Марик Глузкатер не считал себя везучим человеком. Он вообще не думал о себе в терминах теории вероятностей. Науку эту он любил и успешно занимался ею на кафедре математики провинциального российского института, название которого ничего не скажет читателю. Перед отъездом в Израиль Марик сказал своей жене Миле в присутствии их десятилетнего сына Зорика:
     – С математикой покончено. Кому я там нужен с моей теорией вероятности? Пойду в сторожа. Нужно будет только найти место, где больше платят.
     Как видите, даже в глубокой российской провинции в середине девяностых годов еврейский народ знал, кто именно нужен на Земле обетованной. Впрочем, это нормально. Землю нужно сторожить. И все, что построено на этой земле, – тоже.
     – Может, все-таки тебе повезет, и ты устроишься в университет или колледж? – робко сказала Мила, не хотевшая, чтобы Зорик, когда вырастет, считал отца неудачником.
     Тогда-то Марик и произнес замечательную фразу, запомнившуюся Миле, как ей казалось, на всю жизнь:
     – Я не применяю к себе термины теории вероятностей. Жизнь – не бросание костей. Я сам решаю, что делать.
     Конечно. Но фразу о костях он все-таки произнес необдуманно. Именно кости, да еще пресловутая теория вероятностей, как оказалось впоследствии, круто переменили жизнь семьи Глузкатер.
     Но сначала все шло по плану. Приехали в Беэр-Шеву, поскольку Марик знал, что именно в этом городе, во-первых, недорогие квартиры, во-вторых, крупная "русская" община и Миле будет с кем общаться, а в-третьих, недостаток сторожей составляет здесь триста с лишним человек. Марик как раз и собирался уменьшить этот недостаток на одну производственную единицу.
     Через полтора года после приезда Глузкатеры купили недорогую квартиру, Зорик успешно закончил школьный семестр, Мила пошла учиться ивриту в ульпан второго уровня, а сам Марик потребовал у хозяина фирмы, в которой служил охранником, повышения зарплаты. Самое странное, с моей точки зрения, заключается в том, что прибавку он действительно получил, но Марик счел такое развитие событий совершенно естественным.
     Все шло хорошо, но не стоило Марику забывать о том, что его любимая теория вероятностей все-таки имеет непосредственное отношение и к реальной жизни, а не только к абстрактной математике.
     По почте пришли два письма. Первое – уведомление о повышении зарплаты – Марик аккуратно расправил и положил в папку, где он собирал все важные документы. Второе письмо пришло из Америки от двоюродного брата Фимочки. Среди прочих глупостей о новой машине, трехбедрумной квартире и листинге необходимых линков была фраза о том, что дядя Яша, наконец, умер, избавив мир от своего присутствия.
     – Нехорошо так говорить о человеке! – воскликнула Мила, прочитав эти слова. – Тем более, о покойнике.
     – Так ведь он действительно был последней сволочью, – сказал Марик. – Или ты забыла, как он фактически убил мою маму?
     Мила тяжело вздохнула. Она обожала свекровь – редкий случай даже в еврейских семьях. Эсфирь Соломоновна была женщиной не от мира сего, она прожила тяжелую жизнь, побывала и в гетто, и в концлагере, одна вырастила сына, потому что мужа сгноили где-то в Воркутлаге, но до самой смерти оставалась оптимисткой и готова была прийти на помощь даже злейшему врагу. Брата своего Яшу она врагом не считала, напротив, Яша был ее любимцем, но когда у Эсфирь Соломоновны обнаружили рак, и спасти ее могло только очень дорогое французское лекарство, которого, естественно, не было в больнице, Яша наотрез отказался дать денег, а на похороны сестры не пришел, потому что Марик сказал: "Если явится этот подлец, пусть пеняет на себя – голову разобью".
     Деньги у Яши действительно были. Большие деньги. В конце восьмидесятых Яша одним из первых в России организовал кооператив и быстро заработал миллионы, продавая за рубеж лом алюминия. Когда умирала Фира, Яше достаточно было выделить от щедрот десятую часть своих денег – и Бог простил бы ему все прегрешения, в том числе и перед законом Российской Федерации. Но Яша заявил тогда, что у него нет ни копейки, все в обороте, а если изъять нужную для сестры сумму, то рухнет фирма, а на это он пойти не может, потому что отвечает не только за себя.
     Фира умерла, родственники (даже родной брат Моня, отец Фимочки, второй дядя Марика) от Яши отвернулись, хотя вслух не было сказано ни слова. Фирма Яшина процветала какое-то время, а потом появились настоящие акулы, и Яша слинял в Штаты, прихватив капитал. В Балтиморе он тоже преуспел, но Б-г все-таки наказал подлеца, и, как писал Фимочка, дядя Яша умер от инсульта, не дожив двух дней до своего семидесятилетия.
     – Никакое богатство от смерти не спасает, – философски заметила Мила. – Все под Богом ходим. Интересно, кому он деньги оставил? Ведь у него нет ни жены, ни детей.
     – Не беспокойся, – буркнул Марик. – Такие, как Яша, все с собой на тот свет забирают. В аду будет откупаться, чтобы не мучили...
     Вопрос о дядиных деньгах его действительно не занимал ни в малейшей степени. Между тем, теория вероятностей уже делала свое черное дело.
    
     ***
     Была зима, зажигали ханукальные свечи, и Мила пекла пончики. Магазинные были вкуснее, но она хотела все делать сама. Явился после прогулки с приятелями Зорик и принес пухлый конверт с американской маркой, вынутый из почтового ящика.
     – Это еще что? – с недоумением спросил сам себя Марик, только что проснувшийся и потому с трудом понимавший английский текст. С дежурства он пришел в семь утра, спал до полудня, этого, конечно, было недостаточно, но больше себе позволить Марик не мог: нужно и поесть, и почитать, и по дому кое-что сделать.
     "Адвокатская контора Хардман и сын, – читал Марик, сразу переводя текст на русский, – извещает, что согласно... э-э... завещанию умершего сентября... э-э... такого-то... э-э... Глузкатера Якова, одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения... Вы являетесь... По данному поводу следует обратиться... При выполнении обязательного условия... Чего-о??"
     Марик перечитал текст еще раз, аккуратно сложил письмо, отложил в сторону и принялся рассматривать приложенные к письму бланки.
     – Что с тобой? – спросила Мила. – Иди обедать, суп остынет. Что это прислали? Почему ты так смотришь на меня?
     – Э-э... – произнес Марик. – Видимо, я подзабыл английский. Погоди, я возьму словарь.
     Но со словарем у него получилось то же самое, и тогда, сидя на кухне перед тарелкой с супом, Марик сообщил, наконец, своей жене радостную и нелепую новость: умерший в сентябре дядя Яша (чтоб ему на том свете попасть только в ад и никуда больше!) оставил все деньги одному из двух своих племянников: Марику или Фимочке. Только одному, а кому именно – должен решить жребий, который будет брошен через два месяца после смерти завещателя в адвокатской конторе Хардман и сын. Жеребьевка состоялась в назначенный срок, и деньги достались Марку Глузкатеру, проживающему в Израиле, город Беэр-Шева, улица Жаботинского, дом...
     Восторженный визг Милы заставил Марика прервать пересказ прочитанного. А сын Зорик, не потерявший присутствия духа, переспросил:
     – Дедушка Яша тебе деньги оставил? Много? Теперь ты мне купишь, наконец, компьютер?
     – Выйди! – приказал сыну Марик и, когда они остались с Милой одни, сказал жене:
     – Дура, чему радуешься? Деньги могут сделать человека счастливым?
     – Могут! – воскликнула Мила. – Видишь, он понял, что виноват перед тобой, и захотел...
     – Глупости, – перебил жену Марик. – Если бы он что-то понял, то завещал бы деньги мне, а не устраивал идиотский розыгрыш.
     – Действительно, я не подумала, – пробормотала Мила. – А почему он велел бросать жребий? Мог, в конце концов, поделить деньги между тобой и Фимой, если не знал кого выбрать. Там на обоих хватит, я думаю. Может, ты неправильно перевел?
     – Правильно, – отрезал Марик. – А поделить он не мог, потому что скелет у этого... слов нет!.. скелет у него один, как у всякого человека, даже если он последняя гадина.
     – Не понимаю, – пожаловалась Мила. – Какой скелет?
     – Я всегда знал, что дядя Яша – еще тот жмот, но такого я себе и представить не мог! – воскликнул Марик. – Ты знаешь, что здесь написано? Оказывается, он продал свой череп какому-то американскому медицинскому учреждению и получил в результате этой сделки семьсот долларов. При его миллионах, представляешь? Какие-то семьсот долларов! Срочно они ему, понимаешь ли, понадобились! Негодяй! Так вот и наживают неправедные богатства!
     Марик, вероятно, еще долго проклинал бы дядю Яшу и его неумеренную жадность, но Мила прервала мужа естественным вопросом:
     – Ну, продал он свой череп – его дело! Ты-то здесь при чем?
     – Слушай дальше! Оставшись без черепа, этот... м-м... вспомнил о нас с Фимой и решил преподнести нам подарок. Деньги он с собой в могилу взять не мог, в аду чеками не расплачиваются, и наличные там тоже не нужны... Так вот, продав череп, Яша написал завещание, согласно которому все его деньги должны были перейти одному из нас – тому, на кого укажет жребий.
     – Вот я и спрашиваю: почему не поделить?
     – Я же тебе сказал: скелет у него один! В завещании сказано: наследник получит деньги в том и только в том случае, если поставит на видное место в своей спальне скелет завещателя – без черепа, естественно, поскольку череп принадлежит учреждению, название которого я не смог перевести. Если наследник откажется выставлять скелет, то капитал перейдет в распоряжение федеральных властей Соединенных Штатов. Короче – завещается государству. Ну, разве не подлец этот Яша?
     – Скелет? В спальне? – тихо переспросила Мила и так же тихо упала в обморок.
    
     ***
     Адвокат, к которому обратился Марик, был бесплатным, принимал он в свободное от работы время и был так же заинтересован в клиентах, как продавец в советском магазине времен развитого социализма. Он не очень внимательно прочитал показанные Мариком бумаги, хмыкнул и произнес:
     – Действительно, более чем странное завещание.
     – Меня интересует, – сказал Марик, – могу ли я его опротестовать и потребовать деньги без этой гадости? В конце концов, я в Израиле живу или в Уганде? Еврей я или негр преклонных годов?
     – Да, – кивнул адвокат. – Вы не негр и живете в Израиле. Завещание господина Якова Глузкатера противоречит нашей еврейской традиции, это несомненно. Но оспаривать его на этом основании представляется делом малоперспективным, ибо воля завещателя высказана предельно точно, а согласно законам Соединенных Штатов Америки, именно она является приоритетной перед прочими уложениями, включая религиозные предписания, если, конечно, данная воля не противоречит Конституции США и своду законов, которые...
     Предложение казалось бесконечным, и Марик поставил в нем точку, прервав адвоката словами:
     – Так могу я оспорить завещание или нет?
     – Э-э... – адвокат остановился на полуслове. – Оспорить вы, конечно, можете все что угодно. Но выиграть дело в суде – вряд ли. Я же сказал: воля завещателя выражена предельно четко и...
     – А если я поставлю в спальне проклятый скелет, получу деньги, а потом выброшу эту гадость на помойку? Всю жизнь я Яшу терпеть не мог, и он того стоил, так я теперь должен на его кости любоваться? Это он нарочно такое завещание написал!
     – Нет, – сказал адвокат. – Выбросить не имеете права, ибо лишитесь возможности распоряжаться наследством. Вот тут сказано: адвокатская контора Хардман и сын назначается попечителем и обязана проверять каждые полгода выполнение наследователем условия завещания. В случае, если... м-м... скелет не будет находиться на указанном месте...
     – Понял, – прервал Марик. – Ну, так я его буду раз в полгода ставить на видное место, пусть подавится!
     – Нет, – покачал головой адвокат. – Здесь сказано, что адвокатская контора Хардман и сын обязана устраивать время от времени неожиданные проверки, выбирая день и час с использованием генератора случайных чисел. Теория вероятностей...
     – Этот негодяй еще и мою специальность приплел, чтобы меня уязвить! – воскликнул Марик.
     – И ничего нельзя сделать? – с тоской спросила Мила, когда Марик вернулся вечером домой и пересказал жене разговор с адвокатом. – Как представлю, что этот скелет стоит... И нужно каждый день протирать его от пыли, а ночью, если мне понадобится на кухню или еще куда... Когда-нибудь он меня так напугает, что я умру, и какое мне тогда счастье от его денег?
     – Ты так говоришь, – пробормотал Марик, – будто Яша уже стоит в нашем доме, как статуя Ленина на площади перед горкомом партии.
     – Твой дядя Яша никогда не был порядочным евреем! – возмутилась Мила. – Если бы он ходил в синагогу, ему никогда бы и в голову не пришло...
     – Конечно, – согласился Марик. – Но тогда он нашел бы иной способ показать, как он ко мне относился при жизни. Например, вообще лишил бы наследства, все отдал бы Фиме. Нет, Фиме он бы тоже не отдал, Фиму он презирал и всегда говорил о собственном племяннике: "И этот еще носит фамилию Глузкатер!" Должен быть выход! Нужно нанять нормального адвоката, а не бесплатного. Или этому заплатить.
     – Ты знаешь, сколько платят адвокатам? – всплеснула руками Мила.
     – Договоримся, что гонорар он получит, когда я увижу деньги, а скелет отправится туда, где хранится Яшин череп.
     – Ты думаешь, нормальный адвокат согласится на такие условия? А если он проиграет процесс? Значит, останется без гонорара?
     – Нужно поискать, – неуверенно сказал Марик. – Не бывает безвыходных положений.
    
     ***
     На условия, которые предлагал Марик, согласился в конце концов все тот же бесплатный адвокат. Звали его Шимон Вербицкий, но сам он предпочитал, чтобы его называли Семеном Николаевичем.
     – Общая сумма наследства не может быть определена достаточно точно, – сказал Вербицкий Марику, изучив бумаги, присланные из адвокатской конторы "Хардман и сын". – Дело в том, что девяносто процентов капитала вложено в акции, а оставшиеся десять процентов составляет недвижимость.
     – Но хотя бы порядок величины... Сколько? Пять миллионов долларов? Десять?
     – Вы о чем? – удивленно спросил Семен Николаевич. – Да там только недвижимость тянет миллионов на пятнадцать! А акции, между прочим, достаточно престижных компаний, хотя, конечно, даже они могут упасть в цене – вспомните недавнюю панику на бирже. И кстати, я бы согласился в качестве гонорара на десятую часть наследства после снятия налогов.
     "Хороший адвокат, – подумал Марик. – Плохой сказал бы, что согласен процента на два-три".
     – У вас есть деньги для нашей с вами поездки в Штаты? – спросил Семен Николаевич. – Мне там быть, сами понимаете, совершенно необходимо, но лучше, чтобы и вы лично присутствовали, когда будет разбираться ваше дело.
     Марик вздохнул и подумал, что Вербицкий не просто хороший адвокат, но еще и специалист, для которого чисто по-человечески небезразлична судьба клиента.
    
     ***
     В Нью-Йорке Марик поселил Семена Николаевича в трехзвездочной гостинице (на более дешевую Вербицкий не соглашался, а на более дорогую у Марика не было денег), а сам отправился к своему кузену Фиме, жившему в трехбедрумном апартаменте с женой и тремя детьми. Сразу возникла проблема: раскладушку для гостя можно было поставить разве что на кухне, но как тогда Фима мог пить кофе перед уходом на работу, а уходил кузен довольно рано – часа в четыре?
     Ничего, разобрались. Нашлось место в коридоре, вполне приличное, туалет рядом, кухня тоже, в общем, все удобства.
     – Знаешь, что я тебе посоветую? – сказал Фима, когда уложили детей, а сами сели за кухонным столом, будто в старые добрые российские времена. – Соглашайся на все. Я был тут в гостях у одного уважаемого профессора. То есть, не совсем в гостях, канализацию я в его квартире прочищал. Так у него на видном месте стоит штука вроде аквариума, а в воде плавает знаешь что? Софа, выйди, я Марику объясню, это не женское дело...
     – Глупости, – возмутилась Фимина жена, – ты мне эту историю сто раз рассказывал, а теперь делаешь вид... Действительно, Марик, Фима прав. Ради этого наследства я даже на два скелета была бы согласна!
     – Нет, не могу. Яша написал такое завещание, чтобы надо мной поиздеваться!
     – Почему над тобой? – обиделся Фима. – А если бы жребий выпал в мою пользу?
    
     ***
     Заседание суда происходило в небольшом зальчике, Марик с непривычки то и дело терял нить дискуссии между адвокатами.
     – Налог на наследство требует уплаты также и части предназначенного для передачи наследователю предмета, поименованного в деле как "скелет естественный"...
     – Невозможность выполнения части завещания при пренебрежении той его составляющей, которая...
     – Капитал, переданный под опеку и нуждающийся...
     "Хватит!" – мысленно кричал Марик. Он уже не хотел этих денег, он вообще ничего не хотел, ему казалось, что скелет дяди Яши, даже если не будет стоять в его гостиной, все равно явится ему во сне, и никуда уже от этой напасти не деться.
     Наконец судья объявил, что заседание переносится на среду, и зрители начали покидать зал.
     – Неплохо для первого дня, – с удовлетворением сказал Семен Николаевич, плохо знавший английский и пользовавшийся услугами переводчика, оплаченного, естественно, из личных Марикиных сбережений. – Суд принял во внимание оба наши заявления. Судья Мэддокс, похоже, знающий юрист, так что, возможно, удастся нащупать лазейку.
     Вечером Семен Николаевич собирался на Бродвей, он всю жизнь мечтал посмотреть знаменитый мюзикл "Кошки" – за Марикины деньги, естественно, которых оставалось все меньше и меньше.
    
     ***
     В ту ночь Марику приснилось, что он бы справился с делом лучше Вербицкого, потому что на самом деле давно уже знал, в чем разгадка завещания. Проснувшись среди ночи, он, конечно, все забыл и ворочался до того часа, когда через него перелез Фима, направлявшийся в кухню готовить кофе. Было три часа с минутами.
     – Фима, – сказал Марик шепотом, – почему все-таки дядя Яша, чтоб ему в аду жарко было, не разделил наследство поровну между нами?
     – Господи, как ты меня напугал, – тихо возмутился Фима. – Я подумал – привидение... Так ты же сам говорил: скелет у него один!
     – Да, – согласился Марик. – Но дядя прекрасно знал нас обоих и понимал, что тебя он своим требованием не напугает. Значит, если бы он хотел сделать гадость и тебе, и мне, то придумал бы какой-нибудь другой способ.
     – А если хотел поиздеваться именно над тобой, – заметил Фима, – то не стал бы требовать, чтобы бросали жребий, ведь шанс мог выпасть мне, а уж я бы...
     – Вот именно, – согласился Марик. – Здесь виден явный умысел – ведь Яша всю жизнь говорил обо мне: "Этот математик-теоретик"... Жребий – это прямой вызов теории вероятностей, которой я занимался и которую Яша терпеть не мог, как вообще всякую науку.
     – Какой же здесь умысел? – спросил Фима. – Был бы умысел, он бы все тебе и отписал вместе со скелетом, а не стал бы рассчитывать на жребий, который мог выпасть в мою пользу, а уж я бы...
     – Что ты заладил: "А уж я бы..."? Не знаю я, в чем умысел, но чувствую, что дело нечисто. Только что мне приснилось... Не знаю что. Забыл.
     Когда хочешь что-нибудь вспомнить, особенно приснившееся, то вспоминаешь обычно то, о чем всю жизнь старался забыть. Так и Марик – после ухода Фимы он ворочался на раскладушке, и в голову приходили сцены из детства – как дядя Яша с презрением смотрел на его тетрадки и говорил: "Чем только башка у ребенка забита!"
     Позавтракав, Марик отправился в гостиницу, где жил адвокат, и заставил Семена Николаевича перечитать перевод завещания.
     – Смею заметить, – буркнул Семен Николаевич, – что никаких денег я от вас пока не видел. Работаю на износ...
     – Как не видели? – задохнулся от возмущения Марик. – А поездка? А гостиница? А "Кошки"?
     – Это не гонорар, – отмахнулся адвокат. – Это накладные расходы.
     – Не будем спорить по пустякам, – примирительно сказал Марик. – Меня вот что смущает. Кому НА САМОМ ДЕЛЕ хотел передать свои деньги дядя Яша?
     – То есть? – нахмурился адвокат. – Об этом сказано в завещании: вам или Ефиму Глузкатеру. Тому, на кого падет жребий.
     – Ерунда, – резко сказал Марик. – Яша нас с Фимой терпеть не мог. Он хотел над нами обоими поиздеваться. Показать наследство – вот, мол, берите, – а потом отобрать назад. Он и жребий придумал только для того, чтобы я понял, какая это глупость – моя любимая теория вероятностей. У него и в мыслях не было, чтобы жребий выпал в пользу Фимы, ведь Яша прекрасно понимал, что мой кузен с удовольствием поставит в спальне не только скелет родного дяди, но даже живого скунса в клетке, лишь бы заполучить наследство. Он заранее знал, что по жребию все получу я, потому что ни за какие деньги я не соглашусь всю жизнь смотреть на этот скелет, чтоб ему рассыпаться в прах!
     – Как он мог заранее знать, на кого выпадет жребий?
     – Вот это меня и интересует! А он знал – сейчас я в этом абсолютно уверен!
     – Глупости, – сказал Семен Николаевич, но голос его звучал не очень уверенно.
     – Погуляйте, – предложил он. – А я, пожалуй, поговорю с младшим Хардманом, он, мне кажется, более покладистый, чем его отец...
    
     – По-моему, – сказал вечером Семен Николаевич, встретившись с Мариком в ресторанчике на семьдесят первой улице, – Хардманы что-то скрывают. И я намерен доказать в суде, что результат жребия был подтасован согласно воле завещателя. Майк Хардман не сказал ничего толком, но я понял намек...
     – Вот! – воскликнул Марик. – Именно это мне приснилось сегодня ночью! Яша велел изобразить жребий, а на самом деле все указал точно. Должно быть второе завещание или секретная часть первого, но что-то быть должно наверняка!
     – Похоже, что так, – кивнул адвокат, – это нужно доказать, и тогда появится шанс выиграть дело.
    
     ***
     – Ваша честь, – обратился Семен Николаевич к судье Мэддоксу, когда началось очередное заседание, – у меня есть основания полагать, что господа Хардман и Хардман скрывают от высокого суда часть завещания Якова Глузкатера.
     К удивлению Марика, младший Хардман спокойно произнес:
     – Ваше честь, это верно. Но такова воля завещателя, и мы были вынуждены ее исполнить.
     – Завещатель велел скрыть текст завещания от судебной процедуры о наследовании? – удивился судья. – Это противоречит закону о...
     – Нисколько, ваша честь! – воскликнул Хардман. – В секретной части текста, подписанного Яковом Глузкатером, сказано, цитирую: "Данная часть завещания может быть оглашена лишь по прямому требования судьи"... Видите ли, ваша честь, господин Глузкатер прекрасно понимал, что без судебного разбирательства не обойдется, и хотел...
     – Огласите текст, – недовольно сказал судья Мэддокс. – Мы могли бы не терять времени, если бы вы сделали это сразу.
     – Я не мог, – пожал плечами адвокат. – Воля завещателя... Итак, вот этот текст: "Приложение к пункту четыре. Данная часть... это я уже огласил... вот... Жеребьевка должна проводиться таким образом, чтобы жребий однозначно пал на моего племянника Марка Глузкатера, проживающего в... м-м, так... Когда Марк Глузкатер обжалует завещание в суде, надлежит огласить второе завещание, которое и будет иметь реальную силу"...
    
     ***
     – Я же говорил, что для этого человека не было ничего святого, – уныло сказал Марик тем же вечером, сидя с Фимой и адвокатом Вербицким в ресторане "Одесса". – Устроить такой спектакль, и для чего? Чтобы показать мне большие деньги, а потом отдать их федеральным властям!
     – Сам виноват, – буркнул Фима. – Согласился бы поставить скелет в гостиной, и жил бы всю жизнь припеваючи.
     – Яша точно знал, что на это я никогда не пойду!
     – Так кто же кого больше не любил: он тебя или ты его?
     – Не спорьте, – сказал Семен Николаевич. – Господин Глузкатер знал, что есть люди, не созданные для больших денег. Такие, как вы, Марик, и вы, Фима.
     – Да и я тоже, – добавил адвокат, подумав.