когда мы откочевали к Холмам, вдруг приехал дядя Сергей. Все очень удивились, особенно когда увидели, что дядя Сергей вполне доволен жизнью и хорошо себя чувствует. Мы думали, что он погиб, а он выжил. Сначала его не хотели пускать, но он пообещал рассказать нам удивительные вещи, и люди согласились послушать. Даже папа был не против, хотя очень не любил дядю Сергея. Один только вождь был недоволен, но его уломали, и он разрешил. И вот дядя Сергей выехал на середину становища, и все встали вокруг него, и никто ничего не говорил. Все только смотрели, какой он весь здоровый, и какие у него откормленные олени. А ещё у него было копьё с длинным наконечником из железа, и поначалу даже никто не поверил, что это железо, а когда он дал потрогать, то поверили и ещё сильнее перепугались. А дядя Сергей начал расспрашивать, где валеркин отец, и где его сестра, и где сам Валерка. И когда ему сказали, он очень опечалился и долго молчал. А потом рассказал, где был и что делал. И вот что оказалось: когда мы его изгнали, он поехал прямиком в Город, познакомился с тамошними людьми, и они приняли его в свою общину. У них очень сытая жизнь и много детей. А ещё они умеют делать разные чудеса и лечить людей. Поэтому у них почти никто не умирает и редко болеют. Он сказал, что видел там даже таких стариков, которым под восемьдесят лет. И ещё он сказал, что жители Города готовы помочь нам своими знаниями и даже принять нас в свою общину. Тут выскочил вперёд вождь и начал говорить про дядю Сергея разные плохие слова, призывая снова изгнать его. Алексей закричал «Правильно!», но остальные молчали. И папа тоже молчал. И когда вождь увидел, что все молчат, он прямо растерялся и тоже умолк. А потом мама сказала, что ей уже всё равно, к кому идти, лишь бы дети были здоровы. И другие бабы, когда это услышали, поддержали её. А вождь начал ругаться, только его никто не слушал. Бабы кричали всё громче, и некоторые мужики кричали вместе с ними. А валеркина мать сказала, что кабы дядя Сергей приехал раньше, то она бы без раздумий пошла в Город, чтобы тамошние жители вылечили Валерку. Папа сказал, что надо голосовать, и все стали голосовать. И вышло так, что против Города были только вождь, Алексей и ещё пара мужиков, а остальные - за. И мы пошли в Город.
    
     Всем было очень страшно, но дядя Сергей сказал, чтобы мы не боялись, и что нам будут рады. И когда мы прибыли в Город, нам навстречу вышло много людей, они были странно одеты и странно говорили. Мне показалось сначала, что они нарочно уродуют наш язык, чтобы поиздеваться над нами, но дядя Сергей сказал, что они всегда так говорят. И они повылезали из разных щелей своих огромных каменных юрт, окружили нас и стали щупать, как будто мы были привидениями. А ко мне подошёл какой-то пацан и спросил, как меня зовут. Мне стало смешно, как он говорит, и я засмеялся. А он спросил, чего я смеюсь. А я сказал, мне смешно, как он говорит. А он ответил, что ему тоже смешно, как я говорю. И он тоже засмеялся. И мы стали смеяться, и все вокруг тоже стали смеяться. Вперёд вышел какой-то человек и громко объявил, что его зовут Степан, что он – предводитель здешних людей, и всех нас приглашает в гости. И мы пошли к ним в юрты. А юрты у них очень большие, прямо гигантские, и все острые, а не круглые, как у нас. Из них тут и там торчат разные штыри и камни, а в стенах большие дыры. Там, где есть эти дыры, люди не живут, и вообще они живут только в некоторых частях юрт, а в другие не ходят. Когда мы познакомились с тем пацаном, я спросил у него, зачем им такие большие юрты, если в них всё равно не живут. А он сказал, что это не юрты, а дома, в них когда-то жило много народу, а потом их разрушили. Я спросил, кто разрушил, а он ответил: «Амеры». Так я узнал, что они тоже ненавидят амеров. Мне это очень понравилось. Я спросил, как его зовут, а он сказал: «Мишка». Я познакомился с его друзьями, и мы стали вместе играть. В Городе было полным-полно детей, я даже не знал, что столько бывает. Они водили меня по Городу и показывали разные замечательные вещи, и постепенно я перестал обращать внимание на их диковинный язык. Всем нашим тоже очень понравилось в Городе, и они решили там остаться. Только вождь ходил и ворчал, что это происки амеров, но ему никто не верил. Он перестал быть нашим вождём. Как-то само получилось, что главным среди нас стал дядя Сергей. Он нашёл нам отдельную юрту и велел там жить. Сначала нам было непривычно и страшно, но потом люди из Города научили нас, как греться, и стало даже лучше, чем раньше. Теперь никуда не нужно было кочевать и собирать юрты. Нам говорили, что олени нам тоже не нужны, и что их можно съесть, а из шкур сделать одежду, но мы не стали этого делать, потому что привыкли к ним. Правда, их нужно было гонять на выпас, но вождь и Семён Ильич сказали, что займутся этим, и всё стало хорошо. Местные, правда, смеялись и называли нас оленеводами, но мы не обижались, потому что разве это обидно – быть оленеводом? Мне стали давать какие-то маленькие белые кружочки, чтобы я их глотал. Я не хотел глотать, но мама сказала, что это поможет мне выздороветь. Я спросил маму, чем я болею, а она ответила, что той же болезнью, от которой умер Валерка, и что если я буду есть кругляшки, то не умру. А кругляшки были твёрдые и горькие, я не разжёвывал их, а глотал, запивая водой.
    
     Мишка с друзьями научили меня играть в хоккей. Это такая древняя игра на льду – прицепляешь к ногам острые железные полозья и скользишь, стараясь загнать кривой палкой расплющенную жестяную тарелку в пространство между двух столбиков. Я сначала не умел скользить и полозьев у меня не было, но Мишка раздобыл их для меня и научил ездить. Это совсем не сложно, почти как на лыжах, только надо хорошо стоять на ногах. А играли мы в здоровенном доме, где было много льда, как будто замёрзло целое озеро. Вокруг этого льда до самого потолка были навалены какие-то обломки – Мишка сказал, что раньше там сидели люди и смотрели, как две команды играют в хоккей. Чтобы туда попасть, надо было пройти по длинным тёмным коридорам. Я очень боялся, когда шёл, но местные совсем не боялись, и я пошёл с ними, чтобы меня не посчитали трусом. Правда, я думал, что они нарочно завели меня сюда, чтобы бросить, но я решил не отступать. Пусть не думают, будто я чего-то боюсь! А потом мы вышли на лёд, и я чуть было не упал, поскользнувшись, а местные меня подхватили и сказали, чтобы я вёл себя осторожно, а то можно разбить затылок. И они стали меня учить ездить на коньках. У меня ничего не получалось, и им это быстро надоело, они ушли играть, а меня оставили одного. Я долго ездил и почти научился, но они в это время вернулись и сказали, что пора идти обратно, а то стемнеет. И мы пошли обратно. Там не очень далеко идти, но всё время надо карабкаться через горы разного мусора, потому что в Городе кругом лежат груды камней, железных прутьев и больших металлических коробок. Так что пока мы шли, я весь вспотел. Я рассказал маме и папе, как мы ездили и как было здорово, и что завтра я опять пойду. А мама очень обрадовалась за меня и сказала папе, что я выгляжу гораздо здоровее, чем раньше. И папа ответил, что так и есть. И я ещё больше обрадовался. Мама спросила, всё ли мне нравится в Городе, и я сказал, что всё, только камней очень много. Если выскочит волк или другой плохой зверь, не успеешь спрятаться. А мама сказала, что здесь плохих зверей нет. А я не поверил и спросил, почему. А она сказала, что они боятся заходить в Город. Тогда я спросил маму, почему она не разрешает мне гулять допоздна, а она ответила, что я могу заблудиться. Я стал её упрашивать, говоря, что Мишка не даст мне заблудиться, но мама всё равно не разрешила. Я очень обиделся на маму.
    
     На следующий день мы опять пошли на лёд, и я опять ездил на коньках, а на третий день я уже мог стоять в воротах – это такое место между двух столбиков, куда нужно загнать тарелку. Мне ужасно понравилось. Я хотел ходить на лёд каждый день, но Мишка сказал, что каждый день неинтересно, и что лучше он мне покажет оружие древних. Мне стало очень страшно, потому что я боялся разбудить духи предков, а Мишка засмеялся и сказал, что если я боюсь, то могу не ходить. Я не хотел, чтобы меня приняли за труса, и решил пойти. Это было очень далеко, и я так устал, что пожалел, что пошёл с ним. Притом я очень боялся развалин, хотя мама и говорила, что плохие звери сюда не заходят. В этих развалинах очень много тёмных дыр, откуда того и гляди полезут разные страшные твари. Я не говорил про это Мишке и не подавал виду, только мне было жуть как страшно, когда мы бродили по Городу. И вот пока мы шли, то встретили незнакомых людей. Мишка остановился и стал на них смотреть. И я тоже остановился. А люди подошли к нам, спросили, чьи мы, а потом пристали ко мне и стали расспрашивать, кто я да откуда. Я отвечал-отвечал, а потом не выдержал и замолчал. А они сначала смотрели на меня, как на чудо, а потом засмеялись и пошли дальше. Только перед тем, как уйти, сказали нам, что скоро к нам зайдут. Я спросил у Мишки, кто это, а он сказал: «Соседи». Я спросил, плохие они или хорошие, а Мишка ответил: «Хорошие. Только приставучие». И мы пошли дальше. И пришли в большущий-пребольшущий дом, где было много странных железных штук. Они были разных размеров, но все больше человека. Мишка залез в одну из них и сказал, чтобы я тоже залезал. Я залез, а там было темно и тесно. Мишка сказал, что здесь раньше сидели древние люди и воевали. Я спросил: «Атомной бомбой?», а Мишка ответил: «Да». Он стал копошиться в темноте, а я ударился обо что-то. Потом он откинул железную крышку от большого толстого штыря, который торчал внутри, и сказал, что сюда засовывали атомные бомбы. Я просунул руку и ничего не нащупал. А Мишка сказал, что там уже ничего нет. Я сказал: «Давай найдём атомную бомбу и запихнём её сюда. Посмотрим, что будет». А Мишка сказал, что здесь нет атомных бомб. Я спросил, где они есть, а он ответил: «Не знаю». Мы посидели немного внутри, и Мишка сказал вылезать. Мы вылезли, и он повёл меня по дому, показывая разные другие штуки. Я спросил, почему они не используют их, а Мишка ответил, что не знает. И что если он станет предводителем, то обязательно их возьмёт, чтобы пойти на амеров. Я спросил, где живут амеры, а Мишка ответил, что далеко, может, в другом Городе. Я спросил: «А здесь амеров нет?», и Мишка ответил: «Нет». И когда мы вышли из этого дома, то пошли обратно. И вечером я рассказал родителям, что видел, а папа стал меня подробно расспрашивать, где я был. Я отвечал, пока мама не сказала ему, чтобы он не приставал к ребёнку. Папа замолчал, а потом пришёл дядя Сергей. Он был очень весёлый. Он сказал, что учит древнюю письменность, и что сейчас он пока ещё не умеет разбирать знаки древних, но обязательно научиться. И что местные читают ему старые надписи. Он мало в них понимает, но некоторые ему очень нравятся. И он прочёл нам одну из этих надписей. Мы ничего не поняли, но дядя Сергей сказал, что так и должно быть, так как это древнее заклинание, потому что в нём всё время повторяются слова: «Через четыре года здесь будет город-сад». Я спросил, что такое сад, а дядя Сергей ответил: «Это то, что мы создаём сейчас». Я спросил: «А что мы создаём?». А дядя Сергей сказал: «Новый мир». Я спросил: «А что такое новый мир?», но тут вмешался папа и стал посмеиваться над дядей Сергеем. А дядя Сергей вдруг распалился и принялся махать руками и что-то доказывать папе. Мне стало скучно, и я пошёл спать.
    
     А на следующий день к нам пришли люди из других общин и принесли подарки. Там было очень много странных вещей, и мы не знали, как с ними обращаться. Чужие люди стали нам объяснять, и мы быстро подружились. Они принесли много одежды, и эта одежда была очень лёгкой и тёплой. Мы стали мерить её на себе, а пришельцы рассматривали нашу одежду, щупали её и смеялись. Сначала я думал, что они смеются, потому что рады нашей встрече, но потом услышал, как вождь говорил: «Они смеются от презрения к нам». Рядом с ним стоял Семён Ильич и отвечал: «Какой стыд». И мне сразу стало не по себе, хотя вокруг было столько веселья. А потом пришёл предводитель Степан и всех пригласил на торжество. Мы отправились в дом, где жила его община, а там было выставлено угощение и стояли наряженные люди. И Степан громко объявил, что этот пир устроен в нашу часть, и что наступают новые времена. Мы все стали есть. Там было много незнакомой пищи, и поначалу наши опасались притрагиваться к ней, но когда дядя Сергей распробовал её, то сказал, что это очень вкусно. И все стали тоже пробовать, и действительно, это было вкусно. Мне никогда не доводилось есть такую вкусную еду. Один только вождь не ел её. Он вообще не пошёл с нами, а остался в нашем доме. Но мы этого не заметили – нам было очень весело. А потом принесли разные напитки, и взрослые стали пить и пьянеть. А дети пили сладкую воду и играли в салочки. Затем Мишка предложил мне отправиться в развалины и поиграть в войну. Я согласился. Нас было очень много, потому что вместе с нами пошли и дети чужаков. Мы разделились на две армии и бросили жребий, кто будет русами, а кто – амерами. Нам выпало быть амерами, и мы ушли в дальний дом, где устроили штаб. Оттуда надо было атаковать русов. Мы с Мишкой составили план, чтобы окружить врагов и напасть на них со всех сторон. И вот мы стали обходить штаб русов, но вдруг оказалось, что они тоже нас обходят. Тогда мы стали отбиваться снежками, и долго швырялись ими, пока я не придумал, как нам победить. Я убежал в загон, где мы держали оленей, и выпустил их. Олени вышли на свободу, но не побежали, а стали бродить. «Русы» увидели их и стали бросать снежки. А этого нельзя было делать. Олени взбесились и стали носиться кругом. Все бросились в разные стороны, чтобы их не зашибло. Так мы победили. Правда, «наши» тоже убежали. Но всё равно это была победа. Кто-то из «русов» даже разревелся. Я думал, он ревёт от страха, а оказалось, что когда он убегал, то споткнулся и разбил себе нос. Мы стали потешаться над ним, а он закрыл лицо руками и убежал. После этого нам стало неинтересно играть. Мы пошли обратно. В доме, где собрались взрослые, было очень шумно. Там даже пели песни и плясали. Мне захотелось спать, но сначала я хотел найти маму и папу. Когда мы вошли, то увидели, что взрослые уже все пьяные. Они громко разговаривали и смеялись, кое-кто даже отплясывал. Я встал у входа и стал искать глазами родителей. Но их не было. А рядом стояли Алексей и Юлька. Я хотел спросить их, где мои мама и папа, но они были такие злые, что я не решился. Мне было не слышно, о чём они говорили, но видно было, что они ругаются. А Юлька даже немного плакала. Я стоял и смотрел на них, и мне стало почему-то очень жалко себя. Я испугался, что родители пропали, и я их никогда не найду. Потом Алексей махнул рукой и ушёл, а Юлька вышла в коридор, утирая глаза. Я подумал, что произошло что-то нехорошее. Тут я увидел маму и побежал к ней. А мама была вся раскрасневшаяся и весёлая. Она меня увидела и улыбнулась, а я подбежал и прижался к ней. Я сказал, что хочу спать. Мама ответила, что сейчас мы все пойдём спать. Тут к нам подошёл какой-то чужак и привёл за руку того пацана, который разбил себе нос. Он стал нам выговаривать, что мы себя плохо ведём, а я сказал, что пацан сам виноват. Надо было смотреть под ноги. Чужак разозлился и назвал нас дикарями. А мама ответила, что он сам дикарь, а сын у него – слабак и ябеда. Вот такая у меня мама. Потом к нам подошла мама того пацана и мой папа. Они тоже стали ругаться, и скоро уже кричали друг на друга. Папа чуть не ввязался в драку, потому что был пьяный. И чужой дядька тоже был пьяный. Прибежал предводитель Степан и с ним ещё какой-то человек. Они принялись разнимать наших отцов и уговаривать, чтобы они не портили праздник. Мама взяла меня за руку и увела спать. И пока мы шли, я говорил маме, что ни в чём не виноват, а мама отвечала, что верит мне, и что эти городские просто какие-то недотроги.
     А на следующий день я узнал, что мальчишки из той общины, которая к нам приходила, объявили нам войну. Я пошёл к Мишке и спросил, как мы будем воевать. А Мишка ответил, что надо взять оленей и натравить их на врагов. Я сказал, что вождь не даст нам оленей. А Мишка предложил угнать их. Я согласился, потому что это очень интересно. Мы стали думать, как угнать оленей, потом нам это надоело, и мы немного поиграли в снежки. После этого я вернулся домой. Дома сидела Юлька и плакала. Вокруг были наши бабы и утешали её. Я спросил у Ленки, чего она ревёт, а Ленка ответила, что Алексей нашёл себе невесту у соседей и хочет на ней жениться. Я очень огорчился. Юлька была хорошая и никогда меня не обижала. Я решил, что когда вырасту, то обязательно женюсь на ней, чтобы она не горевала. Пока её утешали, появился отец, посмотрел на нас всех и мрачно сказал: «Свежая кровь…». А мама сердито посмотрела на него, и я испугался, что они опять начнут ругаться. Но мама промолчала и снова повернулась к Юльке. А отец вышел, и я вышел вслед за ним. Я спросил его, почему Алексей бросил Юльку, ведь она красивая, а отец ответил, что у него теперь другие красотки на уме. Я спросил, куда он идёт, а он ответил: «Не твоё дело. Пойди с ребятами поиграй». Но я не хотел ни с кем играть. Я хотел пойти к Алексею и сказать ему, что он дурак. Однако, оказалось, что Алексей уже отбыл к соседям. Тогда я уселся на снег и стал строить большой дом. В Городе очень легко строить: кругом валяются разные обломки, и на них удобно лепить снег. Я лепил, пока не пришли отец и вождь. Они пригнали оленей с выпаса. Они шли и разговаривали, а олени брели себе в стойло, никому не мешая, но вдруг появилась соседская женщина и начала громко возмущаться, что наши животные загадили всю округу. Вождь стал орать на неё, а отец стоял и смотрел. Тут прибежало ещё несколько городских женщин, и все они стали кричать на вождя и отца, а те кричали им в ответ. И вот они скандалили, пока не появились дядя Сергей и Степан. Они начали успокаивать людей, и дядя Сергей сказал, что поговорит с вождём. Он подступил к вождю и что-то очень тихо сказал ему, положив руку на локоть, а вождь одёрнул свою руку и что-то недовольно ответил. Дядя Сергей принялся его уговаривать, и они вместе ушли в дом. Скоро я услышал оттуда, как вождь опять начал орать, а потом и дядя Сергей начал орать. Они очень долго кричали друга на друга, пока мама не увела меня обедать.
    
     На следующий день пришёл Мишка и предложил сходить на каток. Я очень обрадовался, так как давно не был на катке. Ленка тоже попросилась с нами, и мы вместе с соседскими мальчишками пошли на каток. Я уже почти совсем не боялся Города и по пути рассказывал Ленке, что такое хоккей и как ездить на коньках. Ленка тоже вроде не боялась, но когда мы пришли к катку, она вдруг объявила, что не пойдёт с нами в тёмный коридор. Мы стали смеяться над ней, а потом сказали, что не будем с ней нянчиться и пусть она идёт куда хочет. Ленка на нас обиделась и пошла домой. А мы пошли на каток. Мне было немножко боязно за Ленку, потому что она никогда не была так далеко от дома, но Мишка сказал, что она не заблудится, потому что здесь только одна дорога. Мы стали играть в хоккей и играли до вечера. А вечером пошли домой. И когда мы пришли обратно, то узнали, что Ленки нет. Её мама громко заголосила и стала нас поносить разными словами. Я сначала крепился, а потом не выдержал и разревелся как девчонка. Тут пришла моя мама и увела меня. А отец с остальными мужиками пошёл искать Ленку. Я очень боялся, что её не найдут, ведь тогда я буду виноват. Но мама сказала, чтобы я успокоился, всё будет хорошо. Тогда я заснул. А когда проснулся утром, то узнал, что Ленку нашли в какой-то глубокой яме. Она упала туда и сломала шею. Когда её принесли, я спрятался в доме, потому что боялся, что мама Ленки опять начнёт ругать меня. Пришёл папа, и я слышал, как он говорил маме, что Ленка от кого-то убегала, потому что невдалеке он видел человеческие следы. Потом отец опять куда-то ушёл, а мама подошла ко мне, погладила по голове и сказала, чтобы я не волновался. Но я всё равно очень боялся и сидел в доме до самого вечера. А вечером отец вернулся и спросил меня, что за война у нас с соседями. Я рассказал ему про позавчерашний бой и про то, как я отогнал «русов». Отец сказал, что разговаривал с родителями Мишки, и те потребовали, чтобы их сына не впутывали в эту историю. Потом папа вдруг сорвался и стал кричать на меня, что я негодник и шалопай, и чтобы я не связывался больше с городскими. Я перепугался и пообещал ему, что больше не буду связываться. А потом, когда отец сел ужинать, я выскочил из дому и побежал к Мишке. Но когда я пришёл, то встретил его отца, который сказал мне, чтобы я убирался и больше не приставал к его сыну. Я сказал, что никогда и не приставал к нему, и пошёл обратно. А мишкин отец проворчал мне вслед, что мы как были дикарями, так и остались, и что нас могила исправит. Я вернулся в дом и сел в своём уголке. Оттуда мне было слышно, как мама рассказывает отцу о ленкиной матери, о том, как она убивается и горюет. Потом она спросила, неужели Ленку и вправду убили и кому это понадобилось. А отец ответил, что детям хотелось позабавиться, и они ненароком угробили ребёнка. Он сказал, что терпежу больше нет и пора действовать. Мама просила его не горячиться, но отец был так распалён, что ничего не слушал. Он доел ужин и вышел. Мама спросила его, куда он идёт, но он даже не ответил.
    
     Я долго не мог заснуть, всё думал о Ленке и о всех нас, о том, что будет дальше. Я спросил у мамы, как мы будем теперь жить, а она ответила, чтобы я спал, и что утро вечера мудренее. А когда я наконец заснул, то скоро проснулся, потому что услышал громкий хлопок. Ещё я услышал, как с улицы доносятся какие-то выкрики и треск костра. Я очень удивился, потому что с тех пор, как мы переселились в Город, у нас никто не разводил по ночам костров. Я хотел спросить у мамы, что там происходит, но её не было. Мне стало очень страшно. Я закрылся покрывалом с головой и лежал так, слушая разные звуки, пока не пришла мама и не стала осторожно гладить меня по голове. Я открыл лицо, и тогда мама велела мне быстро собираться, потому что мы отъезжаем. Я спросил: «Куда?», а мама ничего не ответила, только сказала, чтобы я поторапливался. Мы вышли на улицу, и я увидел, что в доме, где жила община предводителя Степана, полыхает огромный пожар. Рядом на снегу, весь в крови, лежал какой-то человек с длинной железной трубкой в руках. Я остановился посмотреть, кто это, но мама дёрнула меня за руку, и мы пошли дальше. Я увидел наших людей – они сидели в санях. Там было навалено разное добро и лежали связанные соседские женщины. Они дёргались и хотели что-то сказать, но у них были завязаны рты. Я хотел спросил у мамы, за что они наказаны, но у мамы было такое страшное лицо, что я испугался и промолчал. Впереди стоял вождь и держал за хомут оленя. Я спросил, куда мы едем. Мама ответила, что мы покидаем это злое место. Меня посадили в сани, потом подошёл вождь и спросил: «Все?». Мама ответила, что да. Вождь вернулся к передним саням, сел в них и скомандовал: «Двинулись». И мы двинулись. Так быстро, что я даже не успел рассмотреть хорошенько, что стало с домом наших соседей. А когда мы уже выехали в степь, я заметил, что среди нас нету дяди Сергея. Я спросил, где он, а отец ответил, что дядя Сергей остался со своими городскими друзьями и что больше я его не увижу. И я действительно его больше не увидел. Ни его, ни Города. А жаль. Мне так хотелось попрощаться с Мишкой…