Вера Павловна захлопнула фанерную дверь, сунула ключ в карман и побежала вниз по лестнице. «Давай, подвигай попой!» - потребовал вдогонку магнитофон из соседней комнаты. Впрочем, кибуцная общага удивительно быстро отступает в темноту и покидает Вер-Павловнину реальность.
     Босиком по траве, мимо банановой рощи, мимо заслонивших луну священных фикусов, вокруг которых кружат упитанные летучие собаки. Осторожно – мимо колючей живой изгороди с ароматными белыми цветами. Дальше, за изгородью, ползет на ближайший холм дорога. По обочинам дороги растут финиковые пальмы. Высвободившись из фикусов, луна тут же застревает в финиках. На дороге, в пальмовой тени, Веру Павловну ждет Пан. Он тощий, голый, нескладный, и видно, что нечеловечески сильный. Из курчавой бурой шевелюры выглядывают витые рожки. Глаза не то чтобы светятся, но даже в темноте видно какие они ярко-сиреневые.
     - Ты зря босиком, - бурчит Пан, - змей полно. Ну да ладно, со мной не укусят. Гулять пойдешь?
     Вера Павловна кивает. Лицо Пана озаряется улыбкой мальчишки, которого попросили показать любимый заводной поезд.
     Пан встает, берет Веру Павловну за руку. Ладонь у него жесткая, как кора. Одна нога – человеческая, босая и давно не мытая. Другая заканчивается раздвоенным копытом. Пан заметно хромает, и все же идут они удивительно быстро.
     Маленькое озеро пахнет тиной и рыбой. В тростнике спят фламинго и пеликаны. На большом разлапистом дереве дрыхнет стая черных бакланов. Пояс Ориона зацепился за верхнюю, самую чистую ветку. Напуганная шагами черепаха плюхается в воду и будит толстых сомов. Пан и Вера Павловна обходят вокруг озера и карабкаются на холм. Комья теплой, нагревшейся за день глины осыпаются у них под ногами. На вершине холма цветет мандрагора. Вокруг фиолетовых, как глаза пана, цветов носятся светляки. Кто-то злобно фыркает в ближайших кустах. Пан шарит в траве и протягивает Вере Павловне длинную черно-белую иглу: «Дикобраз потерял». Спустившись с противоположного склона, они, увязая в песке, бредут по песчаной пустоши к Средиземному морю. Пан торопится. Ему хочется показать Вере Павловне как можно больше.
     Пан, Сатир, Фавн – существо гораздо более древнее, чем все имена. Хромой, с выпирающими ребрами, неизвестно как оставшийся на земле, из которой все ему подобные были давно изгнаны Единственным. Совсем захиревший оттого, что в него так давно никто не верил…
     Они останавливаются на пустом пляже у кромки воды. По песку скользят крабы. Вера Павловна смотрит на голое, покрытое курчавой шерстью тело и невольно вспоминает сюжет «Сатир и нимфа»… Но Пану не до того. Ему бы поговорить. Он заходит в воду и приносит горсть морских звезд, светящуюся креветку и крошечного осьминога. Потом, отпустив морскую братию, они сидят на песке, и Пан рассказывает о повадках летучих рыб, а потом вдруг признается, что мечтает построить плот, переплыть океан и добраться до Амазонки. Там, в джунглях, среди диких племен, такие, как он, еще уважаемы, сильны и молоды.
     В кибуц Вера Павловна возвращается на рассвете. Пан машет рукой и тает в негустом тумане. Усталая Вера Павловна бредет в общежитие. На поспать перед работой у нее остается час. Хорошо хоть урока иврита сегодня нет.
     Наступивший день пропитан солнцем, как губка водой. Солнце жарит доску с расписанием работ для ульпанистов, столовую кибуцного заводика, солнечные зайчики играют на горе из грязной посуды.
     Недоспавшая Вера Павловна не сразу замечает, как возле нее вырастает Респектабельный Ухажер. Он аккуратно ставит в мойку тарелку, окружает Веру Павловну как-то разу со всех сторон, поблескивает хорошо выбритыми щеками и брелком для автомобильных ключей. Мурлычет о своей инженерной работе, о том, как приятно посидеть где-нибудь вечерком… И проникаясь понятностью и несомненностью его слов, Вера Павловна говорит, что сегодня вечером совершенно свободна.
     Она успевает поспать после работы, уложить кудряшки и выкопать из шкафа туфли на каблуках. Подумав о Пане, она сердито говорит неизвестно кому: «Я не могу каждую ночь ловить козявок!», стучится к живущим в комнате слева аргентинцам и зачем-то выпрашивает на денек атлас дорог Южной Америки.
     Серебристый «Фиат» ждет Веру Павловну между общежитием и столовой. Рыбный ресторанчик на берегу моря. Пухлая ручка скользит по плечу Веры Павловны. В туалетной кабинке она некоторое время просто стоит, прислонившись к стене, мнет в руках сумочку и ждет, пока ее перестанет подташнивать.
     До остановки Вера Павловна добегает минутой раньше последнего автобуса.
     У кибуцных ворот дремлет в своей будке охранник. Сразу за будкой, не обращая внимания на свет, сидит Пан. Заметив Веру Павловну, он встает и направляется ей навстречу, хромая сильней обычного. Недоуменно рассматривает ее туфли.
     - Я ждал, ждал, - говорит Пан, - договаривались идти смотреть на летучих мышей.
     - Да, - отвечает Вера Павловна и идет вперед. Ставшая стокилограммовой сумочка волочится по пыли. Вере Павловне вдруг кажется, что она самая никому не нужная Вера Павловна на Земле…
     - Я просто волновался, - говорит Пан, - все думал: вдруг с тобой что-то случилось…
     Вера Павловна поворачивается к нему и подбирает злополучную сумку.
     - Ну что ты, нет, – говорит она. - Я… к родственникам. Письмо передать… срочно. Сегодня позвонили. Ты извини!
     - Ага! Конечно! Бывает! Знаешь, я подумал – может вместе на Амазонку? В дороге лучше вдвоем…
     - Здорово! - улыбается Вера Павловна - А у меня такая вещь есть! Идем ко мне - покажу. Соседка как раз уехала…
     Перед общежитием никого нет. Ульпанисты спят или смотрят телевизор, и никто не видит странного гостя. Полная луна светит в окна. Ее свет смешивается со светом лампочки в маленькой комнате, где заблудившаяся в сказках идиотка и захирелый божок, растянувшись на полу с картой, обсуждают дорогу на Амазонку.