Если где-то в глухой неспокойной ночи
     Ты споткнулся и ходишь по краю –
     Не таись, не молчи, до меня докричи –
     Я твой голос услышу, узнаю.
    
     В.С. Высоцкий
    
    
     Пролог.
    
     Ветер был не по-ноябрьски зимним. Над пустырем с катакомбами «замороженного» фундамента носилась колючая, злая поземка. Уже начинались сумерки, и в нескольких окнах стоявших неподалеку девятиэтажек зажегся свет.
     Тузик тоскливо смотрел на эти окна, словно завидуя сидящим в тепле собакам и людям, а может быть даже вспоминал то далекое свое собачье счастье, когда и сам жил где-то там, в одной из этих теплых, вкусно пахнущих квартир.
     Все это было в прошлом. Дальнейшая жизнь Тузика как-то не сложилась: надоевший «дворянин»-переросток был выброшен на улицу и, как многие прочие, пытался отыскать хоть какое-то место на задворках жестокого мира. Найденный в лабиринтах заброшенного фундамента старый посылочный ящик, хоть и был несколько тесен, вполне подходил на роль подобного места хотя бы на время. По крайней мере – не дуло. Вот только немного раздражала торчавшая рядышком и непонятно пахнущая штуковина, размером чуть меньше, чем Тузиков ящик и, скорее всего, из него же и вынутая. Штуковина имела несколько маленьких моргающих огоньков и иногда неприятно попискивала. Однако ничем более она не нарушала собачьего уединения и потому была великодушно проигнорирована.
     Тузик уже начал было подремывать, когда писк мигающей штуки изменился. Имей Тузик музыкальный слух, он бы отметил, что писк стал ниже. Теперь его и нельзя уже было назвать писком – скорее это был стон гитарной струны. Огоньки тоже перестали мигать и налились зловещим кровавым светом. Звук струны становился все более насыщенным, густым, и вот, словно сотворенная этим звуком, возникла и сама струна. Сначала она была бледной и еле видимой на фоне сгущающихся сумерек, но постепенно, словно наполняясь сутью, стала материальной и почти осязаемой. Этот наполненный сталистым светом луч рождался у возвышавшихся вдали строений и упирался в небольшой раструб, выходящий изнутри странной штуковины.
     Тузик испуганно взвыл и, поджав хвост, выскочил из насиженного ящика. Все это происходило секунду или две, не больше. Затем струна словно втянулась в раструб, струнный звук исчез, и сразу же раздался душераздирающий кошачий вопль – вопль диких мучений и смерти. Тут же, словно из материи намотавшейся в клубок струны, возникла и сама кошка, а точнее – само исчадие кошачьего ада. Будь Тузик человеком – он валялся бы уже в глубоком обмороке. Но он был всего лишь собакой, а потому, хоть и окаменевший от ужаса, продолжал смотреть на возникшее нечто.
     Ужасная кошка – а в том, что это была именно кошка, собачий нюх не мог ошибиться – была частично вывернута наизнанку. Дымящиеся на холодном воздухе внутренности дикой бахромой опоясывали заднюю часть ее тела. Из распахнутой настежь грудины высовывалась окровавленная голова с раскрытой в сумасшедшем вопле пастью. Распухший черный язык, вибрируя, бился о зубы, разбрызгивая вокруг желто-зеленую слизь. Сросшиеся передние лапы торчали из шеи чудовища, а задние, опутанные кольцами кишок, скребли в агонии холодный бетон. Вопль оборвался очень скоро, и вонючий кусок преисподней замер, дымясь и пропитывая снег кровью.
     Наконец Тузик пришел в себя и, издав звук, почти не отличающийся от только что слышанного им вопля, помчался вперед, не разбирая дороги, срываясь с обледеневших плит, карабкаясь на них, ломая когти, не видя перед собой ничего, кроме предсмертного оскала посетившей его кошки.
    
    
     Глава 1.
    
     – Будь так добр, убери задницу с моего стола!.. – Начальник участка автоматизации Шмаров появился незаметно, в самый разгар беседы.
     Андрей легко спрыгнул со столешницы.
     – Пардон, Константин Петрович…
     Шмаров вперил в него недобрый взгляд.
     – Камнерухов, в твоем хозяйстве, похоже, проблемы. Ты тут развлекаешь этих бездельников сказочками, а мне начальник цеха мылит шею, за то, что уровень пятой емкости на мониторе оператора – ноль, а на самом деле скоро будет перелив! Сейчас только остановки цеха не хватало по нашей вине!.. – Начальник поиграл желваками и уже спокойней обратился к Камнерухову: – Так, Андрей, посмотри еще раз программу. Сколько тебе времени нужно?
     – Максимум – сорок минут! – уверенно ответил Андрей. – Ну а если с программой порядок?
     – Слушай, дорогой, не морочь мне голову!
     Шмаров явно начал злиться по-новой. Желваки снова заперекатывались под скулами. Не говоря больше ни слова, он повернулся и вышел из комнаты.
    
     Металлургический комбинат, на котором работал Андрей, был крупнейшим предприятием области по производству цветных металлов «стратегического назначения», к тому же, – практически на все сто процентов – его продукция была завязана на НПО «Звезда», которое, в свою очередь, выпускало соответствующую продукцию для ракетно-космической отрасли. Основной же северный российский космодром находился тут же, в области, поэтому все эти предприятия работали друг с другом без посредников и без лишних транспортных затрат.
     Со сменой экономического курса страны, трудности немилосердно коснулись и этой отрасли, однако, совсем от освоения космоса отказаться было уже невозможно, как и от стратегических ракет, тем более. Поэтому, худо-бедно, правительственные заказы были практически постоянными, финансирование, по сравнению с другими отраслями, сносным, следовательно, и жаловаться пока было грех.
     Впрочем, жаловаться Андрей никогда не любил. Зато работу свою любил очень. Вот и сейчас, несмотря на аварийную ситуацию и жесткий лимит времени, Андрей чувствовал сладковато-бодрящий аромат азарта. Пальцы порхали над клавишами, легкие морщинки легли в уголках чуть прищуренных глаз, а на губах играла едва уловимая улыбка. Задача, показавшаяся вначале легкой, оказалась вполне интересной. Аналоговый сигнал уровня пятой емкости бодро поступал на вход контроллера, преобразовывался в цифровой и загадочно терялся в компьютерных дебрях. Нет, программа была написана верно, во всяком случае – та ее часть, что отвечала за обработку злополучного сигнала, в этом Андрей был уверен. И не далее, чем вчера, уровень был на месте. Что же могло измениться за ночь?
     «Так-так-так, – встрепенулся вдруг Андрей, – а ночью Оленька набивала новую базу!»
     Вчера Андрей добавил в программу алгоритм обработки пяти новых параметров, и, хотя физически на контроллер они еще не поступали, Андрей попросил оператора Оленьку в спокойную ночную смену забить их в базу. Причем, – так оказалось удобнее – они попадали как раз перед параметрами емкостей, в частности – уровней, тем самым сдвигая последние в базе на пять строк ниже.
     «Но этот сдвиг в программе учтен, – размышлял Андрей. – Не учтена пока только Оленька!»
     Андрей быстро запустил редактор базы и нашел нужный параметр. Его описание состояло из кода, адреса в контроллере, нижней-верхней границы, прочей галиматьи... Все однотипно, кроме адреса и кода. Андрей сверил адрес – верно... Сверил код – тоже верно... Нет, что-то в коде смутно показалось Андрею подозрительным. Вроде все правильно, и тем не менее – ощущение, что чего-то не хватает. Еще раз, водя пальцем по монитору, пересчитал Андрей количество символов кода. Восемь. Пересчитал количество «ноликов» после символа «Н». Три...
     «Твою мать! – «прозрел» вдруг Андрей. – Так это ж не «нолики» – это ж буквы «О»!»
     Человеку непосвященному, далекому от компьютерной техники вообще и от программирования, в частности, реакция Андрея может показаться несколько странной: ведь цифра «ноль» и буква «О» выглядят совершенно одинаково! В том-то и дело, что лишь выглядят. Процессор компьютера вообще не имеет глаз, ему, грубо говоря, наплевать, как выглядят поступающие к нему символы. Он вообще, кроме двух цифр, 0 и 1, ничего не понимает. Такая уж «глупая» эта самая «умная» компьютерная деталь! А вот количество «ноликов» и «единичек» в цифре «ноль» и в букве «О» – совершенно разное, стало быть и знаки эти для компьютера столь же различны, как соленый огурец и сладкий банан для простого обывателя.
     Андрей перебил знаки в коде параметра, перекомпилировал базу и вновь запустил контроллер. Злополучный уровень, как ни в чем ни бывало, весело сиял на экране! Обещанные Шмарову сорок минут еще не прошли.
     Вскоре прибежал довольный Шмаров.
     – Ну, молодец! А ты говорил, не в программе дело!..
     Андрей так не говорил, но поправлять начальника не стал. Кивнул:
     – Да, намудрил я чуток в программе. Замкнутый, понимаете, цикл получился. Сам на себя. Не понимаю даже, как это я так лопухнулся?
     – Ладно, с кем не бывает, – снисходительно успокоил добрый от миновавшей взбучки Шмаров, – нашел ведь!
     – Нашел, – согласился Андрей.
     – Ну, можешь тогда быть свободен на сегодня. Иди, дорогой, отдыхай.
     – Так ведь еще... – посмотрел на часы Андрей.
     – Ладно, ты сегодня свое отработал. Иди!
     – Ну, спасибо, я пошел тогда. До свидания. – Андрей встал и направился к вешалке.
    
     Выйдя из автобуса, Андрей невольно поежился: холодный ноябрьский ветер бросил в лицо пригоршню снежной пыли. Домой идти не хотелось, и ноги сами привели его к дому Оленьки. Оля Сапунова работала оператором на участке автоматизации уже полгода, но последние пару месяцев отношения ее с Андреем переросли в нечто большее, чем просто служебные. Как раз Андрей стал Олиным первым наставником, целый месяц обучая смышленую девушку компьютерным премудростям.
     Сначала Андрей просто любовался ее ослепительной улыбкой и огромными, кажущимися вечно удивленными, глазами. А потом, как-то незаметно, он понял, что не может уже обходиться без этих улыбки и глаз. Вот и сегодня Андрей ничего не сказал Шмарову об Олиной промашке, взял всю вину на себя. И, как ни странно, это доставило ему необъяснимое удовольствие.
     Оказавшись у Олиного подъезда, Андрей наконец опомнился. Помялся с ноги на ногу, посмотрел на часы. Без четверти четыре. Оленька могла еще спать после ночной смены. Да и вообще, Андрей был у нее дома всего два раза, и то – один раз вместе со всеми, когда отмечали поступление Оленьки в институт, на заочное отделение, а второй раз – и вообще по работе: просил выйти на смену вместо заболевшей коллеги.
     Андрей смел перчаткой снег со скамейки, поднял воротник, закурил и сел. Загадал для себя так: если за то время, пока он не выкурит сигарету, мимо пройдет больше женщин, чем мужчин, то он поднимется к Оленьке, ну а иначе – пойдет восвояси.
     Сначала из подъезда вышла толстая старуха в зеленом пальто, недобрым взглядом смерила Андрея и, переваливаясь, удалилась за угол дома. «Один – ноль!» – подумал Андрей. Проехал через двор парень в вишневой «девятке». «Это не в счет! – испугался Андрей. – Он проехал, а не прошел!».
     Сигарета уже догорала, когда два первоклассника с рюкзаками-ранцами за спиной вприпрыжку пронеслись мимо. Начал плавиться фильтр. Женщин не было. Уповать на то, что мальчики пробежали, а не прошли было нелепо. И тут Андрея осенило: «Мальчики! Это же не мужчины, а мальчики! Будет кто-нибудь спорить?» Андрей обвел взглядом двор. Никто не спорил.
    
     Оля уже проснулась, но, видимо, совсем недавно – глазки еще были припухшими ото сна. Казалось, она совсем не удивилась приходу Андрея.
     – Проходи, – сказала она. – Ты что, сегодня в отгуле?
     – Да нет, – неожиданно севшим голосом ответил Андрей. – Шмаров отпустил пораньше.
     – Чай будешь пить? Я как раз собиралась.
     – Буду, спасибо.
     Андрей смотрел на Оленьку, одетую в простенький халатик и домашние тапочки, без макияжа, с волосами, забранными сзади в пучок и стянутыми резинкой, и она показалась ему до того милой, близкой и родной, что у него сжалось сердце. Он называл такое состояние «щемячье-щенячьим». Ему действительно захотелось заскулить, как щенку, от умиленья, завилять хвостиком и лизнуть Оленьку в щеку. Причем, последнего хотелось больше всего.
     Взяв чашку, Андрей заметил, что руки его предательски дрожат. Это смутило его еще больше. Чтобы как-то начать разговор, он неожиданно ляпнул:
     – А я сегодня базу после тебя перебивал. Ты там ошиблась в одном коде...
     – Как ошиблась? – Оля даже покраснела.
     – Да вместо нулей «О» набила.
     – Извини, Андрей, я не нарочно. Ты из-за этого и пришел? – Оля в упор посмотрела на Андрея. Щеки ее стали совсем пунцовыми, ресницы дрожали, казалось, еще чуть-чуть – и Оленька заплачет.
     – Да. То есть, нет! Конечно же нет! – Андрей еще больше растерялся и проклинал уже себя за свою неуклюжесть.
     – Тогда зачем? – вдруг очень тихо, но серьезно спросила Оля.
     – Потому что я люблю тебя, – так же тихо и серьезно ответил вдруг Андрей. В душе его что-то оборвалось от этого неожиданного признания, а в голове пронеслось: «Ну, вот и все...». Он даже перестал от волнения видеть, что происходит вокруг, и встал со стула, чтобы уйти. И вдруг зрение так же быстро вернулось к нему, и Андрей увидел совсем рядом с собой огромные Олины глаза и почувствовал прикосновение к своим губам нежных Олиных губ.
    
    
     Глава 2.
    
     Брюханков сидел на заднем сидении «Вольво» и смотрел в окно. Что-то все в последнее время как-то не складывалось. Внешне все казалось вроде бы нормальным, а предчувствие было нехорошим. Зашебуршились конкуренты, нехорошие слухи откуда-то поползли... Да и внутри организации, чудится, тоже не все ладно.
     Чутью своему Иван Владимирович привык доверять. Часто выручало оно его в годы лихой молодости, да и на зоне не раз спасало жизнь. Про зону Брюханков не любил вспоминать, сейчас эта строка биографии больше всего путала карты. Правда, известно о ней было немногим, но те немногие забывать об этом не собирались.
     Тогда его знали больше под именем Шкворень, а сейчас подчиненные за глаза называют аббревиатурой БИВ. Это имя нравилось Брюханкову гораздо больше того, старого. Было в нем что-то напористо-злое, напоминающее звук выстрела и силу удара.
     Внешне БИВ выглядел очень респектабельно. Он сидел, развалясь на сидении, закинув левую руку с массивным «Роллексом» за спинку и постукивая холеными тонкими пальцами с неброским внешне колечком по прохладной коже. Дорогое пальто было небрежно расстегнуто и под ним, несмотря на пятьдесят с хвостиком лет, ничего не выпирало и не свешивалось. Иван Владимирович следил за собой.
    
     Созданная Брюханковым десять лет назад организация носила громкое название «Звезда России». Сколоченная в основе своей из бандитских группировок области, она поначалу раздражала и не без причин пугала общественность. В народе стало популярным ее сокращенное «народное» название – «Звери».
     Однако, надо отдать должное Брюханкову, он сделал все, чтобы из пугала стать для простых людей неким символом защиты и справедливости. В этом был его главный расчет в далеко идущих планах на будущее.
     Первым делом БИВ начал с дисциплины и внешнего вида членов организации. Темно-синяя форма «зверей» со стилизованной звездой на рукаве делала их в лице обывателей уже не бандитами, а носителями строгости и порядка. Отношения в организации стали практически военными. Все было направлено на беспрекословное подчинение уставу. За малейшие нарушения дисциплины следовали самые жестокие наказания.
     Дела «Звезды» пошли в гору, когда во главу военизированного отряда Брюханков поставил бывшего майора МВД Старицкого. После увольнения из рядов милиции, тридцатилетний майор долго не мог найти себя в мирной жизни. Занявшегося от безысходности с группой бывших десантников мелким рэкетом Старицкого вовремя приметил Брюханков и привлек на «службу». Это было явной удачей. Очень скоро Александр Старицкий стал правой рукой БИВа.
     Чтобы полностью склонить на свою сторону мнение простых обывателей, отряд на конкретных действиях понес торжество справедливости в массы. Кроме того, то, что в городах области заметно пошло на убыль мелкое хулиганство, с радостью отмечали даже официальные милицейские круги.
     Но были случаи и посерьезней. «Звери» несколько раз ловили настоящих убийц и насильников, дела на которых давно висели в ГОВД «глухарями».
     Парней в темно-синих рубахах люди стали уже не бояться, а уважать. По городу восхищенной волной покатились два слова: «Звезда России». Рейтинг «зверей» никогда еще не поднимался на такую высоту. И БИВ не терял времени даром.
    
     Под контролем Брюханкова издавна находилось несколько торговых точек областного центра, затем под его крыло попал городской рынок. Но этого было мало. БИВ мечтал о власти, настоящей всемогущей власти, причем, властвовать он хотел открыто, что называется – легально. Короче говоря, Иван Владимирович занялся политикой. И «Звезда России» стала его путеводной звездой.
     Теперь уже под ее эгидой открывались магазины, салоны, сервисные и прочие центры. Брюханков стал видным в обществе человеком. Он стал Председателем Совета директоров коммерческого банка «НИКМОБАНК», Председателем Правления которого был «свой человек» Николай Мокин, во многом обязанный БИВу. По сути, Брюханков считал этот банк своим, что, в общем-то, соответствовало действительности.
     Дальше – больше: Брюханков стал учредителем Фонда воинов-инвалидов, детей-сирот, спонсором – для одних, благотворителем – для других, официальной «крышей» – для третьих. Наконец он стал членом Городского Собрания. Ну а самой последней победой стало то, что «Звезда России» засияла в Областной Думе!
     Но Брюханкову этого было мало. Через десять месяцев, в сентябре, должны были состояться выборы губернатора области. Победить на этих выборах – вот что было очередной целью Брюханкова. Ну а дальше... Но БИВ не любил строить воздушных замков и витать в облаках. Он всегда намечал себе конкретную, реальную цель и делал все для ее достижения. И лишь достигнув очередной ступени, он начинал планировать и рассчитывать свой следующий шаг. Именно так, методично и размеренно поднимался он кверху, и каждая новая ступень этой лестницы была выше предыдущей.
    
     И вот, возводя теперь столь внушительную и значимую ступень, Брюханков, видимо, несколько увлекся – уж очень много внимания и сил она занимала. «Зверями» лично он давно уже не занимался, полностью положившись в этом вопросе на Старицкого. Но, видно, напрасно. Что-то там стало не все ладно. Внешне вроде бы все выглядело так же, как и раньше, но будто какой стержень из нутра вынули. Стали ребятки на себя больше работать, чем на идею, и это бы ладно еще – о себе тоже надо заботиться, но уж больно много в последнее время слухов нехороших поползло о «зверях», много жалоб поступать стало от серьезных людей... То поборами самостоятельными кто-то грешить начал, то вымогательством, а было пару случаев и откровенного разбоя, где явно чувствовался «звериный» запах. Нехорошо это, очень нехорошо. Недоверие у людей вновь стало к «Звезде России» просыпаться. А конкурентам это – ох как на руку! Надо как-то исправлять ситуацию, надо Старицкого ставить на место, а коль не поможет – то и менять.
     А тут еще, в самый канун предвыборной кампании, кто-то стал ворошить старые дела, кто-то вспомнил, что кличка Шкворень губернатору не к лицу! Хоть и «своей» была пресса, но и тут нашлись иуды – просочилась информация о темном прошлом Ивана Владимировича на страницы некоторых изданий. Хоть и поплатились за это многие – да поздно, пятно быстро стало расползаться. Рейтинг Брюханкова стремительно падал. Надо было срочно что-то делать, причем что-то настолько большое, чтобы прихлопнуть этим большим, как муху, все возникшие проблемы вместе с теми, кто их создал и продолжает создавать!
    
     Вот об этом и думал сейчас Брюханков, глядя в окно «Вольво». Ничего глобального на ум не приходило. Поэтому он решил съездить и посмотреть на одну из «замороженных» строек, которую ему предлагали уступить почти задаром. Правда, как уже доложили БИВу, «построен» был всего лишь фундамент, но посмотреть все же стоило. Затеяв какое-нибудь социально важное строительство, скажем, – детский дом-интернат или дом престарелых, можно было хоть как-то склонить на свою сторону общественное мнение. В той игре, что затеял Брюханков, любой козырь был на счету.
     До стройки оставалось еще метров сто, когда дорога окончательно перешла в хаотичное переплетение глыб смерзшейся глины, камней и обломков бетонных плит. Пришлось Ивану Владимировичу вылезать из теплого салона и идти к фундаменту пешком. Он все хотел увидеть своими собственными глазами. Телохранитель Миша шел в двух метрах сзади.
     Подойдя вплотную к фундаменту, Брюханков отметил про себя, что его осведомители были правы – строительство здесь практически еще и не начиналось. С другой стороны, запрошенная цена тоже была очень «смешной», так что стоит еще все хорошенько просчитать и обдумать, решил Иван Владимирович.
     Он уже повернулся было, чтобы идти назад, к машине, как вдруг подозрительный писк, доносившийся со стороны стройки, привлек его внимание. Почти не слышимый вначале, едва проклюнувшийся из-за границ ультразвука, он постепенно набирал силу и снижал частоту. Теперь он напоминал гудение басовой гитарной струны. И тут Брюханков увидел саму «струну». Из бледной и еле видимой она превратилась почти в материальную тонкую стальную проволоку, до которой, казалось, можно было дотронуться рукой. «Проволока» тянулась от группы строений, находящихся почти на самой окраине города, и пропадала в лабиринте фундамента. Через пару секунд «струна» погасла.
     – Миша! Быстро туда! – показал рукой на фундамент БИВ.
     Миша несколькими тренированными движениями, ловко прыгая по бетонным конструкциям, добрался до места, куда бил недавно загадочный луч. Оттуда, где остановился телохранитель, донесся заливистый собачий лай.
     – Ну, что там? – крикнул Иван Владимирович.
     – Чертовщина какая-то, Иван Владимирович, – откликнулся Миша. – Собака появилась!
     – Откуда появилась? – переспросил Брюханков.
     – В том-то и дело, что вроде как ниоткуда... Правда, тут ящик какой-то...
     – Что за ящик? Ты можешь выражаться яснее?! – начал терять терпение БИВ.
     – Какая-то черная коробка, с огоньками и тумблерами, – ответил Миша. – Прибор какой-то. Но он меньше собаки, да и закрытый весь, не могла она из него вылезти.
     Снова послышался лай собаки, словно она догадалась, что речь идет о ней.
     – Так, может, она там и была, собака-то, когда ты туда подошел? – снова крикнул Брюханков. – Слушай, иди сюда, надоело орать.
     – Не было там собаки, Иван Владимирович, – запрыгав назад, отозвался Миша. Очутившись снова рядом с БИВом он продолжил: – Я ведь профессионал все же, я замечаю многое, не заметить собаку я бы не смог.
     При этих словах телохранителя из ямы фундамента выпрыгнула крупная лохматая дворняга и завиляла хвостом. Посмотрев на собаку, Брюханков понял, что Миша действительно не мог ее не заметить. К тому же профессионализму своего телохранителя Иван Владимирович тоже доверял, иначе не держал бы его рядом с собой. Значит... Словно яркая молния полыхнула в голове Брюханкова. От вспыхнувшего предчувствия он даже зажмурился. «Вот он – подарок Судьбы, ключ к Победе!» – лихорадочно забилась сумасшедшая мысль. Еще не зная почему, но БИВ был в этом уверен. Он всегда доверял своему предчувствию.
     – Так, Михаил, – категоричным тоном, сразу отсекающим попытку возражения, начал Брюханков. – Останешься здесь и будешь ждать того, кто придет за прибором. Он придет обязательно. И как только он придет, приведешь его ко мне. В любое время дня или ночи! Причем сделай это максимально культурно и вежливо. Никакой грубой силы!
     – А если он не захочет пойти, если вежливо? – засомневался Миша.
     – Должен захотеть! – отрезал Брюханков. – Я не знаю как, но ты должен его ко мне привести! Без него можешь не приходить вообще. Да, и обязательно пусть возьмет свой прибор. Проследи за этим. Все понял?
     – Так точно, Иван Владимирович!
    
    
     Глава 3.
    
     Юрий Петрович Коротков работал в Институте физических исследований уже двадцать пять лет. Попав туда впервые после окончания университета, он почувствовал себя на вершине счастья. Юрий Петрович со школьной скамьи был влюблен в науку, и, надо отметить, она отвечала ему взаимностью. Коротков, еще будучи студентом, уже явно показывал блестящие задатки будущего ученого.
     Молекулярная оптика стала любимым коньком Юрия Петровича. Его дипломная работа вполне тянула на кандидатскую. Тема ее звучала для непосвященного уха натуральной галиматьей: «Поведение электронно-возбужденных многоатомных молекул». Сам же Коротков свою работу галиматьей не считал. Напротив, с головой уйдя в тему, он понял вдруг, что стоит на пороге открытия! По предварительным расчетам получалось – хотя в это трудно было даже поверить, – что световой квант «помнит» информацию, несет в себе некое «мемополе», энергии которого должно было хватить на то, чтобы превратить любое вещество – в любое! По существу, это был «философский камень» средневековых алхимиков; только здесь, чтобы превратить ртуть в золото, нужно было сначала это золото иметь, причем, в результате оригинал разрушался. Зато полученное золото оказывалось в другой точке пространства – там, где раньше была ртуть!
     Юрий Петрович настолько увлекся этой идеей, что забыл обо всем, не касающемся данной темы. Он забывал порой не только о еде и сне, но даже о том, что ему надо не совершать открытие, а писать всего лишь дипломную работу, причем, к определенному сроку.
     Однако университеская профессура идею высмеяла. Никто даже не соизволил вникнуть в расчеты. «Такого быть не может, потому что такого не может быть никогда!» - вот был главный довод коротковских оппонентов.
     Юрий Петрович сдался. Работу он переделал, причем, сказав даже новое слово в данной области физики. Но от исходной идеи там не осталось ничего.
    
     Получив после окончания университета красный диплом и свободное распределение, Коротков вернулся на родину и устроился в Институт физических исследований, куда его взяли с распростертыми объятиями.
     Он начал трудиться в лаборатории оптоэлектроники, что его, естественно, несказанно обрадовало. Работая, Юрий Петрович написал кандидатскую, которую отлично защитил. Женился, родились дети.
     Так летели год за годом: чуть меньше – в любимой семье, чуть больше – в любимой работе. Но все эти годы Короткова не оставляло заветное желание заняться проблемой, что так увлекла его в юности. Наконец с началом перестройки, его мечта сбылась: на очередном ученом совете Короткову удалось зажечь своей идеей руководство Института и показать теоретическими выкладками возможность ее осуществления. К тому времени Юрий Петрович считался одним из лучших ученых учреждения, на его счету было десятка полтора открытий, воплощенных в практику.
     Но страна вдруг изменилась… Она повернула к рынку, и с Коротковым ей стало не по пути. Поток средств на не приносящий видимой прибыли проект очень быстро иссяк. Тему закрыли.
     Затем стали закрываться и другие темы. Интерес государства к науке падал. Из Института стали уходить люди, он оказался на грани закрытия. Спасло его то, что основной российский космодром оказался вдруг за границей, и интерес космической отрасли, а также военных, к северному космодрому заметно усилился. Хоть сама космонавтика переживала также не лучшие времена, но корабли и спутники в космос все же летали. Их надо было где-то делать, причем, по логике, лучше всего – поближе к месту запуска. И Институт физических исследований пришелся очень кстати. Заказами худо-бедно он стал обеспечен. Самое хорошее, что за них сравнительно исправно платили. Институт зажил новой, практически полностью ракетно-космической жизнью.
     В середине девяностых, когда, казалось, экономическая ситуация в России выправляется, даже начал разрабатываться проект запуска к Марсу космической станции с северного космодрома. Известно, что запуски с северных, высоких широт, значительно сложнее и, соответственно, дороже, чем с более близких к экватору. Одно дело запустить сравнительно легкую ракету с околоземным спутником, и совсем другое – огромную махину к Марсу. Но, видимо, надо было что-то кому-то доказать, и проект был все же утвержден. Новый, долгий, дорогой и интересный заказ стал самым настоящим подарком для Института физических исследований!
     Юрий Петрович вновь возглавил группу. Но теперь ее задачи были конкретными и сугубо практическими – модуль оборудования спускаемого аппарата, предназначенного для спектроскопии марсианской атмосферы и грунта. Если бы не это определение – «марсианской», ничего нового в данной проблеме не было. И сама методика, и необходимые для этой цели приборы давно существовали, были не раз испытаны в действии, правда, в земных условиях. Единственное, что требовалось – максимально уменьшить их вес и размеры.
     Как человек ответственный, Юрий Петрович не менее ответственно отнесся к порученному делу. Но настоящего интереса к нему не испытывал. В его душе по-прежнему надрывно стонала и ныла «Струна», как называл он в мечтах любимое детище. В конце концов, видя, что набранная им группа ученых и инженеров прекрасно справляется со спектроскопическим модулем, Коротков все больше времени стал посвящать старой теме. Тем более, что «марсианский» проект стал все более и более притормаживаться.
     Сначала урезали ассигнования. Соответственно, сократилась значительная часть самого проекта. Затем, после аварии в ноябре 1996-го года «Марса-8» стали все чаще поговаривать о полном замораживании всего проекта. Однако, худо-бедно, но работы продолжались. Спускаемый аппарат был практически готов, а коротковский модуль – и подавно.
     Наконец после августовского кризиса 1998-го, о Марсе забыли. Спускаемый аппарат зачехлили, правда – так и оставили в лаборатории сборки. Впрочем, он не особенно и мешал – собирать больше было нечего.
     Вновь из Института стали уходить люди. Снова Институт оказался на грани закрытия. Рабочую неделю сократили сначала до четырех, затем – до двух дней. Зато для Юрия Петровича началось раздолье! Теперь он уже открыто, не таясь, занимался любимым делом. Всем уже на это было глубоко наплевать. Правда, «струнная» тема не финансировалась, поэтому изыскания Короткова были более теоретическими, чем практическими. Единственное, что он расходовал институтского, была электроэнергия. Хоть и при редких опытах, установка «пожирала» ее с завидным аппетитом. Руководство стало искоса поглядывать на Короткова. Но пока молчало.
     А Юрий Петрович добился уже многого. Правда, он так и не смог «заставить» луч отдавать информацию в нужном месте автономно. Для этого пришлось создать дополнительное устройство – своеобразный приемник. Помещенный в нужное место, тот должен был «поймать» информационный луч и «заставить» его переписать информацию на соседние молекулы. Наконец опытная пара «излучатель – приемник» была готова к решающему эксперименту.
    
     Первый опыт по дальнему перемещению Юрий Петрович провел на обыкновенном кирпиче. В полутора километрах от Института была заброшенная стройка, точнее – один фундамент так и не возведенного здания. Он был в пределах прямой видимости, что для прямолинейного информационного луча являлось строго необходимым.
     Отнеся приемник в фанерном посылочном ящике на стройку, Коротков установил его в лабиринте фундамента, подальше от случайных любопытных глаз, но так, чтобы со стороны Института он ничем не был закрыт. Через двадцать минут Юрий Петрович уже снова был в лаборатории. Открыв окно и наведя с помощью подзорной трубы излучатель на «цель», он поместил в специальную «камеру возбуждения» кирпич, перекрестился и щелкнул тумблером.
     Раздалось низкое гудение излучателя, замигали разноцветные огоньки на контрольной панели устройства, и наконец из длинного конуса оптической системы вырвался едва видимый тонкий луч, мгновенно связав собой установку с мертвой стройкой. Секунду или две висела в воздухе эта волшебная «струна», быстро приобретя приятный сталистый цвет и изменив свое звучание от еле слышного писка вначале до насыщенного, низкого гула. Наконец звучание оборвалось, и «струна» погасла.
     Коротков не помнил, как он вновь оказался на стройке. «Очнулся» он уже стоящим рядом с приемником, с кирпичом в руке. Это была победа!
     Теперь действие установки необходимо было проверить на живом объекте. Юрий Петрович очень любил собак, поэтому в качестве подопытного животного решил использовать кошку.
     Уже начинало смеркаться, когда Коротков закончил приготовления ко второму эксперименту в этот знаменательный день. Удача сопутствовала ему, и кошка отыскалась сравнительно быстро – у мусорных баков соседнего с Институтом двора. Она была облезлой, худой и грязной, явно не домашней любимицей, так что Юрия Петровича не мучили угрызения совести, что он причинит кому-то боль и страдания, если опыт не удастся. Кроме самой кошки, разумеется. Но про неудачу и думать не хотелось в такой день.
     Процедура эксперимента в точности повторила предыдущую: наводка на «цель», щелчок тумблера, низкое гудение излучателя, басовое пение сталистого луча и оборвавшая все мертвая тишина. На этот раз Юрий Петрович вел себя поспокойней. У него хватило благоразумия надеть пальто и относительно не спеша отправиться к стройке. Но в самом конце пути выдержка все же изменила ему, и последние метров сто он пробежал, задыхаясь на холодном, не по-ноябрьски холодном ветру.
     Подбежав наконец к приемнику, Коротков застыл в ужасе. Он явственно ощутил, как волосы зашевелились под шапкой. На окровавленном снегу лежало нечто. Несчастная кошка, а это была все-таки она, была частично вывернута наизнанку.
     Короткова вырвало. Он опустился на бетонную плиту и закрыл лицо ладонями, не в силах еще раз посмотреть на омерзительные кошачьи останки. Так он просидел минут десять, пока дурнота не отступила. Тогда он поднялся с плиты и, стараясь не глядеть на кровавые ошметки, запихнул забрызганный кровью приемник в посылочный ящик. Взяв его подмышку, Коротков медленно побрел со стройки. «Хорошо, что это была не собака», – устало подумал он.
    
     До собаки дошла очередь только через три недели. Успокоившись, Юрий Петрович довольно быстро понял причину неудачи с кошкой: наводка луча, производимая вручную, с помощью подзорной трубы, была очень неточной, или попросту ужасно грубой. Луч не попал в центр улавливающего раструба приемника, и информация оказалась несфокусированной, искаженной. Удивительно еще, что оба раза луч вообще попал в раструб! В случае с кирпичом эта неточность не сказалась на конечном результате, так как кирпич практически однороден по своей структуре, чего нельзя сказать о кошке.
     Коротков понял, что «струну» надо к чему-то «привязывать». Проще всего оказалось это сделать с помощью радиоволн. В приемник был добавлен своеобразный радиомаяк, сигналы которого принимались радиоприемником излучающей установки, и, с помощью специальной автоматики, управляющей сервоприводом, последняя исключительно точно наводилась в самый центр улавливающего раструба.
     Теперь Юрий Петрович был настолько уверен в успехе, что уже принципиально решил использовать в эксперименте именно собаку. Купив двести грамм «Докторской» колбасы, он отправился на поиски. Минут через пятнадцать крупная, лохматая дворняжка уже жевала эту колбасу, благодарно поглядывая грустными эйнштейновскими глазами на Короткова. После этого она позволила вести себя, куда угодно.
     Юрий Петрович с большим трудом поместил собаку в «камеру возбуждения»: псина оказалась слишком крупной; к тому же лезть, согнувшись, в непонятный металлический ящик, да еще едва уловимо пахнущий кошкой, она явно не хотела. Наконец жалобно скулящее от неудобства и страха животное было закрыто в камере.
     – Прости, песик, – сказал Коротков и повернул тумблер.
    
     Подходя к стройке, Юрий Петрович еще издали увидел свою испытательницу. Собака, живая и невредимая, весело помахивая хвостом, крутилась возле плечистого, высокого парня в кожаной куртке. Парень выжидательно глядел на Короткова. Возле его ног стояла черная коробка приемника. Это Юрию Петровичу не понравилось.
     – Молодой человек, – подойдя к незнакомцу, произнес Коротков. – Это мой прибор! Зачем вы его взяли?
     – Где же это на нем написано, что он ваш? – усмехнулся парень. Затем, уже более серьезно добавил: – Не переживайте, я не претендую на чужие вещи. Меня интересуете вы.
     – Я? – удивился Юрий Петрович. – Но я вас даже не знаю! Чем я мог вас заинтересовать?
     – Я вас тоже пока не знаю, – ответил незнакомец, вынимая руки из карманов куртки. – И заинтересовали вы не меня, а моего шефа. Кстати, меня зовут Миша.
     Парень протянул широкую, как доска, ладонь. Коротков машинально пожал ее и произнес:
     – Юрий. Юрий Петрович Коротков.
     Затем он помотал недоуменно головой и спросил:
     – А кто он, ваш шеф? И что ему надо от меня?
     – Мой шеф – человек известный, – спокойно ответил Миша. – Зовут его Брюханков Иван Владимирович, слыхали о таком?
     – Д-д-да... Кажется, да, – чуть заикаясь, выдавил Коротков. – А что ему надо от меня? – вновь повторил он.
     – Я полагаю, он все вам объяснит при встрече, – ответил Миша. – Поедемте!
     – Куда?! – опешил Юрий Петрович. – Куда поедемте? Никуда я не собираюсь ехать! Если ему так надо, пусть он сам приезжает ко мне!..
     – Юрий Петрович, – укоризненно покачал головой Миша. – Может не будем? А?
     Коротков посмотрел еще раз на Мишу, на его стриженый затылок, мощную шею, огромные руки и, нервно и коротко хмыкнув, сказал:
     – Да, пожалуй, не будем. Куда ехать?
     – Да вы не беспокойтесь, тут совсем рядом, – обрадовался быстрому согласию Миша. – Пойдемте к дороге, тачку словим.
     – Пойдемте, – вздохнул Коротков.
     – Вы не возражаете, если я понесу ваш прибор? – поинтересовался Миша.
     – Не возражаю, – снова вздохнул Коротков.
    
    
     Глава 4.
    
     Александр Станиславович Старицкий второй день не мог найти себе места. Вчерашний разговор с БИВом, подобно склеенной в кольцо магнитной ленте, в сотый раз прокручивался в разгоряченном мозгу. Это был не просто разговор – это был разнос огромнейшей сокрушительной силы. По сути – это был приговор. Во всяком случае, так его поначалу воспринял Старицкий. Единственное, о чем он думал на его протяжении: пристрелит ли его БИВ сейчас и собственноручно, или поручит сделать это кому-то другому чуть позже.
     Старицкий и не пытался оправдываться. Он прекрасно знал о большинстве грехов своих подопечных. Мало того, кое в чем он и лично успел замараться. В этом-то и была основная причина его явного попустительства, практически полной потери контроля и власти над «зверями». При первой же попытке приструнить особо зарвавшихся, ему было недвусмысленно напомнено о совместном участии с двумя «особо приближенными» бойцами в спаивании трех несовершеннолетних дур с последующим совместном же их изнасилованием.
     Тогда Александр испугался. Испугался реакции БИВа. Знал, что живому ему не быть. И он пустил все на самотек. И блиставший почти что военной дисциплиной и выправкой отряд превратился постепенно в обыкновенную банду, причем остатки былой дисциплины делали ее еще более изощренной и опасной.
     Но Брюханков все равно все узнал. И что самое обидное – инцидент с тремя пьяными соплюшками, в котором Старицкий «отметился» лично, БИВ зацепил лишь вскользь, не заостряя на нем особого внимания. А вот развал отряда привел его в неописуемое бешенство.
     Старицкий сорок минут стоял навытяжку под жесткими ударами нескончаемого града слов и все ждал, когда же БИВ откроет верхний ящик стола и достанет наконец-то пистолет. С другой стороны, что-то уж очень долго длится этот разнос, Брюханков никогда не терял времени попусту! А тратить сорок, нет, уже сорок пять минут на потенциального покойника... Это на Брюханкова не похоже!..
     И действительно, БИВ вдруг замолчал, не закончив очередной сокрушающей фразы, достал пачку «Парламента» и, закуривая, указал сложенной в копье ладонью на стул.
     Старицкий нерешительно сел. Брюханков молча, со вкусом курил, изучающе глядя на кончик сигареты. Наконец раздавив окурок в пепельнице демонстративным жестом, он спокойным голосом спросил:
     – Ты понимаешь, что и с тобой точно так же будет? Я раздавлю тебя одним пальцем!
     Старицкий молча кивнул.
     – Я тебя спрашиваю! – вновь вскипел БИВ. – Отвечай, мразь!
     – Я все понимаю, Иван Владимирович, – тихо, но довольно твердо ответил бывший майор.
     – А если понимаешь, то слушай меня сюда!
    
     На протяжении следующего часа Брюханков сухо и четко ставил перед Старицким его очередные задачи, рисовал план его действий на ближайшую неделю и месяц. Задачи ставились конкретные, выполнение требовалось стопроцентное и неукоснительное, но если вначале эти задачи были Старицкому понятными, поддавались, хоть и уголовно-извращенной, но логике, – то далее они стали казаться ему все более и более странными, непонятными, а потому пугающими.
     В конце концов получалось, что Брюханков задумал не наказать, а возвысить Старицкого, во всяком случае, – в глазах окружающих, до высот, доселе им и невиданных, поднимающих его всего лишь на полшага ниже того места, на котором прочно стоял сам БИВ. Это казалось бывшему майору-рэкетиру немыслимым и несуразным. Однако к приказам Александр Станиславович относился почтительно, выяснять их смысл было бы глупо и дико, особенно в теперешнем его положении, поэтому, выйдя наконец из брюханковского кабинета, он твердым военным шагом отправился на их выполнение.
    
     Если человеку обещать за выполнение какой-либо работы большое вознаграждение, он уж, конечно, постарается вовсю, чтобы ее выполнить. Если за невыполнение какой-то работы ему угрожают смертью – можно быть уверенным, что эта работа, если она выполнима в принципе, будет выполнена наверняка. Но уж совсем фантастический результат получается, если за невыполнение порученной работы грозит смерть, а за ее выполнение – богатства, слава и власть! Тут уж человек творит невозможное, по крайней мере, – то, что совсем еще недавно ему невозможным казалось.
     Надо ли говорить, что Старицкий вывернул «зверей» буквально наизнанку? Стоит ли упоминать, что любой его приказ исполнялся отныне безоговорочно, а авторитет командира стал монолитно-незыблемым?
     После небывалой еще в этой организации чистки, «Звезда России» во всем ее новом блеске вновь поднялась над русским Севером, а имя «Александр Старицкий» было выгравировано теперь на этой блестящей поверхности глубоко, твердо и, казалось, навечно. Теперь уже все в области знали, что Иван Брюханков – это «Звезда России», а «Звезда России» – это Александр Старицкий. Телевидение, радио, пресса – все они твердили о том же.
     На этом первую, логически понятную для Старицкого часть поставленной перед ним задачи можно было считать практически выполненной – оставалось лишь не забывать подбрасывать дровишек в костер, чтобы он не потух. Наступал черед второй, непонятной части.
    
     После столь стремительно возросшей за последние недели популярности, дозвониться до Виктора Ефимова, лидера «Сознания» – одной из самых многочисленных думских фракций – и договориться с ним о встрече оказалось совсем несложным делом. Тем более, когда Старицкий сообщил, что уполномочен на эту встречу Брюханковым и говорить будет от его имени.
     Встреча происходила на нейтральной территории – в кафе «Северное сияние», очень презентабельном, хотя и довольно скромном на первый взгляд.
     Старицкий, несколько смущенный необычностью предстоящего разговора, долго думал, с чего бы его начать. В конце концов он спросил:
     – Виктор Алексеевич, как вы относитесь к освоению космоса?
     Ефимов едва не поперхнулся минералкой.
     – В каком, простите, смысле? – изумленно вскинул он брови.
     Реакция гостя немного развеселила Старицкого и придала ему уверенности.
     – В самом прямом, – ответил он, отставляя бокал «Мартини». – Развитие российской космонавтики, неоценимый научный вклад, разработка новых технологий, престиж на мировом уровне наконец...
     – Но это очевидно, – сказал Ефимов, откашлявшись. – Разумеется, я к этому хорошо отношусь, одобряю, так сказать, но...
     – А как вы относитесь к освоению Марса? – перебил его Старицкий. Теперь он чувствовал себя не просто уверенно, а даже наслаждался растерянностью собеседника.
     – Да в чем дело, в конце-то концов?! – не выдержал лидер «Сознания». – Вы что, пригласили меня поговорить о Марсе? У меня, знаете ли, нет на это времени!
     – Я пригласил вас, уважаемый Виктор Алексеевич, – очень спокойно отреагировал Старицкий, – чтобы поговорить именно о Марсе – о его изучении и освоении с помощью отечественной космонавтики.
     – Но какое я имею к этому отношение? – еще более опешил Ефимов. – И какое отношение к этому имеете вы?!
     – Я с детства мечтал стал космонавтом, – усмехнулся Старицкий. – Ну а если серьезно... Вы слышали что-нибудь о проекте запуска к Марсу космической станции с нашего космодрома?
     – Да, что-то слышал, – наморщив лоб, припомнил Виктор Алексеевич. – Но, насколько я помню, о нем поговорили и забыли.
     – Не совсем так, Виктор Алексеевич, – возразил Старицкий, в упор глядя на Ефимова. – Проект был запущен в производство, автоматическая станция практически построена и стоит зачехленная в Институте физических исследований. Ракета-носитель тоже была подготовлена, сейчас она законсервирована и лежит в ангарах космодрома. А вот забыли об этом проекте – да, тут вы правы, и самое время сейчас о нем напомнить.
     – Хорошо, возможно вы правы, – согласился Ефимов. – Но при чем тут все-таки я?
     Старицкий не спеша налил в бокал «Мартини», сделал пару глотков и сказал:
     – А вот как раз вам-то мы и хотим предложить сделать это.
     – Сделать что? – не понял Ефимов.
     – Напомнить о проекте, – пояснил Старицкий. – Поднять в Думе вопрос о завершении проекта.
     – Именно об этом вас уполномочил просить меня господин Брюханков? – усомнился лидер «Сознания». – Но ему-то какой от всего этого прок?
     – А он тоже в детстве мечтал стал космонавтом, – вновь усмехнулся Старицкий, а затем очень серьезно добавил:
     – Иван Владимирович – человек дела. Если он о чем-то просит, значит, это ему действительно нужно. А за то, что ему нужно, он всегда очень хорошо платит.
     – Ну, хорошо, – ответил Ефимов. – А почему бы ему самому не поставить это предложение в Думе?
     – А он скромный очень, – заулыбался Старицкий. – Стесняется... Виктор Алексеевич, я же сказал: значит, так ему нужно. Впрочем, в случае удачи проекта ваш рейтинг только повысится, да и рейтинг всей вашей фракции тоже, ведь ваши соратники, надеюсь, поддержат своего лидера?
     – Брюханков, как я понимаю, меня поддержит? – начал сдаваться Ефимов.
     – Думаю, не только он один... – многозначительно подтвердил Старицкий.
     – И когда мне следует выступить с таким предложением в Думе?
     – Завтра.
     – Но к чему такая спешка? Это с чем-то связано, или...
     – Это связано, в первую очередь, с Марсом. Раз в два года происходят так называемые противостояния, когда Земля и Марс находятся по одну сторону от Солнца, и расстояние между ними уменьшается. Два года назад такой момент был упущен. Если не запустить ракету сейчас, то уже через пару месяцев это делать будет поздно. А еще через два года это, скорее всего, будет уже не нужно, во всяком случае – не нужно Брюханкову.
     Ефимов сдался.
    
     Довольно быстро и просто сдались лидеры других более или менее крупных фракций, согласившись поддержать предложение по Марсу, если такое будет заслушано в Думе. Конечно, всем пришлось заплатить, но тут Старицкому была дана четкая установка от БИВа: не торговаться!
     Самое удивительное, что сразу согласились поддержать проект коммунисты, причем, – даже бесплатно. Видимо, успехи советской космонавтики в прошлом были прочно связаны для них с политикой ленинской партии. Активно поддержав проект, они, наверное, надеялись в этом продолжить свою с ней преемственность.
     Еще более удивительным стало то, что проект был выдвинут на голосование и утвержден в первом чтении. Было высказано несколько сомнений о целесообразности, но тут же были забиты аргументами типа восстановления российского первенства в космосе, научной ценности. Сам факт, что аппарат и ракета были практически готовы к старту, воодушевил многих.
     Высказывались сомнения и в плане финансирования проекта: де, такое «мероприятие» областной бюджет не предусматривает. Однако, с учетом того, что вся подготовительная, самая дорогая, стадия проекта была уже практически выполнена, предстоящие расходы казались не столь уж и большими.
     Часть их, причем основную, согласилась взять на себя Москва (все-таки, космонавтика – дело государственное), а еще – нашлись и спонсоры. Одним, самым солидным из них, стал «НИКМОБАНК».
     Хотя многие знали о прочной связи этого банка с Брюханковым, само поведение Брюханкова по отношению к марсианскому проекту казалось очень равнодушным; словно он проголосовать-то проголосовал и даже денег дал, а сам пожимает плечами: зачем все это надо? Тем более ломали голову те, кто был косвенно или прямо подкуплен в этом деле БИВом: зачем это надо ему?
     Да что там многие – сам Старицкий так и не понимал брюханковскую стратегию, ибо не был еще в нее посвящен. Однако за успешно проведенную «операцию» был удосужен благодарности шефа, а затем приступил к очередной – самой загадочной части своего большого задания. Он занялся изучением Марса.
    
     А ракета меж тем стартовала таки всего через месяц, в начале января, с северного российского космодрома. Она взяла курс на Марс – красную планету загадок, знания о которой усиленно приобретал сейчас командир отряда «Звезды России» Александр Станиславович Старицкий.
     Брюханков строго спрашивал с него за эту учебу. Он выписал для Старицкого кучу специальной литературы, видеоматериалов, пригласил даже профессора-астронома из Санкт-Петербургского Университета для чтения курса лекций по Марсу.
     Все это потихоньку начинало бесить Старицкого, выводить его из себя. Нет, он конечно же выполнял все по-прежнему скрупулезно и точно, однако непонятность конечной цели выбивала Александра Станиславовича из привычной колеи. Тем более, что Брюханков, казалось, не старался делать из этой странной учебы тайны для окружающих.
     Однажды, после приезда петербургского профессора, Старицкого даже «зацепили» журналисты:
     – Уж не собралась ли вы на Марс?
     – Мы открываем там филиал «Звезды России», – подхватил шутку Старицкий, кипя внутри от злости.
     Газеты всю эту, казалось бы: чушь, напечатали, а Брюханков, читая их, коротко похохатывал, потирая от удовольствия сильные руки: теперь он связал Старицкого и с Марсом!
     Иван Владимирович все чаще стал подумывать: «Пора посвящать Сашка в курс дела! Не то он свихнется от неизвестности».
    
     На следующий день Брюханков вновь встретился со Старицким в своем кабинете. На этот раз разговор длился более трех часов, однако на сей раз Александр Старицкий не стоял навытяжку перед БИВом, бледнея и покрываясь холодным потом, а расположился в уютном кожаном кресле напротив шефа. Правда, эмоциональный удар после этого разговора был, пожалуй, похлеще предыдущего – ведь тогда Старицкий, по крайней мере предполагал, что его ждет и готовился к самому худшему; того же, что услышал сейчас, он не мог себе вообразить в самом фантастическом сне.
     Пошатываясь от полученной информации, от необычайности отведенной ему Брюханковым роли, Старицкий, то улыбаясь во весь рот, то жмурясь и тряся головой, на негнущихся ногах добрел до своего «БМВ», плюхнулся на сиденье и минут двадцать сидел, не шевелясь, закрыв глаза и откинув голову на подголовник. Одна только мысль билась сейчас в его возбужденном мозгу, рассыпаясь разноцветными искрами торжественного салюта: он, Александр Старицкий, через каких-то семь-восемь месяцев станет самым знаменитым на Земле человеком!
    
     Однако судьба распорядилась иначе. Даже, скорее всего, не судьба, а кто-то из «отморозков», с которыми жестоко расправлялись «звери». Ровно полгода упивался Старицкий предвкушением будущей славы, готовился к решающему Событию неистово, не жалея себя, но...
     Отправленные рассерженным Брюханковым на квартиру к пропавшему на два дня, не отвечающему на телефонные звонки Старицкому, два бойца обнаружили лежащий посреди комнаты в луже запекшейся крови напичканный пулями труп Александра Станиславовича с по-детски обиженным выражением застывшего лица.
     Правда, ни пресса, ни общественность, да и вообще никто вне окружения БИВа (а многие – и внутри него) так и не узнали об этой смерти. Официально объявлено было о тяжелом ранении на боевом посту защитника демократии, неподкупного борца за дело процветания Отечества, вице-лидера организации «Звезда России» Старицкого Александра Станиславовича с помещением его в спецлечебницу, допуск в которую до улучшения состояния последнего временно запрещен.
    
    
     Глава 5.
    
     Андрей и Ольга гуляли по ночному парку, взявшись за руки, совершенно не подозревая, что уже глубокая ночь. Для них двоих время остановилось, и светлое северное небо помогало им в этом прекрасном заблуждении. Шел второй час ночи. Для влюбленных время не имело значения.
     Они встретились около восьми вечера. Андрей в нетерпении нарезал круги возле здания института уже минут двадцать, когда на крыльце появилась наконец Оленька и, ослепительно улыбнувшись Андрею, помахала ему рукой. Андрей в ответ вскинул руку в пионерском салюте. Оленьку всегда очень смешил этот жест в исполнении Андрея. «Брось свои грязные намеки, – смеялась она. – Ты что – всегда готов? К чему бы это, интересно?»
     Вот и сейчас она прыснула в кулак, увидев поднятую над головой руку Андрея. Быстро подбежала к нему и нежно чмокнула в губы.
     – Заждался? – спросила Оленька, глядя на Андрея огромными глазами.
     Андрея от этого взгляда как всегда окатило судорожной «щемячье-щенячьей» волной. Его близким отношениям с Ольгой исполнилось уже восемь месяцев, но в этом, называемом им «щемячье-щенячьим» состоянии, он продолжал находиться почти постоянно.
     – Нисколько! – счастливо замотал головой Андрей. – Как твой экзамен?
     – Четыре... – нахмурила бровки Оленька.
     – Так это ж замечательно!
     – Нет, это «хорошо», а не «замечательно», – поправила Оленька.
     – Ну, все равно ведь хорошо! – скаламбурил Андрей.
     – Хорошо, конечно, – вздохнула Оленька, но тут же рассмеялась и поцеловала друга. Она взяла Андрея под руку, и счастливая, красивая пара отправилась бродить по вечерним улицам города.
     Влюбленные, не замолкая ни на минуту, говорили и говорили друг с другом – обо всем и ни о чем. Они будто бы не виделись вечность. Впрочем, даже сутки друг без друга казались для них вечностью. Оля была в учебном отпуске на время экзаменационной сессии в институте, поэтому видеться на работе они не могли. Подготовка к сдаче экзаменов и зачетов также отнимала у Оленьки время, а готовилась к ним она очень серьезно и ответственно, несмотря на то, что учеба была заочной, Оленьке было двадцать два года, а за окном шумело короткое северное лето, и был Андрей, любимый.
    
     Оля вообще была девушкой серьезной, оставаясь жизнерадостной и контактной. Не поступив в институт после окончания школы, Оля пошла работать на комбинат. Они жили вдвоем с мамой – отец умер рано, – поэтому в глубине души девушка была даже довольна таким оборотом дел, ведь семье от него получилось больше практической пользы. А учиться можно и заочно, благо что в городе был заочный филиал областного политеха.
     А через год мама неожиданно вышла замуж за ревизора, приезжавшего к ним в контору из области. Сергей Иванович был человеком положительным и приличным, похоронившим три года назад жену и мечтающим вновь найти красоту и покой семейного уюта. В областном центре у него была хорошая двухкомнатная квартира, и он убедительно настаивал о переезде туда и Ольги. Но Оля успела полюбить свою работу, сдружиться с людьми, к тому же она очень любила свой город – тихий, маленький и прекрасный. В общем, Оля категорически, хоть и предельно вежливо, отказалась от переезда, оставшись в родной однокомнатной «хрущевке».
     И вот уже два года Оленька жила одна, посвящая себя работе, учебе и немногочисленным подругам. Чуть больше года назад Оля перевелась в другой цех, оператором участка автоматизации и там встретила Андрея. Он стал первым Олиным наставником, обучая ее компьютерным премудростям. Андрей сразу понравился Ольге – умный, надежный, с чувством юмора и, что особенно ей импонировало, – добрый. Он объяснял сложные вещи так легко и доходчиво, что Оля даже как-то заметила ему о погибающем педагогическом таланте. «А вот выгонят с работы – пойду в педагоги!» – отшутился на это Андрей.
     Она видела, что тоже нравится Андрею – была уверена, что женское чутье ее не подводит. Однако прошло целых полгода, а он даже не сделал намека на какое-то к ней чувство. Все решилось холодным ноябрьским вечером, когда Андрей пришел к ней домой и признался в любви.
     Теперь все было так хорошо, так замечательно, что Оленька боялась даже поверить своему счастью. На сентябрь была намечена их с Андреем свадьба.
    
     Прошедшие с ноября восемь месяцев пролетели, как во сне. И вот теперь они шли под руку по летнему парку светлой летней ночью и были счастливы.
     – Читала вчера заметку о тебе в областной газете! – радостно вспомнила Оля.
     – Да ну, обо мне, – смутился Андрей. – Там ведь не только про меня, вообще про комбинат, тем более, ко Дню Металлурга, а я ведь не металлург.
     – Но тебя ведь признали лучшим программистом и фотографию твою напечатали!
     – Лучшим программистом цеха, а не всего ведь комбината, – словно оправдываясь, пробормотал смущенный Андрей. – Да и вообще, надо было кого-то назвать лучшим – ткнули в список и попали в меня.
     – Да ты что, так не может быть! – воскликнула Оленька. – А если бы в пьяницу какого-нибудь ткнули?
     – А я и есть пьяница!
     Оленька звонко засмеялась, обвила руками шею Андрея и глядя на него влюбленными, огромными глазами, сказала:
     – Ты – мой самый любимый пьяница!
     Разговор их перескакивал с одной темы на другую легко и непредсказуемо. Вдруг Оленька запрокинула голову и спросила:
     – Андрюша, а Марс сейчас виден?
     – Не знаю, наверное виден, – ответил Андрей. – А зачем тебе Марс?
     – Ну как же, это ведь очень интересная планета! – восторженно сказала Оля. – Туда ведь скоро прилетит станция «Север», неужели ты не знаешь?
     – Конечно, знаю, мы каждый день почти с ребятами в курилке эту тему обсуждаем.
     – Скажи, Андрей, а как ты думаешь: при чем здесь «Звезда России»?
     – Ой, Оленька, я просто терпеть не могу политику! Все эти «Звезды», «Сознания», «Совести» – все это вызывает во мне раздражение! Да и с чего ты взяла, что они имеют отношение к Марсу? Им бы только мешки свои денежные туже набить, а с Марса что возьмешь? Сплошные расходы и головная боль!
     – Но ведь по телеку и в газетах последнее время где «Звезда России» – там и Марс... Читала даже как-то интервью со Старицким, так он вообще сказал, что они филиал «Звезды России» на Марсе откроют.
     – Во-во, читай подобную чушь – крыша поедет! Они талдычат о чем угодно, лишь бы «засветиться» лишний раз, завлечь э-лек-то-рат, будь он неладен! Сейчас Марс в области актуален – значит будут говорить про Марс, а сами, небось, представляют его в виде батончика с толстым-толстым слоем шоколада!
     Оленька прыснула, представив огромную шоколадку на космической орбите.
     – Кстати, – улыбаясь, спросила Оленька, – тебе никто не говорил, что ты очень похож на Старицкого?
     – Ну, вот уж спасибо, так спасибо! – Андрей приложил руку к сердцу и поклонился. – Уважила, нечего сказать!
     – Андрюш, ну правда похож, я ж не виновата! – извиняющимся голосочком пропела Оленька, скорчив при этом потешную рожицу. – Неужели ты сам не замечал?
     – Мне себя со стороны не видно, а на всяких там Старицких-Брюханковых я вообще не гляжу, меня от их рож воротит!
    
     Когда пошел третий час ночи, Оленька, отрываясь от теплых губ Андрея, прошептала:
     – Пора домой, Андрюша, тебе ведь завтра в семь утра вставать, точнее, – уже сегодня.
     – Ничего, я могу и не спать, – так же шепотом ответил Андрей.
     – Ну да, не спать! Тебе завтра на работу!
     – Да знаю я, что на работу, – тяжело вздохнул Андрей. – Так, глядишь, можно и возненавидеть любимую работу. Ладно, пошли я провожу тебя.
     Проводив Оленьку до дома, Андрей быстрым шагом направился к себе. В душе у него все ликовало и пело, как всегда после свидания с Олей. Видимо, из-за этого, да из-за накопившейся все-таки усталости, Андрей совсем не обратил внимания на темно-синюю «Вольво», стоявшую возле входа во двор. Лишь зайдя в подворотню, он услышал сзади громкие шаги. Уверенный голос окликнул:
     – Вы – Андрей Викторович Камнерухов?
     Андрей обернулся. Сзади стояли двое – в темных костюмах, широкие и плотные. Неприятно засосало под ложечкой.
     – Да, я, – ответил Андрей, стараясь не выдать подступивший страх голосом. – А в чем дело?
     – Вам придется проехать с нами! – строго сказал один из незнакомцев.
     – Не понимаю, – опешил Андрей. – Вы что, из милиции?
     Незнакомцы синхронно усмехнулись.
     – Нет, мы не из милиции, – ответил все тот же мужчина. – Мы все объясним вам в машине.
     – Я никуда не поеду! – запротестовал Андрей. – Какое вы имеете право?!
     Говоривший с Андреем едва заметно подал кивком головы знак второму. Тот быстро и плавно, словно кошка, нырнул Андрею за спину, и в следующее мгновение мир взорвался яркими брызгами и покрылся плотной вязкой тьмой.
    
    
     Глава 6.
    
     Юрий Петрович Коротков снова и снова вспоминал свою первую встречу с Брюханковым. Так ли он повел себя? Все ли сделал для того, чтобы не быть втянутым в грязную и опасную игру? И в который уж раз вынужден был признать себя побежденным – альтернативы случившемуся он не находил.
     В тот злополучный декабрьский день, после состоявшегося «знакомства» и первого разговора, закончившегося почти театральной фразой «Теперь-то вы никуда от меня не уйдете!», Брюханков отвел Короткова в крохотную комнатку с одним голым столом да расшатанным стулом и попросил-приказал подождать его с полчаса. После чего вышел и запер дверь на ключ.
     В результате, только часа через два, в восьмом часу вечера – когда Юрий Петрович был уже на грани нервного срыва – в коридоре вновь послышались уверенные шаги, в замке провернулся ключ, и на пороге каморки появился БИВ.
     – Искренне приношу свои извинения, – с порога начал он, – но обстоятельства заставили меня задержаться. Надеюсь, вам не было очень неудобно?
     – Отпустите же меня наконец – взмолился Коротков. – Что вы еще от меня хотите?
     – Для начала пойдемте в мой кабинет и поговорим, – сказал БИВ.
    
     После жесткого, качающегося стула кожаный диван Брюханкова показался Юрию Петровичу удивительно уютным и даже успокаивающим. Но дальнейший разговор заставил Короткова надолго забыть об уюте и спокойствии.
     Первый же вопрос, заданный Брюханковым, заставил его вздрогнуть и насторожиться.
     – Юрий Петрович, вы можете с помощью вашего аппарата переместить человека?
     – В принципе, это возможно, – осторожно ответил Коротков. – Правда, мощности действующей модели для этого недостаточно, да и размер камеры не позволяет...
     – Это частности, – перебил БИВ. – Вы можете модернизировать для данной цели свое устройство?
     – Конечно, это не сложно, – утвердительно кивнул Коротков. – Были бы средства...
     – Средства есть, – вновь перебил БИВ ученого. – Завтра составите список необходимого. Теперь второй вопрос: каково максимальное расстояние распространения вашего луча?
     – Если нет рассеивающих луч факторов: например, в вакууме – то оно практически не ограничено.
     – Достанет ли луч до Марса? – спросил Брюханков и внутренне сжался.
     – Разумеется, если не встретит по пути какое-нибудь препятствие – метеорит, например.
     Брюханков встал из-за стола, прошелся по кабинету и сел в кресло напротив Короткова. Направив на него пронизывающий взгляд серых, словно стальных, немигающих глаз, Брюханков произнес, чеканя каждое слово:
     – Нам нужно отправить на Марс человека!
     Коротков вздрогнул и даже вскочил.
     – Но это невозможно! – замахал он руками.
     – Вы только что утверждали обратное, – отпарировал БИВ.
     – Я утверждал, что это возможно теоретически, – волнуясь и по прежнему размахивая руками, объяснялся Юрий Петрович. – Но на практике – это немыслимо! На Марсе нет приемника для моего луча, а без этого любое посланное тело превратится в кашу при достижении лучом планеты!
     – Значит, надо установить на Марсе приемник, – невозмутимо изрек Брюханков. – Тогда-то вы сможете отправить туда человека?
     – Да, но... – пробормотал растерявшийся окончательно Коротков.
     – Никаких «но»! – резко перебил Брюханков. – Только «да» или «нет»!
     – Пожалуй, да, – выдавил Юрий Петрович. – Но ведь установить на Марсе приемник невозможно!
     – И это говорите мне вы? – деланно удивился БИВ. – Ученый, который занимался разработкой автоматической станции для полета на Марс?
     Вот тогда-то Коротков понял, где пропадал Брюханков последние два часа. БИВ собирал о нем подробнейшие сведения! И если уж работы с грифом «Секретно» для него не секрет, то сведения эти, несомненно, очень и очень полные.
     – Я вел лишь узкое направление работ, – попытался оправдаться Юрий Петрович.
     – Да какая разница! – воскликнул БИВ. – Ведь станция готова?
     – Практически да, – согласился Коротков, все еще не совсем понимая, куда клонит БИВ.
     – Значит, на ней и нужно доставить на Марс ваш приемник! – поставил точку над «i» Брюханков.
     – Но станция законсервирована, проект заморожен!
     – До чего же вы любите это свое «но»! – поморщился БИВ. – Давайте говорить прямо, без обиняков. И так же прямо и точно отвечать на поставленные вопросы. Итак, если с помощью космической станции доставить на поверхность Марса приемник, сможете ли вы отправить туда человека?
     Коротков чуть было не ляпнул излюбленное «но», вовремя спохватился и сказал:
     – Да, тогда это можно будет сделать. Хотя, определенные проблемы все-таки возникнут.
     – Вот давайте их неспеша и обсудим! – откликнулся Брюханков уже более миролюбиво. – Только мы сделаем это завтра, с утра. – БИВ посмотрел на часы и добавил: – А теперь отправляйтесь домой, успокойтесь, соберитесь с мыслями. Разумеется, о нашем с вами разговоре не должна знать ни одна живая душа. Ни брат, ни сват, ни жена, ни теща. Не хочу вас шантажировать, угрожать, однако, поверьте: дело настолько для меня серьезное, что я не остановлюсь ни перед чем... Насколько вы уже поняли, я хорошо насчет вас информирован, знаю все и о вашей семье, детях... Поэтому же, я надеюсь, наше с вами сотрудничество будет исключительно плодотворным! Кстати, с завтрашнего дня вы работаете на меня.
     Коротков даже зажмурился, услышав о своей семье из уст Брюханкова. В глубине сознания он ожидал от БИВа подобных слов и действий, и все же они подействовали на него шокирующе. Глубоко вздохнув, он открыл наконец глаза и умоляюще посмотрел на Брюханкова.
     – Я буду молчать, буду делать все, что вы скажете, – не трогайте только мою семью! – прошептал он в отчаянии.
     Брюханков невольно отвел взгляд и ответил:
     – Это всего лишь предупреждение. Если вы будете четко следовать моим рекомендациям – можете жить и работать спокойно. У меня нет никакого резона с вами ссориться, у вас, надеюсь, тоже.
    
     Следующий день начался, как и обещал Брюханков, с обсуждения проблем. Для начала БИВ потребовал у Короткова перечень необходимого для модернизации излучающей установки. В этом вопросе никаких разногласий не возникло; Иван Владимирович внимательно прочитал список, изредка задавая уточняющие вопросы. Общая сумма затрат вылилась в чудовищную по меркам Юрия Петровича сумму, однако БИВ, что называется, «даже не поморщился».
     В качестве другой проблемы Коротков поднял снова вопрос доставки приемника на Марс.
     – Вы ведь возглавляли какой-то участок работ в марсианском проекте, – побарабанив пальцами по столу, сказал Брюханков. – Чем именно вы занимались?
     – Мы разрабатывали модуль для спектроскопии атмосферы и грунта планеты, – ответил Юрий Петрович. – Работа выполнена полностью – оборудование готово и установлено на станции.
     – Каков вес этого оборудования? – поинтересовался БИВ.
     – Около полутора килограмм.
     – А точнее?
     – Килограмм четыреста сорок восемь грамм.
     – А какой вес у вашего приемника?
     – Я не взвешивал, но, думаю, килограмма четыре вместе с батареями.
     – Можно ли уменьшить его вес до килограмма четыреста сорока восьми грамм? Кстати, требуется ли модернизация прибора с учетом его работы на Марсе?
     До Короткова наконец дошло. Он даже оторопел от своей догадки.
     – Так вы хотите заменить спектроскопический модуль на приемник?! – вскрикнул он срывающимся голосом.
     – Вот именно, – невозмутимо ответил БИВ. – Это возможно?
     – Это невозможно! – Коротков разволновался окончательно. – Никто не даст на это согласие!
     – А мы ни у кого и не будем спрашивать согласия, – усмехнулся БИВ. – Но это – тема отдельного разговора, скажите мне только: теоретически возможно заменить модули?
     – Д-да, – запинаясь сказал Юрий Петрович. – К тому же, если задействовать приемо-передающую систему станции... – Его инженерский мозг непроизвольно уже подключился к решению проблемы.
     – То что? – нетерпеливо подтолкнул Брюханков.
     – Тут надо подумать, возможно, схема приемника упростится, во всяком случае – радиомаяк... Тогда и вес... Да, я думаю, что уменьшить вес – реально.
     – Вот и отлично! – БИВ воодушевленно потер руки. – В таком случае – приступайте к работе! Модернизируйте излучатель, приемник, в общем – творите! Времени на раскачку нет. Помещение у вас будет. А в Институте, кстати, возьмите пока отпуск за свой счет или очередной, как там у вас проще. Не думаю, что там у вас сейчас горячая пора.
    
     План Брюханкова был до безумного дерзок. Он решил отправить на Марс человека! Своего человека. После недолгих раздумий он остановил свой выбор на Старицком. Александр молод, силен и неглуп, к тому же – занимает в организации ответственный пост. Нужно только сделать так, чтобы для всех Старицкий олицетворял собой «Звезду России», «раскрутить» его всеми возможными способами, поднять его авторитет в глазах не только членов организации, но и общественности. Это вполне осуществимо, это – дело техники. К тому же, «Звезду России» давно уже пора встряхнуть как следует, совсем он, Брюханков, запустил это дело. Так что «раскрутка» Старицкого послужит заодно и организации.
     Одновременно с этим нужно будет добиться возобновления марсианского проекта – запуска межпланетной станции. Это – более сложная задача, но решить ее необходимо, иначе – все бесполезно. Определенные мысли по этому поводу у Брюханкова уже были.
     Только ни в коем случае нельзя допустить, чтобы полет станции могли как-то связать с Брюханковым, тут надо действовать очень осторожно.
     Станция нужна была только для доставки на Марс коротковского приемника, далее она была не нужна, даже опасна. Недостающего блока, разумеется, сразу хватятся, лишь только станция начнет свою работу на Марсе, – это раз. Во-вторых, приборы станции наверняка засекут появившегося рядом с ней человека. Тогда весь план Брюханкова рухнет, мало того – не избежать скандала и, возможно, суда.
     Поэтому, станция не должна успеть ничего передать на Землю, ее посадку должны будут посчитать неудачной. Для этого Старицкого нужно будет переместить на Марс сразу же, как только станция прибудет на планету. Но, как сказал Коротков, сигнал идет с Марса несколько минут, луч на Марс – столько же. Значит, эти несколько минут аппаратура станции будет посылать информацию в ЦУП, и, опять же, появление человека не останется незамеченной. Следовательно, нужно еще на Земле вывести из строя «опасную» аппаратуру: телекамеру, если она там предусмотрена, еще черт знает что!
     Ну, а как только на Марсе «материализуется» Старицкий, он завершит гибель станции. Это, возможно, даже вызовет меньше подозрений, чем полностью неудачная посадка. Все будет выглядеть так: сначала, при посадке, отказала часть приборов, а через несколько минут сигналы перестанут поступать вообще. Ну, очередная неудача! Бывало же, и не раз!..
     А Старицкому нужно будет уйти как можно дальше от станции, хорошо бы на несколько тысяч километров, но это – совершенно уже нереально, так что придется ограничиться хотя бы двадцатью-тридцатью. Иначе, если он объявится в той же точке, где только что «погибла» станция, не нужно быть ясновидцем, чтобы понять, что к чему, или, хотя бы, связать эти два события. Поэтому же необходимо разнести эти события – посадку станции и явление миру первого «марсианина» – во времени. Впрочем, пока Старицкий топает эти двадцать-тридцать километров, наверняка пройдет не менее суток, а еще лучше, если пройдет дня три-четыре; было бы очень хорошо, если бы он смог идти так долго, – и ушел бы заодно подальше! – но кто его знает, что там будет на самом деле: это же Марс – подумать страшно! Ему ведь придется тащить на себе приемник, уже с батареями и антенной. Ведь только с помощью приемника можно будет снабдить Старицкого запасами кислорода, пищи, воды, аппаратурой для его исторической трансляции с Марса.
     И вот, когда состоится эта фантастическая трансляция – свершится мечта Ивана Владимировича Брюханкова: «Звезда России» станет настоящей звездой! И вот тогда-то Брюханкову не нужно будет больше никаких рекламных кампаний – самая главная рекламная кампания его жизни состоится! И произойти все это должно в августе – в самый нужный момент.
     Таков был великий, безумный и дерзкий план Ивана Владимировича Брюханкова. И ведь как удачно все начало складываться! Самое главное – решился вопрос с запуском межпланетной станции. В январе ракета с «Севером» – так назвали космический аппарат – совершила старт с северного российского космодрома и начала свой долгий путь к Марсу. Особенности взаимного расположения Земли и Марса складывались в этом году удачно – полет должен был завершиться в первой половине августа.
     На борту «Севера», вместо спектроскопического модуля, находилось устройство для приема луча-струны. Короткову удалось придать ему форму и вес, аналогичные замененному модулю. Подменить устройство оказалось, на удивление, делом несложным.
    
     А в самом начале июля пропал Старицкий. Он уже прошел полный курс подготовки, но продолжал ежедневные тренировки в спортивном комплексе, арендованном для бойцов «Звезды России». Для него уже был с большим трудом и с такими же большими затратами найден космический скафандр, в котором тоже каждый день тренировался Александр Станиславович.
     И вот, он не появлялся ни в комплексе, ни в отряде, ни у Брюханкова. На телефонные звонки он также не отвечал. Брюханков встревожился не на шутку и, как оказалось, не напрасно. Два бойца, отправленные на квартиру Старицкого, позвонили оттуда через пятнадцать минут и, заикаясь от волнения, доложили, что командир лежит посреди своей комнаты в луже крови, нашпигованный пулями.
     Брюханкова чуть не хватил удар. С диким, перекошенным лицом он выскочил в приемную, сдернул с кресла Чеботарева и, не в силах произнести ни слова, за рукав поволок его вниз по лестнице к автомобилю.
     Увидев своими глазами страшную картину, он, странным образом, немного пришел в себя и вновь обрел дар речи.
     – Надеюсь, вы никому больше об этом не успели сообщить? – строго спросил он у бойцов, первыми обнаруживших тело. Те дружно замотали головами, сделав одинаково испуганные глаза.
     – Никто, слышите: никто не должен об этом знать! – гневно крикнул на них БИВ. – Или вас лучше пристрелить прямо сейчас для надежности?!
     Бойцы синхронно побледнели.
     – Иван Владимирович! – взмолился один. – Да я скорее язык себе откушу!
     Второй в знак согласия закивал головой, словно китайский болванчик.
     БИВ презритетельно глянул на трясущихся бойцов, достал из кармана «Парламент», закурил, жадно затянувшись, и спросил у Миши, хотя больше, пожалуй, у самого себя:
     – Ну, что теперь будем делать?
     Миша пожал плечами.
    
     По дороге назад, в офис, когда мрачный и бледный Брюханков сидел на заднем сидении «Вольво», переваривая события последних дней, Чеботарев вдруг сказал, чуть повернув к нему голову, не отрывая глаз от дороги:
     – В сегодняшнем «Вестнике» фото одного программиста с металлургического комбината напечатали. Ребята удивлялись: вылитый Старицкий!
     – Где газета?! – встрепенулся Брюханков.
     – Сейчас заедем – купим в киоске, – ответил Михаил.
    
    
     Глава 7.
    
     Когда Андрей очнулся, голова нестерпимо болела. Машина стояла возле двухэтажного здания, напоминающего собой детский сад. Правда, вместо качелей, «грибков» и песочниц во дворе его красовались вполне взрослые спортивные снаряды: турники, лестницы, брусья. Да и сам двор очень напоминал военный плац. К тому же, он был обнесен высоким каменным забором с тяжелыми железными воротами, которые и закрывал сейчас за собой водитель «Вольво».
     Затем оба мужчины крепко взяли Андрея под руки с обеих сторон и повели в здание. При входе, возле двери, Андрей успел разглядеть темно-синюю табличку со стилизованной звездой и надписью «Звезда России». Это очень удивило Андрея, но в то же время немного и успокоило: все же официальная организация, вряд ли его будут здесь убивать. Хотя зачем он тут понадобился вообще – Андрей не мог даже предположить. Да и голова еще болела так, что любая мысль казалась ему колючей, как металлический ежик, своим шевелением доставляя только дополнительные мучения.
     Андрея повели в подвал, где завели в комнату, напоминающую собой тюремную камеру: те же привинченные к полу железные стол и стул, нечто, напоминающее нары, – у стены и наконец глазок в тяжелой металлической двери. В подвале возле двери стоял еще один здоровенный детина. Он был одет в темно-синюю рубаху с такой же эмблемой на рукаве, что и на вывеске у входа, – стилизованной звездой.
     Андрея завели в комнату-камеру. Привезший его мужчина сказал все тем же спокойно-дружелюбным тоном:
     – Вот мы и на месте. Располагайтесь. Можете поспать пару часов. В восемь утра с вами встретятся и побеседуют.
     – Кто? – с трудом выдавил из пересохшего горла Андрей.
     – Вы все узнаете, – улыбнулся в ответ мужчина и направился к двери.
    
     Удивительно, но, несмотря на пережитый стресс и сильную головную боль, Андрей уснул мгновенно и даже не сразу понял: где он и кто его так усиленно трясет за плечо. Однако, раскрыв глаза, он сразу все вспомнил. К тому же, вместе с ним проснулась и головная боль – правда, несколько более приглушенная, чем ночью. Андрей непроизвольно пощупал затылок: шишка была – будьте нате!
     Рядом с Андреем стоял вчерашний охранник.
     – Пойдемте, вас ждут.
     Он привел Андрея в светлый, просторный кабинет с длинным столом для совещаний посередине. В комнате не было ничего лишнего: из мебели, кроме стола, – только простые деревянные стулья вокруг него и ряд таких же стульев вдоль стены. Лишь на месте председательствующего красовалось вращающееся офисное кресло.
     На этом кресле восседал представительный мужчина лет пятидесяти в темно-синем деловом костюме, безукоризненно белой сорочке и модном галстуке. Но даже не костюм, – сама его поза, холодный взгляд стальных глаз, выдавали в нем человека привыкшего и любящего повелевать. Он посмотрел на золотой «Роллекс» и сердито бросил охраннику:
     – Почему так долго? Я жду уже пятнадцать минут!
     – Он долго просыпался, Иван Владимирович, – извиняющимся тоном начал объяснять охранник. – После бессонной ночи, да еще голова...
     – Что голова?
     – Ну, Степанов с Овчаренко когда его брали... Пришлось, в общем... – замялся боец.
     – Бездари! Вас всех надо разогнать к чертям! Послал лучшего взводного с лучшим бойцом, чтобы привезти безоружного, сугубо мирного человека, а они... – Тут говорящий перевел взгляд на Андрея и, обращаясь уже к нему, продолжил: – Простите уж их великодушно! Солдафоны, грубятина, что с них возьмешь?
     Мужчина поднялся из-за стола, подошел к Андрею и начал серьезно и внимательно его разглядывать, то приближаясь чуть ли не вплотную, то отодвинувшись метра на два; подходил с разных сторон, обходил кругом – изучал, словно редкий музейный экспонат. Видимо, он остался очень доволен произведенным осмотром, так как улыбнулся вдруг широко и открыто, жизнерадостно потер ладони и, протянув правую Андрею, сказал:
     – Ну, давайте знакомиться! Брюханков Иван Владимирович.
     Андрей чуть не свистнул от изумления: вот те раз! Сам Брюханков! Он сразу вспомнил, что не раз уже видел эти стальные, холодные глаза на экране телевизора, правда, сразу же переключал его при этом на другую программу… Но наяву Брюханков оказался куда как более внушительней и серьезней.
     Андрей чисто машинально пожал протянутую руку, но невольно задержался с ответом.
     – Ну, а вы, как я понимаю, – Андрей Викторович Камнерухов? – пришел ему на выручку Брюханков.
     – Да, – спохватился наконец Андрей. – Это я. А зачем...
     – Давайте, сначала выпьем по чашечке кофе! – прервал его БИВ. – Вы ведь наверняка голодный после всех передряг!
     Андрей после этих слов сразу же почувствовал, как он действительно голоден. Просто зверски!
     Как раз в эту минуту открылась дверь, и охранник внес в комнату поднос с кофейником, чашками, сахарницей, большим блюдом с бутербродами и вазочкой с печеньем. Сразу притупились все волнения и страхи Андрея, а желудок протрубил гимн чревоугодия.
     Когда три бутерброда с красной икрой и столько же – с семгой провалились в пустую утробу желудка, залитые сверху двумя чашками кофе, все страхи вообще ушли в небытие. Андрей вновь почувствовал себя человеком, не переставая удивляться про себя: как все же мало надо человеку для счастья, и, закурив предложенную Брюханковым сигарету, наконец-то спросил:
     – Так зачем я вам понадобился? – И отхлебнул кофе уже из третьей по счету чашечки.
     – Вам говорил кто-нибудь, что вы удивительно похожи на моего соратника – Александра Станиславовича Старицкого? – спросил в свою очередь БИВ.
     Андрей чуть не поперхнулся кофе. В голове сразу зазвучал веселый и нежный голос Оленьки, не ранее как прошедшей ночью задавшей ему этот же самый вопрос. Он закашлялся, потряс головой и переспросил:
     – Простите, не понял?
     – Вы похожи на Александра Старицкого, – вновь произнес Брюханков. – Удивительно, чертовски похожи! Вот поэтому вы и здесь.
     – Я что-то все равно не очень вас понимаю. При чем здесь это?
     – При том, что Старицкий убит! – жестко ответил БИВ.
     – Убит? Когда? Я не слышал об этом... – забормотал Андрей, совершенно сбитый с толку. Голова перестала болеть, только чуточку ныла, но ясно соображать по-прежнему не хотела.
     – Три дня назад. – Брюханков посмотрел Андрею прямо в глаза. – А он мне до зарезу нужен живым!
     – И вы хотите, чтобы я... – мозги Андрея наконец-то вышли из «зависания».
     – И я хочу, чтобы вы его заменили, – согласно кивнул Брюханков. – Временно. Вам нужно сделать за него всего одно маленькое дельце.
     – Какое же? – заинтересовался Андрей.
     – Слетать на Марс.
    
    
     Глава 8.
    
     Очутившись вновь в своей маленькой подвальной «камере», Андрей обессилено рухнул на «нары». То, что рассказал ему Брюханков, никак не укладывалось в сознании. Нет, это либо шутка, либо... Но какие тут могут быть шутки! Похищать никому не нужного и ничем не выдающегося (кроме случайной схожести со Старицким) программиста, запирать его в подвале, организовывать охрану, встречу с лидером «звезды России», – и все это ради глупой шутки? Нет, вздор! А разве не вздор все то, что наговорил ему сейчас Брюханков? Переброска на Марс с помощью какого-то луча, да еще в образе Старицкого... Нет, это никак не может быть правдой! Ведь он, Андрей, не пятиклассник, начитавшийся фантастики, он-то знает, что просто технически это нереально! Зачем же тогда ему пудрят мозги?
     Ну что ж, в его положении остается только ждать и уповать на судьбу. Спешить некуда... И тут туман в больной голове Андрея, видимо, развеялся окончательно: как это некуда спешить?! А работа?! А Оля, а родители?! Сколько сейчас времени? Почти десять часов! Полтора часа, как он должен быть на работе! Что там сейчас думают? Звонят домой? А дома обеспокоенные родители ответят, что он не ночевал этой ночью... Побегут к Оленьке, в надежде, что он там... А он тут кофе распивает да сказочки про Марс слушает!
     Андрей подскочил к железной двери и замолотил в нее кулаками.
     – Откройте! Сейчас же откройте!
     Заворочался в замке ключ. Дверь слегка приоткрылась. Все тот же охранник вежливо поинтересовался:
     – Ну, что случилось?
     – Отведите меня к телефону! Мне нужно срочно позвонить домой и на работу! – потребовал Камнерухов.
     – Это запрещено, – замялся охранник. – Разве вам не сказал об этом Иван Владимирович?
     – Нет, – сразу сник Андрей и снова лег на «нары».
     «Вот ведь придурок, – мысленно ругнул он себя. – Какой телефон?! Уж если похитили и прячут – значит, об этом не дадут никому узнать, не дураки же они тут…»
     И вновь полезла зудящая мысль в голову: зачем он здесь? Может быть, все, сказанное Брюханковым, правда? Ведь даже Оленька что-то говорила о какой-то связи «Звезды России» с Марсом... Точно! Дурацкое интервью со Старицким о Марсе, что-то там насчет марсианского филиала... Чушь, конечно, и треп, но как-то все это одно к одному – ведь и «Север» уже на подлете к Марсу!
     А если все это правда? Есть ли тогда шанс выйти из этой истории живым? Вся эта история, если допустить на минуту, что это не бред, нужна Брюханкову чисто для рекламы – тут и к бабке не ходи. Иначе, зачем ему посылать на Марс именно Старицкого – второго человека «Звезды»? А раз так, то успешное возвращение на Землю Андрея сведет на нет всю затею: где гарантии, что Андрей будет молчать? Да и чем он объяснит дома свое загадочное исчезновение и не менее чудесное возвращение? Нет, для него, Андрея, продолжения этой истории не будет – это точно. В лучшем случае, он навсегда останется лежать в песке красной планеты... В лучшем? А что же тогда в худшем? А в худшем он вообще нигде лежать не будет, а распылится по космосу атомной пылью! Да, перспективка!..
     За такими безрадостными размышлениями Андрей не заметил, как снова заснул.
    
     Он проснулся, как и в первый раз, оттого, что охранник упорно тряс его за плечо.
     – Вставайте, пора ехать!
     – Куда ехать? Ах, да!
     Андрей окончательно проснулся. На сей раз он чувствовал себя почти в полном порядке. Голова почти совсем не болела, хотя – Андрей пощупал затылок – шишка была на месте.
     На этот раз в сопровождающих у Андрея была другая пара – такие же плотные стриженые «быки», что и предыдущие, но только молчали они оба. Пока ехали по городу, Андрей все думал: что, если выскочить из автомобиля при остановке у светофора? Но цепкий взгляд сидящего рядом охранника, обращенный все время на Андрея, и красноречиво выпирающий чуть ниже подмышки пиджак, подсказали Андрею, что делать этого не стоит.
     Между тем автомобиль подкатил во двор какого-то дома, к заднему крыльцу служебной пристройки.
     – Выходите из машины и быстро в дверь, без фокусов! – распорядился сидевший рядом «бык». При этом он недвусмысленно запустил правую руку себе подмышку и оставил ее там.
     Андрей вылез из машины и нарочито неспеша поднялся на крыльцо. Так же медленно он открыл дверь и шагнул за порог. Охранники поднялись следом.
     Помещение, куда попал Андрей, оказалось лабораторией. Причем, лабораторией вполне современной. Аппаратура, стоявшая на столах и полках, была совсем новой и, в большинстве своем, импортной. Помимо знакомых Андрею мультиметров, осциллографов, ну, и, конечно, компьютеров, были тут и совершенно непонятные приборы: что-то явно из области оптики и даже, как показалось, медицины. Во всяком случае, самый большой в помещении агрегат, стоящий у стены возле окна, напоминал собой аппарат для флюорографии – с такой же кабинкой с отъезжающей дверкой. Из аппарата торчал матовый конус, направленный в сторону окна, что делало конструкцию похожей на лазерную пушку. Возле «навороченного» пульта управления со встроенным монитором сидел в белом халате худощавый, лет около пятидесяти, человек и стремительно щелкал по клавишам.
     – Юрий Петрович! – окликнул его охранник. – Вот, привезли.
     Человек резко обернулся и, увидев Андрея, вскочил с кресла.
     – Невероятно... – пробормотал он, вглядываясь в лицо Камнерухова, но тут же, опомнившись, протянул Андрею руку. – Коротков Юрий Петрович, – представился он.
     Андрей почему-то сразу почувствовал симпатию к этому человеку. Взгляд его был прямым, открытым, умным и в то же время очень растерянным и печальным.
     Андрей с удовольствием пожал протянутую руку и тоже представился.
     – Если бы я встретил вас при других обстоятельствах, – сказал Коротков, – я бы подумал, что передо мной...
     Тут он смутился и замолчал.
     – Старицкий, – закончил Андрей фразу. – Не правда ли?
     – Правда. – Коротков смутился еще больше.
     В воздухе повисла неловкая пауза. Она была прервана появлением в лаборатории Брюханкова. Кивком головы он показал охранникам на дверь. Охранники вышли.
     – Ну что, Андрей Викторович, вы отдохнули? – спросил Брюханков прямо с порога. – А вы, Юрий Петрович, готовы к эксперименту?
     Андрей и Коротков синхронно кивнули.
     – Тогда начнем, – повернулся БИВ к ученому. – Грузовик уже на месте.
     Затем он подошел к Андрею и дружеским жестом положил ему на плечо руку.
     – Ну, вот – сейчас вам будет предъявлено самое веское доказательство правдивости моего утреннего рассказа, – торжественно объявил он Андрею. – Скажите, вы смелый человек?
     – Иван Владимирович, – сказал Андрей, тщательно обдумывая фразу, – насколько я смел – не знаю, хотя трусом себя не считаю. Однако сейчас я очень боюсь за состояние своих близких. Я согласен помочь вам только при одном условии: вы позволите мне сейчас позвонить домой и сказать моим родителям, что я жив и здоров.
     Глаза БИВа собрались в две холодно поблескивающие щелки. Сухо и жестко он произнес, чеканя каждое слово:
     – Условия здесь ставлю я.
     – В таком случае я отказываюсь сотрудничать с вами.
     – В таком случае ваши родные вас никогда больше не увидят, – отпарировал Брюханков все так же зло и сухо.
     – Я ведь прошу у вас всего об одном телефонном звонке! – попытался Андрей еще раз.
     – Нет! – отрезал Брюханков. – Вы не маленький и все должны понимать сами. Мне нужна строжайшая секретность. После дела, месяца через полтора, вы будете совершенно свободны, даю слово. А сейчас вы принадлежите только мне – или... никому. Решайте.
     Брюханков демонстративно отвернулся и принялся неспеша раскуривать сигарету.
     Андрей чувствовал, как пот течет у него между лопатками. Он понимал, что выбора нет. Он ведь и не рассчитывал услышать от Брюханкова иного ответа. И все-таки только сейчас он до конца осознал, что бессилен перед этим человеком, что он полностью в его руках. И только слабенькая ниточка надежды на чудо, на случай, струящаяся где-то по самым глубинам души, не позволила Андрею отказаться от борьбы без боя, выйти из чужой игры, теряя собственную жизнь.
     – Хорошо, – тихо произнес Андрей. – Я согласен.
     – В таком случае, – Брюханков простер руку в сторону «флюорографического аппарата», – прошу вас!
     Камнерухов вопросительно посмотрел на Брюханкова. Коротков в это время открыл дверцу кабинки.
     – Заходите! Смелее! – вновь махнул рукой БИВ в сторону аппарата. – Сейчас мы покажем вам фокус, увидев который, Копперфилд заплакал бы от зависти.
    
     Андрей шагнул в сумрак кабинки, и дверь за ним закрылась с легким щелчком. На удивление, страха он не испытывал. Удивления, впрочем, – тоже. Ему вдруг стало все как-то совершенно безразлично.
     В кабинке было совершенно пусто – никаких индикаторов, кнопок, панелей. Только маленькое, с закругленными углами, окошечко в двери на уровне головы. Стены кабины были металлическими, темно-серыми, возможно – свинцовыми, тускло поблескивающими. Вдруг Андрею показалось, что этот блеск усилился, стал ярче; одновременно с этим в воздухе повис низкий тягучий гул, чем-то похожий на гудение басовой гитарной струны. Этот звук становился все выше и звонче, а блеск, исходящий от стенок, – все нестерпимей. По телу вдруг пробежала волна неприятного покалывания, какое бывает, когда «отходит» отсиженная нога. Только тут было похоже, что отсидел Андрей все тело. Наконец закололо так, что Андрей чуть не взвыл от боли, а слепящий блеск превратился во вспышку. И – все. Полная тишина. Боль отступила мгновенно. Даже не плыли круги перед глазами после яркой вспышки. Стены кабинки как будто разъехались в стороны, а сама кабинка стала значительно шире и вместительней. Дверца была снова раскрыта, и сквозь проем синело небо с легкими облаками, светило солнце, шелестели листвой деревья. Лаборатория исчезла.
     Только теперь Андрей понял, что находится уже не в кабинке, а в грузовом фургоне автомобиля. От неожиданности он даже сел прямо на деревянную лавку, тянувшуюся вдоль борта. Тут же в кузов запрыгнули двое крепких парней в синих форменных рубахах. Они молча закрыли двери фургона и, с явным любопытством косясь на Андрея, уселись на лавку напротив. Машина плавно тронулась с места. Один из парней поднял с пола и поставил на лавку рядом с собой небольшой, прямоугольной формы, прибор с маленьким круглым раструбом на боку и совсем небольшой тарелочкой антенны сверху.
     Через несколько минут машина остановилась. Бойцы первыми выпрыгнули из фургона и остались стоять по обеим сторонам у открытой двери. Андрей неспеша вышел и увидел, что он снова находится у крыльца лаборатории. Зайдя в помещение, Андрей застал там все тех же: Брюханкова и Короткова. Брюханков улыбался совсем по-дружески.
     – Ну, как – понравилось? – спросил он.
    
    
     Глава 9.
    
     Иван Владимирович Брюханков успел уже погрузиться в сон, когда запиликал телефон. Шел третий час ночи, но Брюханков заранее предупредил всех задействованных в марсианском проекте, что при любом возникшем серьезном вопросе он должен быть немедленно поставлен в известность, невзирая на время суток.
     Звонил Коротков. Не извиняясь за поздний звонок и даже не поздоровавшись, он сразу же взволнованно выпалил:
     – Иван Владимирович! Нужно поговорить!
     – Откуда вы звоните?
     – Из дома. Мне только что пришла в голову мысль...
     – Выходите на улицу, сейчас я к вам подъеду, – прервал его Брюханков.
     Через двадцать минут Коротков уже сидел в личном брюханковском «Мерседесе».
     – Что случилось, Юрий Петрович? – тревожно спросил Брюханков.
     – Я вот что подумал. При переносе «струной» отсканированной информации, она переписывается на молекулы, находящиеся непосредственно перед приемником. Во всех наших опытах это были молекулы воздуха… – Коротков виновато замялся, но продолжил: – На Марсе атмосфера очень сильно разрежена...
     Брюханков побледнел.
     – Вы хотите сказать, что для материализации Камнерухова не хватит окружающих приемник молекул?!
     – Видите ли, я боюсь, что на это пойдут, в основном, молекулы станции. «Севера», я имею в виду.
     – Но ведь их-то хватит! – обрадовано воскликнул БИВ.
     – Да, но как бы тогда наш Струнник не оказался «впаянным» в станцию...
     – Как вы сказали? «Струнник»? Вы, случайно, не поэт? – Брюханков, казалось, полностью проигнорировал тревогу Короткова.
     – Нет, я не поэт. Я – физик, а не лирик. Но «Струнник» – это же красиво и очень точно. Созвучно со «странником» и подходит по существу... Только, я повторяю, он может оказаться «впаянным» в станцию.
     – Изменить мы сейчас что-то можем? – очень спокойно спросил Брюханков.
     – Нет, ведь вы знаете – станция уже там, возле Марса!
     – Ну, так зачем же тогда заниматься гаданием, зачем лишний раз трепать себе нервы? Если от нас ничего не зависит – будем полагаться только на судьбу.
     – Есть и еще одна, связанная с этим, проблема...
     – Что еще?
     – Станция почти наверняка выйдет из строя, отдав часть себя Камнерухову.
     – Ну и хрен с ней! – засмеялся БИВ. – Мы же ее в любом случае собирались выводить из строя!
     – Да, но приемник... Не пострадает ли и он при этом?
     Брюханков снова побледнел. Даже испарина выступила на лбу. Но тут же он спохватился:
     – Значит, надо отправлять Камнерухова сразу с другим приемником!
     – С каким другим? – удивился Коротков.
     – Ну, у нас же есть другой приемник!
     – Есть, но его мощности не хватит, чтобы передать сигнал настройки с Марса.
     – Делайте новый, мать вашу!.. – вскипел Брюханков.
     – Я могу не успеть – осталась всего неделя...
     – Не успеешь – прощайся с детьми! – зло прошипел БИВ.
     Коротков вздрогнул, как от удара током.
    
     Андрей так устал за две последние недели, что стал уже даже мечтать о Марсе. То, что Старицкий изучал в течение нескольких месяцев – ему нужно было успеть пройти всего за три недели. Из них оставалась всего одна. Конечно, программа была сокращена до разумного минимума, сжата до возможного предела, но времени все равно не хватало. Спать приходилось по три-четыре часа – и снова зубрежка, тренировки, тренировки, зубрежка... Старицкому теорию читал питерский профессор, Андрею же пришлось ее постигать по оставшимся от предшественника книгам и конспектам.
     Но на теорию БИВ уже особо и не давил – не до нее было, так – лишь бы Камнерухов имел общие представления о Марсе. А вот практическую сторону подготовки Андрея он курировал лично. Андрей исходил и избегал в тяжеленном скафандре уже не один десяток километров, выливая из него после каждой тренировки по пол-литра пота. Единственное, что его при этом утешало – это то, что на Марсе сила тяжести почти в три раза меньше земной.
     Инструкции от Брюханкова были получены ясные и четкие, давно вызубренные наизусть и десятки раз повторенные. И, тем не менее, БИВ каждый день заставлял Андрея повторять порядок его действий на Марсе. И каждый день Камнерухов докладывал:
     – Очутившись возле станции, я должен немедленно присоединить магнитную мину в место проводки антенного фидера, отойти от станции на сто метров, по возможности укрыться за каким-либо препятствием, либо, при его отсутствии, лечь на землю и активировать мину при помощи дистанционного пульта. После этого начать движение в любом удобном направлении. Через каждый час в дневное время делать остановку с развертыванием приемного устройства. После приема с Земли баллонов с водой и пищей, а также двух баллонов с дыхательной смесью, я должен заменить использованные баллоны на свежие, причем, баллон для дыхания снимается со скафандра только один из двух и один из двух новых присоединяется. Второй же новый баллон, как резервный, оставляется мною на месте стоянки, чтобы, при возможно несостоявшемся последующем контакте с Землей, у меня имелась возможность вернуться на предыдущее место стоянки и заменить баллон. С наступлением темноты останавливаться в наиболее удобном месте с развертыванием приемного устройства для приема пятикратного «ночного запаса», поскольку ночью Земля уйдет из зоны прямой видимости. Сон должен прерываться каждые полтора-два часа для замены использованного баллона. Одного баллона дыхательной смеси хватает на два часа при размеренной ходьбе и на три часа – во время сна. Частично использованные баллоны рекомендуется оставлять на полпути между соседними стоянками. По истечении трех суток передвижения при максимально возможной по обстоятельствам скорости, мне необходимо выбрать наиболее живописный для данной местности участок и развернуть приемное устройство для приема телевизионного и прочего оборудования. На основании полученных инструкций я должен буду установить оборудование и начать телевизионную трансляцию на Землю. При этом, не имея звукового оборудования, я должен буду записывать информацию для телезрителей на специальном планшете. Первой написанной и показанной в камеру фразой должна стать следующая: «Звезда России» приветствует вас с Марса!»
     Далее шло перечисление возможных, по обстоятельствам, фраз. От звукового сопровождения БИВ был вынужден отказаться в связи с опасением, что голоса Камнерухова и Старицкого, в отличии от внешности, все-таки не были похожими, и кто-нибудь, особенно близкие того или другого, могли бы заметить подмену.
     Один раз, выслушав подобный доклад Андрея, БИВ, недобро прищурив глаза, сказал, обращаясь на «ты»:
     – Смотри, напишешь что-нибудь не то – кислорода больше не пришлю!
     Андрей спросил тогда наконец-то о том, о чем почему-то не спрашивал раньше:
     – Все равно ведь после этой трансляции вы мне его не пришлете! Разве не так?
     Брюханков, казалось, искренне удивился:
     – Что это пришло вам в голову? Вы считаете меня убийцей?! Ведь я дал слово, что верну вам свободу после окончания операции!
     – Почему же в инструкциях ничего об этом не говорится?
     Брюханков, не моргнув глазом, ответил:
     – Потому что излучатель с управлением изнутри кабины, который будет отправлен вам на Марс, находится сейчас на завершающем этапе изготовления. Как только он будет готов – через день или два – вы получите соответствующие инструкции.
     Мысленно Брюханков обозвал себя «остолопом» и подумал о том, как бы поправдоподобнее обыграть этот момент, во всяком случае, инструкцию надо будет написать очень грамотно: умную, подробную, со всякими рисунками и схемами. «Все-таки он заслужил право на надежду», – сказал себе БИВ.
     А Андрей почему-то сразу все понял. Как раз надежда-то у него и погасла окончательно после этих слов Брюханкова. Уж очень быстро и, как бы оправдываясь, успокоил его Брюханков.
     Впрочем, уже на следующий день БИВ заявил:
     – Через трое суток – начало операции. Подошлю к вам завтра Короткова; я слов на ветер не бросаю – установка для вашего возвращения готова, он объяснит, как ею пользоваться и заодно пройдетесь еще раз по схеме «Севера»: где заложить заряд и так далее...
     БИВ направился к двери, но повернулся снова к Андрею:
     – Не чуди, парень, на карту поставлено очень многое – и с моей, и с твоей стороны!
     Андрей молча кивнул. Брюханков вышел.
    
     Коротков пришел назавтра с пачкой чертежей. Как ни странно, первым он действительно развернул схему новой передающей установки. Видя, как прячет Юрий Петрович глаза, избегая прямого с Андреем взгляда, Андрей понял, что все это – липа. Впрочем, он и так понимал, что возвращать его на Землю для Брюханкова не выгодно и даже опасно. Спросить напрямую Короткова о своей судьбе он не мог – в «камере» находился охранник, фиксирующий разговор. Поэтому Андрей подыгрывал Юрию Петровичу, кивая во время инструктажа и даже задавая какие-то вопросы.
     Андрей пытался хотя бы во взгляде Короткова прочитать окончательный свой приговор, но тот не поднимал глаз от разложенной на столе схемы, продолжая монотонно бубнить. Казалось, для них обоих этот липовый инструктаж был ужасной пыткой.
     Лишь когда перешли к чертежам «Севера», и Коротков, и Камнерухов заметно оживились: это уже была не лажа. Причем, Андрей заметил, что Коротков заметно нервничает, словно собираясь что-то ему сказать. И действительно, произнося фразу: «Сюда, к стволу антенного фидера прикрепите контейнер со взрывчаткой», Юрий Петрович сделал карандашом в воздухе отрицательный жест, а кончиком того же карандаша постучал по начерченной на корпусе аппарата заслонке, зафиксированной двумя винтами, под которой было изображено нечто, напоминающее распределительный щиток с разъемами. По одному из этих разъемов, второму слева в нижнем ряду, отмеченному литерой «А», Коротков снова постучал кончиком карандаша, затем сделал едва уловимое движение, словно вынимая разъем из гнезда. После этого Коротков впервые посмотрел прямо в глаза Андрея и строго спросил:
     – Вам все понятно?
     Андрей затаил дыхание. Он понял, что Коротков советует ему не взрывать антенное соединение, а просто рассоединить разъем. Значит, Коротков на его стороне и, возможно, не все еще потеряно! Андрей вздохнул наконец и старательно ответил:
     – Да, я понял вас, Юрий Петрович.
     Коротков продолжал, явно уже для другого, нежелательного, слушателя – Брюханкова:
     – После взрыва вернитесь к аппарату и убедитесь, что соединение разрушено. В противном случае – повторите всю операцию со вторым, запасным зарядом.
     Говоря все это, Коротков показал карандашом на телекамеру, которая, как знал Андрей, была уже выведена из строя. Затем Юрий Петрович вновь постучал по знакомой заслонке и указал на четвертый разъем справа в верхнем ряду, помеченный латинской буквой «V». Потом он развел ладони в стороны и застыл в такой позе на несколько секунд, словно вспоминая, не забыл ли он сказать чего-то еще, но Андрей понял, что этим жестом Коротков показывает ему, что камера не испорчена, а просто рассоединен ее разъем. Словно подтверждая его мысли, Коротков плотно сжал ладони вместе, произнеся при этом:
     – Если вам это может пригодиться, я готов повторить все еще раз...
     Андрей понял смысл этой фразы так: «Если вам может пригодиться телекамера станции – просто соедините ее разъем, и камера заработает». Поэтому он по-дружески улыбнулся Короткову и сказал, с благодарностью глядя тому прямо в глаза:
     – Не нужно повторяться, Юрий Петрович, я все очень хорошо понял.
     Коротков собрал со стола бумаги, попрощался и вышел. Охранник также скрылся за дверью. Оставшись один, Андрей вытянулся во весь рост на «нарах», закинул руки за голову и впервые за последние дни улыбнулся легко и свободно. Ему даже хотелось петь! Он не знал еще, как может пригодиться информация, данная ему Коротковым, но уже одна мысль о том, что у него есть союзник, грела душу Андрея горячей волной.
     «Еще не все потеряно! Мы еще поборемся!» – думал Андрей, погружаясь в сладкую дрему.
    
     Еще через двое суток, в полночь третьего августа, Андрей в серебристо-сером скафандре с трехцветным российским флажком на левой части груди, со стилизованной звездой в темно-синем круге – на правой и надписью «Звезда России» наверху гермошлема, стоял в «камере возбуждения» излучателя. За его плечами висела новая, походная модель приемника со складывающейся наподобие зонта антенной.
     Глаза Андрея были закрыты, а в голове проносились сумбурной чередой воспоминания и образы: прогулка с Оленькой по ночному парку, отец с мамой, Шмаров с ребятами, снова Оленька – любимая и прекрасная... Он словно прощался со всеми ими и, скорее всего, навсегда.
     Но вот разлилось по всему телу знакомое покалывание, стало сильней, почти невыносимым; все воспоминания и мысли вытеснила собой боль... И тут же пропала. Тело наполнила неведомая доселе легкость. Андрей медленно поднял веки. Перед ним простиралась оранжево-красная пустыня, покрытая крошевом небольших камней. А сверху раскинулось чужое тускло-розовое небо с клочками редких желтых облаков.
     Андрей Камнерухов прибыл на Марс.
    
    
     Глава 10.
    
     Андрей не сразу смог прийти в себя. Только что он был на Земле – и вот, в следующее мгновение, его окружает уже совсем иной, чужой мир. Окрестный пейзаж казался миражом, бредом, галлюцинацией. Небо тускло-розового цвета над головой, с маленьким, хотя и по-прежнему ярким Солнцем, напоминало фантазию художника-сюрреалиста. И только необыкновенная легкость во всем теле, связанная с уменьшенной почти в три раза силой тяжести, убеждала воспаленное сознание, что это не бред и не мистификация, а действительно Марс – загадочная красная планета.
     Очухавшись окончательно, Андрей заметил, что стоит почти по колено в оранжево-красном песке. Предположение Короткова, что молекул марсианского воздуха может не хватить для воссоздания тела Струнника, подтвердилось, однако недостаток их был восполнен не за счет конструкции станции, как он опасался, а за счет молекул марсианского грунта.
     Освободив ноги, Андрей обернулся и едва не ударился шлемом об антенну приемопередающего устройства «Севера». Станция совершенно фантастически смотрелась на фоне чужого неба, раскинув ноги-упоры в красном марсианском песке. Под одну из опор попал небольшой камень, сантиметров двадцать в диаметре, и станция стояла, чуть накренившись.
     Андрей незамедлительно принялся искать заслонку на корпусе станции, скрывающую за собой распределительный щиток. Увидел он ее очень быстро, но, из-за того, что «Север» накренился, он никак не мог до нее дотянуться – не хватало каких-то двух-трех сантиметров. Андрея прошиб пот. Что же делать? Неужели взрывать? Но тогда – конец всем надеждам! И тут он заметил поблизости довольно большой, достаточно широкий булыжник, чтобы на него можно было уверенно встать.
     Показавшийся невероятно тяжелым с виду, камень оказался на удивление легким, за что Андрей мысленно поблагодарил марсианскую силу тяжести. Перенеся булыжник вплотную к станции и встав на него, Андрей с легкостью дотянулся до заслонки. В специальной сумке, притороченной сбоку к скафандру, помимо двух взрывных устройств, оказались и некоторые инструменты: молоток, пассатижи, набор отверток. Выбрав подходящую отвертку, Андрей с легкостью отвернул первый винт. Со вторым пришлось повозиться: поверхность аппарата раскалилась при входе в атмосферу, и винт буквально «прикипел». В конце концов, поддев заслонку мощной отверткой, Андрей стал долбить по ее рукоятке молотком. Добравшись таким образом до злополучного винта, он тремя сильными ударами перерубил его.
     Откинув слегка погнутую заслонку, Андрей увидел три ряда разъемов. Четвертый разъем справа в верхнем ряду, как и говорил Коротков, был рассоединен. Значит, это – телекамера, подумал Андрей, но включать ее сейчас было равносильно смерти. Зато второй разъем слева в нижнем ряду Андрей разомкнул, не колеблясь. Он был помечен буквой «А» и предназначался для соединения антенны с аппаратурой станции. Теперь «Север» стал окончательно слепоглухонемым.
    
     Выполнив свое первое задание на Марсе, Андрей наконец огляделся более внимательно, выбирая направление своего путешествия. Линия марсианского горизонта была ближе земной, и куда бы ни бросил свой взгляд Струнник, повсюду он видел одно и то же: песчаную, с мелкими пологими «дюнами» оранжево-красную пустыню, усыпанную небольшими камнями. И только в одной стороне на горизонте виднелась какая-то возвышенность. К ней-то и решил идти Андрей. Он, конечно, и не подозревал, что оказался у самого «побережья» бывшего «водохранилища» Узбой, в которое впадал когда-то знаменитый Ниргал, а видневшаяся вдали возвышенность и была как раз «берегом» этого марсианского «моря».
     Первый час ходьбы не показался Андрею утомительным. Силы его были еще свежими, а при трехкратном снижении веса, казалось, вообще можно было бы бегать и прыгать без устали. Это было непередаваемое чувство! Лишь двенадцать землян до Андрея испытали подобное на Луне – впрочем, там притяжение было еще слабее.
     Во время первой остановки Андрей снял со спины приемник, включил его и поставил на землю. Сам отошел метров на десять и, усевшись на удобный камень, решил пообедать. Обед его не отличался большим разнообразием: жидкий питательный суп-пюре и простая чистая вода, хранившиеся в двух специальных баллонах, прикрепляемых к скафандру. Специальные трубочки соединяли их с двумя мундштуками внутри гермошлема, до которых легко можно было дотянуться губами.
     Начав нехитрую трапезу, Андрей все время поглядывал на приемник. «А вдруг что-то не получится? – крутилась в голове мысль. – Тогда в моем распоряжении кислорода – менее, чем на три часа!» Но волнения его были напрасными.
     Гудения в разреженной атмосфере Андрей не услышал, зато увидел, как прямо с неба возник и уперся в раструб приемника луч сталистого цвета, долгожданная «струна», несущая ему жизнь, в прямом смысле этого слова. Через несколько мгновений «струна» погасла, а возле приемника остались лежать два баллона с дыхательной смесью и по баллону с водой и «супом». Подойдя к «посылке», Андрей увидел, что в зажиме кислородного баллона что-то белеет.
     Это была записка от Короткова:
     «Андрей Викторович! Поздравляю с прибытием на Марс! Все прошло успешно, насколько я понимаю, ведь сигналы с «Севера» перестали поступать, и автоматика передатчика засекла ваш маяк. Надеюсь, Вы сделали именно то, что я Вам посоветовал... Время, когда доступен наш с Вами контакт – с 9 утра до 9 вечера по Вашему времени (не забудьте, что когда у Вас вечер – у нас утро, и наоборот). В 21-00 – последняя «посылка» с «ночным запасом». Переведите часы на 4 минуты вперед – именно столько заняло Ваше «путешествие». Кстати, Вы находитесь в точке с координатами 300 градусов южной широты, 370 – западной долготы, в области, именуемой Узбой, почти у самого устья высохшей реки Ниргал! Смотрите по обстоятельствам, но я бы посоветовал Вам отправиться именно к Ниргалу, к его устью, а далее – по руслу. Грешно говорить, но я даже завидую Вам сейчас! Вы – на Марсе! Держитесь! Желаю Вам удачи! Ю.П. Коротков.»
     Андрей бережно свернул записку и положил ее в сумку. Перевел сразу же часы на четыре минуты вперед, а двенадцатичасовую разницу изменять не стал: пусть хотя бы время останется земным!
     Затем он заменил баллоны с водой и пищей; старые, наполовину еще не использованные, он положил тут же, под камень. Один новый баллон с кислородом, как и предписывалось, оставил здесь же, вторым заменил старый, почти использованный, который убрал в сумку, чтобы оставить где-нибудь на полпути к следующей стоянке. Такие подстраховки были отнюдь не лишними: ведь случись что, не приди вовремя «посылка» – и можно запросто погибнуть, безо всяких шансов на спасение! А так – хоть и маленький шанс, но остается. Хотя, если «посылки» перестанут приходить вовсе – это лишь ненадолго продлит его жизнь... И все же – иногда даже секунды решают вопрос жизни и смерти.
    
     Теперь Андрей знал, где он находится и куда ему двигаться. Впрочем, как он сразу же понял, он как раз туда и шел – к устью загадочной марсианской реки. Пройдя еще пару часов, во время третьей уже остановки для принятия с Земли «посылки», он окончательно убедился в этом. Прямо перед ним, на расстоянии около пяти километров, тянувшаяся в обе стороны и уходившая за горизонт возвышенность «берега» разрывалась посередине, являя устье некогда текущей здесь реки. Следующую свою остановку Андрей запланировал сделать уже там, в русле Ниргала.
     Но за час до реки Андрей не добрался. Ветер усиливался, и, несмотря на сильную разряженность атмосферы, довольно ощутимо толкал его в спину. Казалось бы, этим он помогал движению, но, поскольку повсюду валялось множество камней, Андрей то и дело спотыкался при наиболее сильных порывах ветра. Если бы не камни – можно было бы идти и идти, хоть бегом бежать, а так... К тому же, сказывалась усталость. С Земли Струнник стартовал ровно в полночь, значит на Марс прибыл в местный полдень. Так что шел он уже четыре часа, а до ночевки было еще далеко.
     Получив следующую «посылку», Андрей хотел было отдохнуть хотя бы с полчасика, но его тревожил усиливающийся ветер. «Не начало ли это пылевой бури? – заволновался Андрей. – Нет, на всякий случай лучше дойти до реки и сделать привал уже там, все-таки под склонами «берегов» можно будет укрыться от ветра». И он отправился дальше, даже ускорив несколько темп, тем более – чем ближе к устью, тем количество камней стало заметно уменьшаться. Так что уже через полчаса он стоял на дне речного русла.
     Издалека его ширина не казалась слишком уж большой, но чем ближе подходил к своей цели Андрей, тем все дальше друг от друга расходились берега. Теперь, стоя возле одного берега, он оценил расстояние до противоположного в километр, не менее. Скальные породы, составляющие береговой склон, были явно обточены когда-то потоком воды.
     Окинув взглядом широкую долину, бывшую некогда руслом древней марсианской реки, Андрей попытался представить, как текли по ней медленные, спокойные воды, впадая в плещущее волнами море за его спиной... Он повернулся, словно чтобы увидеть это волнующееся море, и действительно, прищурив глаза и дав волю фантазии, увидел в песчаных барханах и дюнах морские волны, увидел лодку с бело-оранжевым полосатым парусом... Что за черт! Андрей широко раскрыл глаза и встряхнул головой. Море исчезло, превратившись в прежнюю песчаную пустыню, но лодка с парусом остались! Парус широко раздувался под ветром, покачиваясь из стороны в сторону. Он был полосатый, бело-оранжевый, реальный до неприличия, и даже не собирался исчезать из фантазий Андрея! «Это галлюцинация, – подумал Андрей. – У меня начинается бред! Скоро я сойду с ума окончательно».
     Парус раздувался прямо напротив середины устья долины. Однако, «лодка» под ним не двигалась ни на метр. Андрей, до того неподвижно замерший в окаменелой позе, вдруг решительно сорвался с места и чуть ли не бегом бросился к наваждению. «Может быть, это какой-то мираж, – успокаивал он себя. – Ведь я – на Марсе, и кто его знает, какие фокусы умеет выкидывать эта планета!»
     Чем ближе подходил Андрей к парусу, тем все более и более непроизвольно замедлял шаг. Смутная мысль-догадка неуловимо скользила в голове. Пройдя еще пару метров, Андрей вдруг остановился и зашелся в диком хохоте. Он хохотал так, что не мог устоять на ногах и опустился в песок на колени. Тело его тряслось в исступлении. Начиналась явная истерика. И только больно ткнувшись зубами в мундштук трубки для питья, он затих, жадно припал пересохшими губами к вовремя успокоившей его «соске», а напившись, снова посмотрел на «лодку» с парусом. Это был парашют, отстреленный при посадке от «Севера», унесенный ветром и зацепившийся стропами за обломок скалы, действительно напоминающий чем-то по форме большую лодку.
     Истерика не прошла для Андрея даром. Силы совершенно покинули его. На последних остатках воли Андрей стянул с себя приемник, включил его и, как стоял на коленях, так и отполз метров на пять, не более. Тут же рухнул лицом вниз и провалился в полусон-полубеспамятство.
    
     Очнувшись, Андрей непроизвольно потянулся губами к трубке с водой, но воды в баллоне не было. Он рефлекторно бросил к глазам левую руку с индикатором расхода кислорода: один баллон был полностью пустой, второй – наполнен лишь на треть. «Сколько же я проспал?» – в ужасе подумал Андрей. Посмотрел на часы – «06:55», но мысли путались, и он никак не мог вспомнить, когда заснул. Солнце уже опускалось к линии горизонта на западе и по примерным прикидкам его положение соответствовало семи часам вечера. Наконец Андрей посмотрел на приемник и увидел возле него два баллона с кислородом, по баллону с водой и питательной смесью и какие-то странные блестящие обломки. Подойдя ближе, он понял, что это части предыдущей «посылки»: она уже лежала возле приемника, когда в этом же месте через час материализовалась следующая, позаимствовав часть молекулярной структуры своей предшественницы.
     «Сейчас же будет следующая передача!» – осенило вдруг Андрея, и он дернулся уже было к приемнику, но тут же заблестела вмиг протянувшаяся с неба струна. Андрей непроизвольно отпрянул назад, наблюдая за возникшей «посылкой», словно растворившей в себе баллон с пищей, полбаллона с кислородом и примерно треть водного баллона из предыдущего комплекта. Вода из разрезанного, словно бритвой, баллона моментально забурлила, тут же превращаясь в пар, бесследно исчезнув через пару секунд.
     «Черт, черт, черт! – ругал себя Андрей. – Сейчас бы и я валялся тут, выкипая, с отрезанными конечностями или башкой! И сколько же я перевел даром добра!..» Впрочем, он тут же спохватился и стал срочно менять кислородные баллоны. Хорошо, что хоть один баллон из предыдущей «посылки» остался целым. Андрей положил его в сумку, чтобы оставить где-нибудь под береговым склоном. Вернувшись к крутому речному берегу и оставив баллон возле крупного камня, Андрей вновь посмотрел на солнечный диск. По его подсчетам закат должен был произойти не ранее, чем через час. «Значит, нужно шагать, – решил Струнник. – И так потеряно слишком много времени». Тем более, поспав и перекусив, Андрей вновь чувствовал в себе бодрость и силу. Да и ветер к вечеру почти стих.
     И он вновь зашагал по дну бывшего речного русла, вдоль возвышающегося слева крутого скалистого берега навстречу неизвестности.
    
     Наконец после следующей остановки и полученной с Земли «посылки», Андрей увидел, что солнце перестало освещать противоположный берег, и небо стало быстро менять цвет с темно-пурпурного вначале, до угольно-черного, быстро пройдя лилово-фиолетовую фазу между ними. Теперь на небе блестели, не мерцая, крупные, хрустально-чистые звезды. Их было тут невиданное множество – сильно разреженная атмосфера не скрывала всю их красоту и великолепие.
     От любования звездами его немного отвлек тускловатый светло-серый шарик, медленно выплывший из-за берега и слегка осветивший долину. Он был вполовину меньше земной Луны и двигался непривычно – с запада на восток, причем двигался довольно быстро по сравнению с той же Луной.
     «Да это же Фобос!» – вспомнил Андрей свою земную «учебу» при подготовке к программе. Период его обращения вокруг Марса меньше восьми часов, а период вращения Марса всего на несколько минут больше, чем у Земли. Поэтому Фобос облетает свою планету втрое быстрее, чем сам Марс вращается вокруг оси. И поэтому же он восходит на западе, несмотря на то, что направление обращения его прямое.
     «А где же твой братец Деймос?» – подумал Андрей, обшаривая небо глазами. Наконец ему с трудом удалось рассмотреть на фоне ярких звезд еле видимое серенькое пятнышко. Оно было раз в десять-пятнадцать меньше Луны и висело на небе совсем неподвижно. Это и неудивительно, ведь у Деймоса период обращения – больше тридцати часов, что, соответственно, больше периода вращения Марса, и, в результате, движется он по марсианскому небу крайне медленно: от одной верхней кульминации до другой проходит сто тридцать часов – более пяти суток!
     Все это вспомнил Андрей Камнерухов, глядя на марсианские спутники, и тут же подумал, что с гораздо большим наслаждением он смотрел бы сейчас на родную до боли Луну. Где то она сейчас? В какой стороне? Да Луну и не увидеть отсюда, пожалуй. Или увидеть? А где, кстати, сама Земля?
     Тут Андрей спохватился, что за своими астрономическими наблюдениями может пропустить сеанс приема «посылки». А эта «посылка» была очень важной – весь ночной запас кислорода, десять баллонов. Ночью Земля скроется за горизонтом и до девяти утра ничем не сможет ему помочь.
     Он снял приемник, включил его и отошел подальше. «Надо будет успеть заметить, с какой звездочки придет луч, – сообразил Андрей. – Это и будет Земля».
    
     Когда луч засветился, неожиданно ярко в темноте, Андрей даже вздрогнул, хотя ждал этого момента. Он тут же посмотрел в точку, откуда луч брал свое начало. Луч погас, но на сетчатке глаз еще долго оставалось его «изображение», постепенно зеленея и тускнея. Когда глаза вновь адаптировались к звездному свету – Андрей увидел Землю. Она показалась ему такой прекрасной! Яркая голубая звезда, словно сапфир на черном бархате. А рядом, совсем близко, крохотная звездочка – Луна...
     Заменив баллоны, Андрей стал укладываться спать. Но сон не шел. Промучавшись с час, Андрей сел, прислонившись к камню. Теперь уже засыпать было опасно: через полчаса надо менять баллоны. И тогда на него хлынул поток воспоминаний.
     Сердце снова сжалось в груди от невыносимой тоски. Андрей, словно наяву, увидел перед собой огромные, прекрасные глаза Оленьки. В его памяти всплыли картины последней встречи с невестой: ослепительно улыбающаяся Оленька на крыльце института, он сам – шутливо приветствуя ее пионерским салютом... И тут Андрей понял, как сообщить Оле, что на Марсе именно он, не вызвав при этом подозрений Брюханкова! В его душе вспыхнула яркая, впервые по-настоящему обоснованная надежда.
     Андрей вскочил на ноги и готов был пуститься в пляс, но побоялся оступиться в темноте. Тем более, пора было менять баллоны. После их замены он уснул достаточно быстро.
     Уже под утро, перед самым рассветом, проснувшись в очередной раз для смены баллонов, Андрей снова посмотрел на рукав скафандра и покачал головой: -85 градусов! Если сядут аккумуляторы – кранты! Но вскоре встало родное, хоть и более далекое здесь солнышко, и батареи понемногу начали заряжаться. Андрей подремал еще часик, позавтракал, сменил в очередной раз баллоны и отправился дальше.
    
     Весь следующий день он шел по руслу Ниргала уверенно и быстро, словно по главному проспекту родного города. Ничего не менялось в окружающем пейзаже – все те же склоны берегов, тот же песок под ногами. Андрей перестал уже удивляться и красно-оранжевой гамме, преобладающей на этой планете, и розоватому цвету неба; даже осознание того, что он – на Марсе, стало притупляться.
     День прошел безо всяких приключений и неожиданностей, если не считать приключением уже тот факт, что проведен этот день на чужой планете. Наступил вечер, село солнце, и Струнник стал искать место для второго ночлега. Наступившая вскоре, вновь рассыпавшая по черному бархату неба ювелирно-ослепительный блеск бесчисленных звезд ночь прошла быстро, ибо спал Андрей на сей раз крепко, просыпаясь, впрочем, каждые пару часов для замены кислородных баллонов.
     Следующий день уже начал доставлять Андрею некоторые неприятности. Во-первых, он начал уставать – от монотонной ходьбы, от однообразия ландшафта, от вновь накативших на него невеселых мыслей. Во-вторых, как ни хорош был скафандр, – он не был приспособлен для «проживания» в нем нескольких суток подряд. В сапогах стало сыро от стекающих вниз пота и конденсированной влаги. В-третьих, специальная система для вывода из скафандра продуктов жизнедеятельности организма, хоть и неплохо справлялась со своими задачами, все же не была идеальной. Неприятные запахи наполнили скафандр и поначалу причиняли Андрею настоящее мучение – вплоть до рвотных позывов. Но человек привыкает ко всему – запах со временем почти перестал замечаться, а может это просто обоняние вырубилось от возмущения такой пыткой.
    
     Следующим утром, едва только солнце поднялось из-за линии горизонта, Андрей стал готовиться к решающим событиям своего путешествия. Для начала он решил выбрать «съемочную площадку». Ширина русла здесь была уже не такой большой, как в устье, и составляла метров четыреста, не больше. Андрей решил остановиться посередине, на одинаковом расстоянии от берегов – так лучше просматривалась панорама. Ровно в девять он включил приемник и стал ждать.
     Ожидание не было долгим – уже минут через десять вспыхнула в небе «струна». Кроме привычных баллонов, здесь была черная сумка. В ней оказался специальный планшет для многократных записей. Одна запись уже на нем присутствовала: «Через 10 мин первая партия, еще через 10 вторая. После подключения сразу выходи в эфир. Как договаривались, без фокусов. Брюханков». Андрей скрипнул зубами, увидев ненавистную фамилию. «Ладно, подожди, будет тебе фокус!» – злорадно подумал он.
     Через двадцать минут все оборудование, необходимое для телевизионного репортажа, было в распоряжении Андрея. В него входили телекамера с подставкой, мощный передатчик, антенна к нему, блоки питания, аккумуляторные батареи, провода и кабели. На тренировках Андрей раз двадцать соединял все это между собой, так что уже через десять минут он был готов к трансляции. Он включил передатчик, потом камеру и встал метрах в двух перед ней. Затем Андрей улыбнулся в объектив, встал по стойке «смирно», насколько это позволил скафандр, и взметнул над головой руку в пионерском салюте.
    
    
     Глава 11.
    
     Оля очень тяжело переживала исчезновение Андрея. Звонок Шмарова на следующее после прогулки с Андреем утро был для нее громом среди ясного неба! Разумеется, Ольга сразу же позвонила к Андрею домой. Оказалось, что Константин Петрович звонил уже и туда. Трубку сняла Валентина Васильевна, Андрюшина мама, голос которой дрожал от слез:
     – Оленька, что случилось, где Андрюша?
     – Валентина Васильевна, миленькая, я думала, что он дома...
     – Господи, Оля, как вы вчера расстались? Он разве не у тебя остался?
     – Он проводил меня и в половине третьего пошел домой...
     – Боже мой, что же делать? Надо сообщить в милицию!
     – Я позвоню туда, сейчас же позвоню!
     Милицейский дежурный равнодушным, скучающим голосом поинтересовался, когда пропал гражданин Камнерухов А.В. Оля ответила, что сегодняшней ночью.
     Голос дежурного сразу стал раздраженным и злым:
     – Девушка, не морочьте мне голову! Ищите свою пропажу в чьей-нибудь постели.
     В трубке раздались короткие гудки. Оля даже не сразу сообразила, что ответил ей дежурный, а когда до нее дошел смысл сказанного, она чуть не задохнулась от возмущения и с брезгливым отвращением бросила трубку.
    
     Ольга чувствовала, что сойдет с ума, если не сможет, по крайней мере, выплакаться перед кем-нибудь, кто сможет найти к ней теплое сочувствие и участие. Тут нужен был по-настоящему родной человек. И она поехала к маме.
     Светлана Сергеевна сначала очень обрадовалась приезду дочери, но увидев заплаканное лицо Оленьки, испугалась:
     – Что случилось, Оля?
     – Мама, Андрей пропал!
     – Как пропал, когда?
     – Мы гуляли с ним вчера, Андрей проводил меня до дома, уже было поздно... А сегодня – его нигде нет... Домой он так и не приходил...
     Оля снова заплакала. Светлана Сергеевна обняла дочку, нежно прижав ее к себе, и, словно маленькую, стала гладить по голове. Оля заплакала еще сильнее.
     Из соседней комнаты вышел Сергей Иванович. Увидев рыдающую Олю, прижавшуюся к матери, он одними глазами спросил у жены: что случилось?
     Светлана Сергеевна еле слышно шепнула:
     – Андрей пропал.
     Сергей Иванович стал сразу очень серьезным и сказал жене:
     – Как успокоится, пусть зайдет ко мне. – И снова скрылся в соседней комнате.
     Минут через десять, отплакавшись и умывшись, Оля зашла в комнату.
     – Здравствуйте, Сергей Иванович. Вы извините, что я так...
     Она развела руками, не зная что сказать.
     – Да ты садись, Оля, – встал и придвинул к ней стул Сергей Иванович. – Садись и все мне подробно расскажи.
     С этими словами он включил диктофон и взял в руки ручку, приготовившись делать пометки в блокноте.
     Круглые глаза Оленьки округлились еще больше.
     – А... зачем это? – кивнула Оля на диктофон.
     – Чтобы ничего не пропустить из твоего рассказа.
     – Простите, но кому это может пригодиться? – удивилась Оля. – Если вы хотите отнести это в милицию, то даже не утруждайте себя. Я уже пыталась с ними разговаривать...
     Оля сердито замолчала.
     – И каков был результат? – поинтересовался Сергей Иванович.
     – Сергей Иванович, неужели говорят правду, что все менты – козлы? – выпалила Оленька, тут же покраснев от собственной грубости.
     Сергей Иванович невольно рассмеялся. Он за все время, что знал дочь своей жены, ни разу не слышал от нее ничего подобного. Но тут же оборвал смех и ответил очень серьезно:
     – Козлы водятся в любой среде – не только в милицейской. Но давай перейдем к делу.
     – Но если это не для милиции, зачем вы записываете наш разговор?
     Оля посмотрела прямо в глаза Сергею Ивановичу и не отвела требовательного взгляда, пока он не ответил:
     – Это не для милиции, Оля. Это – для ФСБ.
     – Для ФСБ?! Но при чем здесь...
     – При чем здесь я, ты хочешь спросить?
     – Да...
     Сергей Иванович очень серьезным голосом – таким, что все Олины сомнения отпали сразу – ответил:
     – Я – сотрудник областного Управления ФСБ, и именно я собираюсь заняться исчезновением Андрея, а ты должна мне в этом помочь.
     – Сергей Иванович, но вы ведь – ревизор, вы ведь проверяли мамину контору...
     – Проверял. И ревизором пришлось стать. Но теперь ты знаешь, что и сам я работаю в Конторе, а поэтому понимаешь, что все подробности останутся за рамками нашего разговора.
     Оля, согласившись, кивнула.
    
     Все следующие два с половиной часа Оля подробно отвечала на вопросы Сергея Ивановича. Особенно подробно он расспрашивал о последнем свидании Андрея и Ольги в ту роковую ночь. Он просил вспомнить, по возможности очень точно, все темы их разговора, даже незначительные на первый взгляд. Когда Оля дошла до «Звезды России», как Андрей пренебрежительно отозвался о ее лидерах, Сергей Иванович заметно подобрался и попросил вспомнить диалог на эту тему дословно. Оля на минуту задумалась, вспоминая, и стала рассказывать:
     – Я сначала спросила у Андрюши, виден ли сейчас Марс, а потом – как он связан со «Звездой России».
     – Марс? Со «Звездой России»? – поднял брови Сергей Иванович.
     – Вот-вот, Андрюша тоже удивился: с чего я взяла, что они связаны, и сказал еще, что терпеть не может политику и политиков. А я ответила, что в последнее время телевидение и пресса очень часто говорят о Марсе и «Звезде России»... Как бы это сказать... В одном контексте, что ли... в общем – связывают их. А в интервью со Старицким тот вообще сказал, что они филиал «Звезды России» на Марсе откроют. Андрей тогда очень рассердился и сказал, что если я буду и впредь читать подобную чушь, то у меня поедет «крыша», а Марс им нужен, чтобы привлечь к себе внимание, пока он актуален из-за «Севера».
     Оля перевела дух, затем грустно вздохнула и продолжила:
     – А потом я еще больше рассердила Андрюшу, даже, наверное, обидела... Я сказала, что он похож на Старицкого.
     – На Старицкого?! У тебя есть с собой фотография Андрея?
     – Сергей Иванович!.. Ну, я же посылала вам с мамой нашу с Андреем фотографию!
     Суровый чекист заметно смутился, даже чуть покраснели его смуглые щеки. Стало сразу понятно, что он не особо интересовался личной жизнью дочери своей жены и фотографии этой не видел. Впрочем, возможно, ему просто не хватало на это времени. Оля, чтобы сгладить неловкость, сказала: «Сейчас, я попрошу у мамы!» и вышла из комнаты.
     Сергей Иванович Грушин, капитан из Отдела по борьбе с организованной преступностью областного Управления ФСБ, встал и принялся расхаживать по комнате, скрестив на груди руки. Профессиональное чутье подсказывало ему, что пропажа Олиного жениха напрямую связана с тем делом, которым занималась его группа. Начав «разработку» одной из самых жестоких в области банд, Грушин с коллегами неожиданно вышли на организацию «Звезда России», точнее, на вторую в ней по величине фигуру – Александра Станиславовича Старицкого. Осведомитель из бандитских кругов доложил, что Старицкий был «заказан» и убит. Это случилось вчера. А сегодня нашли убитым самого осведомителя. Полученную от него информацию проверить пока не удалось. Больше о Старицком никто не сообщал, молчание исходило и из самой «Звезды России», что было бы странным, если бы убийство действительно произошло. И вот – странное исчезновение Андрея Камнерухова, как утверждает Ольга – очень похожего на Старицкого... Тут явно есть какая-то связь!
     «Впрочем, – подумал Грушин, – сейчас мы увидим насколько велико это сходство», – в комнату входила Ольга с фотографией в руках. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: Камнерухов и Старицкий – это одно лицо, разве что Андрей выглядел несколько моложе и добрее, что ли...
     – Оля, – обратился Сергей Иванович к девушке. – Вот что я тебе скажу. Ты, самое главное, сейчас успокойся и ничего больше не предпринимай – никакой милиции, ничего. Я беру это дело под свой контроль и обещаю тебе, что сделаю все, что в моих силах. Ты мне веришь?
     Девушка молча кивнула.
    
     Оленька не заметила, как пролетел месяц. Он показался ей одним тревожным и кошмарным днем. Оля не знала сама, как сумела все-таки сдать экзамены в институте, хотя практически к ним не готовилась. То есть, она пыталась, конечно, готовиться – брала в руки учебник, садилась за письменный стол... А потом так и сидела над раскрытой страницей, не видя ни слов, ни формул – перед глазами стоял Андрюша, любимый, единственный, очень ей нужный! Преподаватели, зная историю студентки, закрыв глаза, ставили «удовлетворительно» за явно «двоечные» ответы бывшей отличнице и хорошистке.
     Шестого августа у Оленьки был выходной. Проснувшись утром, она машинально включила телевизор, чтобы его звуки хоть как-то разбавили пустоту квартиры и души. Шла очередная «мыльная опера». Оля хотела было переключиться на другой канал, как вдруг передача прервалась, и было объявлено о том, что с Марса получена важная информация, которая сейчас будет транслироваться.
     Ольга заинтересовалась. Когда три дня назад выяснилось, что посадка станции «Север» потерпела неудачу, она очень расстроилась, хотя, казалось, расстроить ее чем-то еще было уже невозможно. И вот, похоже, «Север» ожил! Но на телеэкране после непродолжительной пестрой ряби появилось нечто совершенно неожиданное: посреди красно-оранжевого марсианского пейзажа стоял... человек в скафандре! На его гермошлеме красовалась надпись «Звезда России». А за стеклом, искаженное бликами, виднелось лицо Старицкого, или... у Оленьки вдруг учащенно забилось сердце: или... это Андрей?! Да нет же, это подводит издерганная психика – уже мерещится невесть что! Тем не менее, Оленька придвинулась к телевизору и впилась взглядом в экран. Вот человек в скафандре улыбнулся до боли знакомо, выпрямился, словно по стойке «смирно» и... взметнул вверх руку в пионерском салюте.
    
     Оля не верила происходящему. Она вдруг решила, что все это ей только снится. Ну не может же быть такого в реальной жизни! Андрюша – на Марсе... Но это же бред! Да-да, подумала Ольга, это всего лишь бред воспаленного сознания! Но Андрей не исчезал с телеэкрана – он что-то писал на прямоугольной белой табличке... «Звезда России» приветствует вас с Марса!» – прочитала Оля. Андрей и «Звезда России» – что может быть между ними общего?! И как вообще оказался Андрюша на Марсе?!
     Следующая надпись, сделанная Андреем и показанная в камеру, повергла Оленьку в еще большее изумление. Она гласила: «Меня зовут Александр Станиславович Старицкий». Вот это да! Зачем Андрюше выдавать себя за Старицкого? Оля чувствовала, как все путается в ее голове, смешиваясь в клубок безумия. «Как бы действительно не сойти с ума», – подумала Ольга. Но самое главное, что Андрюша жив, вот он – прямо перед ней, и в то же самое время за миллионы километров от нее!
     Андрей продолжал писать на своей дощечке, с точки зрения Ольги, – какую-то чушь: о том, что «Звезда России» уполномочила его представлять на Марсе всех землян, первым из которых ступил на его поверхность он – русский патриот Александр Старицкий; о том, что только «Звезде России» по силам было выполнить этот беспримерный в истории эксперимент – транспортировать на Марс человека без помощи космического корабля; о том, что забота о престиже и процветании родной страны важнее для «Звезды России» всех личных амбиций... Затем Андрей взял камеру в руки и, медленно поворачиваясь, показал фантастическую панораму Марса. Сомневаться, что это именно Марс, не приходилось: непривычно близкий горизонт, маленькое солнце, тускло-розовое небо, оранжево-красные пески... Прощаясь с телезрителями, Андрей вновь отсалютовал по-пионерски.
     Когда трансляция закончилась, Оленька наконец пришла в себя и набрала номер Константина Петровича Шмарова. Радость душила ее, и с кем-то надо было срочно ею поделиться. Но разговор с коллегами по работе несколько остудил Ольгу. Они явно сочли ее не в своем уме. Поэтому звонить родителям Андрея она не стала, хотя сначала и собиралась. Нет, надо срочно ехать к Сергею Ивановичу!
    
     Грушин внимательно выслушал Ольгу и, к счастью, сумасшедшей не посчитал. Он только спросил, почему Оля так уверена, что на Марсе именно Андрей, а не Старицкий.
     – Все-таки, изображение было не таким уж идеальным, – прямо высказал Сергей Иванович свои сомнения девушке. – Да и стекло шлема давало блики. Я, например, нисколько не сомневался, что это именно Старицкий.
     – Сергей Иванович! – вскочила Ольга. – Но он ведь подал мне знак!
     – Знак? – удивился Грушин. – Какой же?
     – Понимаете, у Андрюши есть такая смешная привычка – приветствовать меня пионерским салютом. Если вы внимательно смотрели передачу...
     – В самом начале и в конце репортажа он действительно салютовал, – прервал Олю Сергей Иванович. – Думаю, что ты права, Старицкому этот жест мало подходит...
     Грушин вдруг понял, что все теперь становится на свои места, все последние события выстраиваются в логическую цепь! Осведомитель был прав – Старицкого действительно убили. Днем позже исчезает Андрей Камнерухов, удивительно похожий на него. Старицкого готовили к отправке на Марс, и Андрей занял его место. Поэтому при трансляции с Марса отсутствовал звук, что сначала удивило Грушина; теперь же стало понятно, что звука не было, чтобы по голосу не смогли определить подмену. Кому все это было нужно? Ответ очевиден – Брюханкову, ведь это не просто реклама – рекламища! Можно считать, что он уже губернатор. Но нет, погодите радоваться, Иван Владимирович! Очень уж много возникает тут разных вопросов, отвечать на которые вам вряд ли захочется, но все же придется. И самый главный из них: собираетесь ли вы возвращать на Землю Камнерухова, что маловероятно, так как тогда сразу обман всплывет? Ну и еще чисто технические нюансы: как удалось отправить человека на другую планету? Где эта загадочная установка и кто ее создатель? Почему человек оказался на Марсе всего через три дня после гибели «Севера»? Что-то тут было очень нечисто...
     Ольге, понятное дело, Грушин свои мысли излагать не стал, сказав лишь только:
     – Спасибо тебе, Оля, за информацию. Мы сделаем все, чтобы вернуть Андрея.
     Через пять минут он уже сидел в машине, которая мчалась в Управление.
    
     Ликование Брюханкова очень скоро сменилось паникой. Уже ближе к вечеру того же исторического дня, шестого августа, с ним связался человек, которого Иван Владимирович считал одним из самых ценных осведомителей. Информация, полученная от него, повергла БИВа в шок: им вплотную занялась ФСБ! Дело запахло полным крахом. «Если у них в руках есть хотя бы малюсенький кончик ниточки, – думал БИВ, – то, потянув за него, они размотают весь клубок! Но если я заставлю навсегда замолчать Короткова и Камнерухова – никто, никогда, ничего не докажет. Надо спешить, надо очень-очень спешить!»
     Брюханков в любом случае собирался устроить «аварию» излучателя, при которой должен будет погибнуть Коротков и, соответственно, Камнерухов. Но БИВ не планировал делать это столь срочно. По крайней мере, он рассчитывал провести еще несколько репортажей с Марса. Он даже предложил журналистам подготовить вопросы, которые он сможет передать на Марс Старицкому, с тем, чтобы тот при следующей трансляции ответил на них. Но вот все неожиданно оказалось на грани провала... «Аварию» необходимо было осуществить немедленно, пока ФСБ не добралась до установки!
     Взрывное устройство с часовым механизмом было давно готово. Его мощности должно было хватить, чтобы разнести лабораторию вдребезги. Погрузив «адскую машинку» в багажник «Вольво», Брюханков сел за руль и поехал в лабораторию.
    
     Коротков очень удивился вечернему посещению БИВа. По логике, в такой вечер он должен бы сидеть на банкете в свою честь в каком-нибудь самом шикарном ресторане. Но еще больше удивился Юрий Петрович, увидев направленный на него пистолет, зажатый в руке Брюханкова. Раздались три выстрела. Коротков упал, так и не успев ничего спросить.
     БИВ перетащил тело ученого к пульту управления установки и посадил в кресло. Установка была включена и весело мигала разноцветными индикаторами – Коротков как раз готовил к отправке очередную «посылку» Андрею. «Ну что ж, – подумал Брюханков, – это даже и к лучшему! Может быть, включенная-то она сильнее рванет!» Он аккуратно перенес взрывчатку из багажника машины в камеру установки. Подумал, на сколько минут выставить таймер, чтобы успеть отъехать на безопасное расстояние от лаборатории. В конце концов решил, что десяти минут для этого хватит за глаза. Взведя часовой механизм, БИВ повернулся к дверце, чтобы выйти и... застыл в ужасе.
     Если бы не эта нервная, дикая спешка, Брюханков, скорее всего, произвел бы контрольный выстрел в голову Короткову. Но сегодня и трех выстрелов в грудь он посчитал достаточным, тем более, что взрыв в любом случае должен был завершить начатое. Однако ни одна из трех пуль не задела сердце ученого, хотя одна и прошла всего в сантиметре от него.
     Придя в сознание на залитом кровью кресле Коротков затуманенным болью взглядом увидел Брюханкова, зашедшего в «камеру возбуждения». Перед глазами все расплывалось, но он все же заметил, как именно в это мгновение вспыхнул зеленым светом на пульте управления индикатор связи с маяком приемника. Тело Короткова налилось дикой тяжестью, даже приподнять руку оказалось труднейшим занятием. Уже проваливаясь вновь в бездну небытия, Юрий Петрович успел измазанными кровью пальцами щелкнуть тумблером на приборной панели.
    
    
     Глава 12.
    
     После состоявшейся телетрансляции Андрей каждый раз с замиранием сердца ждал очередного «сеанса связи» с Землей. Хотя по программе было запланировано три трансляции – по одной каждый день, – он не без основания опасался, что это было просто блефом со стороны Брюханкова, как и обещанная установка для возвращения. Всякий раз, включая приемник, Андрей опасался, что «посылки» больше не будет. Но, тем не менее, в течение всего дня, с обычным часовым интервалом, «струна» появлялась на марсианском небосводе, принося с собой живительный кислород, воду и пищу. Единственной надеждой Андрея оставалось то, что Оленька смотрела телепередачу, что она поняла знак, который он ей дал. Хотя... Кто поверит ей, девчонке? По крайней мере, теперь, глядя по ночам на красноватую звездочку в небе, она будет знать, что это – могила ее любимого.
     «Посылка» с «ночным запасом» пришла тоже. Это вселяло определенные надежды, хотя и не вытеснило из души тревоги. С тяжелым сердцем устроился Андрей на ночлег.
     Утром, без десяти девять Андрей, как всегда включил приемник, отошел на безопасное расстояние и приготовился ждать. На сей раз ни ровно в девять, ни в пять, десять минут десятого ничего не происходило. Маленькое солнце медленно катилось ввысь. «Ну, вот и все!» – подумал Андрей даже как-то совершенно спокойно, словно его это уже больше не касалось. И вдруг в тускло-розовом небе возник все же сталистый луч и уперся в раструб приемника. А через пару мгновений возле приемного аппарата, кроме обычных баллонов Андрей увидел... Брюханкова!
     Сначала он не поверил глазам. Но это был не обман зрения, не сон, не мираж, – перед ним, в темно-синем костюме, белой сорочке и галстуке стоял, качаясь и хватаясь обеими руками за горло, сам Иван Владимирович Брюханков! Рот его перекосило в беззвучном крике, подкосились колени. Брюханков упал, завалившись набок, затем, извиваясь в судорогах, перевернулся на спину. Андрей подбежал ближе.
     Страшная метаморфоза происходила с лицом Брюханкова: стали раздуваться и вылезать из орбит глаза, вспучиваться кожа. Наконец глаза, раздувшись до размера теннисных мячей, лопнули, а из глазниц забурлила пена моментально вскипевшей крови. Тело Брюханкова продолжало раздуваться, как огромная резиновая кукла. Но вот и кожа его стала лопаться, рваться, разбрызгивая вокруг хлопья розовой пены, которая тут же испарялась в предельно разряженной атмосфере. Вскоре уже все тело покрылось этой красно-розовой кипящей, пенящейся массой. И эта кровавая, пузырящаяся кукла стала вдруг быстро съеживаться, «сдуваться», пока на красном марсианском песке не остался лежать обтянутый лоскутами драной кожи скелет в когда-то темно-синем костюме и белой рубашке. Теперь же цвет этого существа трудно было определить наверняка: что-то серо-буро-малиновое, как говорится.
     И только теперь Андрей вдруг увидел, что рядом со страшной фигурой лежит темный ящик с проводками, тянущимися к небольшой коробочке с кнопками и цифровым табло. На этом табло красным цветом мигали цифры: «00:40». «00:39», «00:38»... Что-то ужасно знакомое было в этом зловеще-кровавом мигании... «Господи! Да это же таймер взрывного устройства!» – вслух заорал Андрей и бросился со всех ног подальше от смертельной «посылки».
     Легко разогнавшись при уменьшенной в три раза силе тяжести, Андрей не сумел так же легко остановиться – инерция его массы оставалась прежней – и кубарем покатился под спасительные завалы камней возле береговой кручи. Через мгновение камни и грунт под ними вздрогнули. Андрея подбросило вверх на несколько сантиметров. Поднялась и стала быстро оседать бурая туча пыли и песка.
     Вернувшись через пару минут к последнему пристанищу БИВа, Андрей увидел там лишь глубокую воронку метра четыре в диаметре. Прах Брюханкова буквально развеяло по ветру. Главный его, самый страшный враг прекратил свое существование! Хуже было другое – вместе с собой в небытие он забрал весь запас кислорода и пищи, всю телеаппаратуру и, что самое страшное, – приемник. Все это было превращено теперь в мелкие куски металла и пластика, разбросанные по дну русла высохшей миллионы лет назад марсианской реки Ниргал.
    
     Грушин с ребятами из возглавляемой им группы мчались по горячим следам Брюханкова. Иван Владимирович производил еще последние «пузырения» на Марсе, когда Сергей Иванович вбежал в лабораторию Короткова. Он сразу увидел кровавую лужу на полу и тянущуюся от нее к креслу алую дорожку. В кресле полулежал человек, но это был не Брюханков. С поднятыми наготове пистолетами, грамотно рассредоточившись, фээсбэшники быстро прочесали помещение. БИВ исчез.
     Мрачно сплюнув, Сергей Иванович подошел к окровавленному телу, не подающему никаких признаков жизни. Но приложив палец к сонной артерии пострадавшего, он ощутил едва ощутимое биение жизни. Видимо, от этого прикосновения мужчина пришел в себя и зашевелил губами.
     – Где Брюханков? – спросил у него Грушин.
     – На Марсе... – еле слышно прошептали посиневшие губы. Раненый вновь потерял сознание.
     Только сейчас Грушин заметил, что стоявшая рядом установка, напоминающая аппарат для флюорографии, включена, а выходящая из нее конусообразная трубка направлена в раскрытое окно, прямо в вечернее небо.
    
     Срочно доставленный в спецбольницу областного Управления ФСБ Юрий Петрович Коротков был прооперирован лучшим хирургом области Ненашевым. Возле дверей операционной, в три часа ночи его поджидал Грушин. Его вопрошающий взгляд был понятнее слов.
     – Две пули пробили легкое, одна прошла в сантиметре от сердца, – снимая перчатки и маску сказал уставший хирург. – К счастью, аорта не задета, но больной потерял много крови. Я думаю, что его жизнь вне опасности, хотя какие-то обнадеживающие выводы делать сейчас еще рано.
     – Когда я могу с ним поговорить? – почти выкрикнул Сергей Иванович.
     – Вы что? – опешил Ненашев. – Какие могут быть разговоры? Неизвестно даже, когда он придет в сознание: может быть завтра, а может – через неделю!
     – От того, сколь быстро я смогу поговорить с Коротковым, зависит жизнь еще одного человека! – воскликнул в отчаянье Грушин. – И этот человек – на Марсе! Только Коротков может его спасти.
     – Вы имеете в виду Старицкого? – удивился хирург.
     – Какой, к чертям, Старицкий! Там нет никакого Старицкого. На Марсе – простой хороший парень, и он сейчас в большой беде!
     – Хорошо, я сразу же сообщу вам, как только больной придет в себя.
     – Сделайте все возможное, чтобы он пришел в сознание как можно быстрей, хотя бы на пять минут! Я буду ждать здесь.
     – Но... это в любом случае не будет очень скоро...
     – Ничего, я подожду.
    
     Коротков пришел в себя в шесть часов утра. Через минуту возле его кровати стоял Грушин.
     – Юрий Петрович! Как спасти Камнерухова? – сразу же задал он главный вопрос.
     Коротков еле слышно ответил:
     – Кислород... Ему нужно отправить кислород!
     – Как это сделать?
     – В лаборатории установка... она уже настроена... в камеру с дверцей поставьте баллоны: голубые – с кислородом, серые – с водой, зеленые – с пищей... Они – в подсобке лаборатории... Когда загорится зеленый индикатор на пульте управления... возле кресла, где я... повернете тумблер...
     – А если не загорится?
     – Будет мигать красный... Это значит... приемник на Марсе... выключен... тогда бесполезно...
     – Я понял, все понял, – быстро ответил Сергей Иванович. – Но как мы узнаем, что он их получил?
     – Никак... обратной связи нет... Хотя... Какое сегодня число?
     – Седьмое августа, шесть часов утра.
     – Ночью должна была состояться очередная трансляция с Марса... Узнайте... если передача была – он жив... Да, отправлять «посылки» нужно каждый час... с девяти вечера... до девяти утра... два баллона кислорода, один – воды, один – пищи.. в девять утра – запас на ночь... десятикратный...
     – А если отправить к нему людей?
     – Нельзя... пока не уверены, что приемник там, на Марсе включен... Иначе... смерть.
     – И последний вопрос, Юрий Петрович. Когда я спросил вас в лаборатории, где Брюханков, вы сказали, что он – на Марсе... Как это надо понимать?
     – Он что-то делал там, в камере... Наверное, устанавливал бомбу... Он думал, что я уже мертв... а я успел... нажать...
     Коротков явно начал слабеть, надо было уходить, но Грушину стало вдруг страшно от последнего сообщения Юрия Петровича.
     – Но если у него была бомба, – проговорил он дрогнувшим голосом, – то она попала на Марс?
     – Конечно... но я не знаю, успел ли он ее взвести...
     Коротков закрыл глаза, казалось, что он снова впал в беспамятство. Но вот его веки дрогнули и он тихо, но уверенно сказал:
     – Приведите ко мне Николаева Славу, из Института... Я ему все объясню, что делать дальше...
    
     А Андрей Камнерухов в это время настойчиво шел назад, к «Северу». В этом была его последняя, еще теплившаяся в глубине души, надежда на спасение. Теперь он понял, как может ему пригодиться сказочный подарок Короткова, подсказавшего о разомкнутом видеоразъеме и о том, что не надо взрывать антенный фидер. Станцию можно было оживить! Можно было сообщить о себе на Землю! И там был приемник.
     Андрей шагал и шагал по все более расширяющемуся руслу, подбирая все оставленные им когда-то баллоны с кислородом, полные и полупустые. Он почти не делал привалов: «посылок» ему принимать было все равно нечем, а драгоценный кислород тратить на пустое сидение было не просто жалко – недопустимо.
     Спать Андрей устроился только через пятнадцать часов почти безостановочной ходьбы, когда ноги просто отказывались уже сделать хотя бы один шаг. Тем более, почти в кромешной ночной тьме ничего не было видно. По прикидкам Андрея, он прошел уже две трети пути, и завтра уже должен быть у станции. Сон свалил Струнника сразу, и он не заметил, как стал вдруг усиливаться ветер, как скрылись за плотной песчаной пеленой звезды.
     Проснувшись, Андрей не сразу понял, что происходит – он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Перед глазами была сплошная, беспросветная темень. Казалось, что его погребли заживо. И это было недалеко от истины – песок засыпал Андрея почти на полметра. Дикий, первобытный ужас удесятерил силы, и Струнник смог наконец с огромным трудом выбраться из обретенной было могилы.
     Он с трудом дышал, почти задыхался, и только взглянув на индикатор уровня кислорода, понял, что это не одышка – это закончилась дыхательная смесь в баллонах! Андрей начал яростно раскапывать песок возле камня, где он положил сумку с баллонами. И только когда легкие стало нестерпимо жечь из-за отсутствия воздуха, а перед глазами замелькали зеленые круги, рука наткнулась на заветную сумку. Никакому кладу в мире не смог бы обрадоваться Андрей больше! Почти теряя сознание, он прицепил к скафандру баллон и долго еще не мог вволю надышаться. Полежав минут пять на спине, пока не прошло головокружение, Андрей, пошатываясь, встал. Поднял сумку и еще раз посмотрел на баллоны – один полный и два полупустых. Хватить их, вместе с только что надетым, должно было часов на шесть. Идти еще – часов десять-двенадцать, и впереди, как минимум, – столько же «тайников» с баллонами. Это радовало.
     Однако радость Андрея была преждевременной – четыре «тайника» оказались так засыпаны ночной бурей, что он не смог докопаться до баллонов. К счастью, ветер к полудню стих, как раз когда Струнник вышел наконец к устью. «Если бы я попал сюда в сезон «пылевых бурь», – подумал Андрей, – то давно бы уже лежал, погребенный песком!»
     Теперь до станции оставалось часов пять ходьбы, даже меньше – если не делать остановок. «Лишь бы оставленные впереди баллоны были не засыпаны!» – взмолился Андрей. На этот раз ему повезло: когда обессиленный Струнник буквально рухнул от изнеможения возле родного до боли «Севера», в его сумке лежали четыре полных, пять полупустых баллона, и полтора баллона дыхательной смеси висели за спиной. Итого – на 16-20 часов жизни. Много это или мало – будет зависеть от того, сумеет ли он с помощью «Севера» «докричаться» до Земли и успеют ли там, на родной планете, оперативно на это среагировать нужные люди.
     Эта мысль заставила Андрея подняться и он, шатаясь от усталости, забрался на подставленный им же когда-то камень, чтобы соединить разъемы. Но сделать это оказалось не так-то просто: погнутая при открытии заслонка, закрепленная потом лишь одним уцелевшим винтом, пропустила внутрь столько песка и пыли, что ответные части разъемов никак не входили друг в друга. Андрей ожесточенно тряс ими, насколько это позволяли короткие кабели, даже подул, забыв, что на нем шлем, а потом чуть в этот же шлем не плюнул с досады. Битый час провозился Андрей с разъемами, а когда наконец работа была выполнена, минут двадцать сидел, привалившись к опоре станции, не в силах пошевелиться от усталости. Но день клонился к вечеру, и надо было обязательно отправить домой послание, пока Земля еще находилась в зоне прямой видимости.
     Андрей достал из сумки планшет для записи и принялся выводить на нем трясущейся рукой: «Я – Андрей Камнерухов. Кислорода – на 14 часов. Срочно сообщите Короткову Юрию Петровичу, Институт физических исследований. Жду посылку!» Затем он вышел прямо перед объектив телекамеры и встал, прижав к груди послание. Он простоял минут пять, затем опустился на песок, все еще держа табличку у груди, а еще через пару минут заснул, свернувшись калачиком.
    
     В Центре Управления Полетом на программе станции «Север» еще не поставили крест, и специально назначенный оператор продолжал «слушать» Марс. Однако надежды, что станция «оживет» таяли с каждым днем. Поэтому, когда под утро восьмого августа сигнал с замолчавшего «Севера» зафиксировала аппаратура Центра, полусонный дежурный не сразу сообразил, что произошло. Особенно, когда на экране телемонитора возникла фигура человека в скафандре. Дежурный тряхнул головой, прогоняя сонную одурь. Человек с экрана не пропадал. Он держал перед собой прямоугольную табличку, на которой было что-то написано. Лишь прочитав текст, дежурный окончательно проснулся и схватил трубку телефона.
    
     Ивана Сергеевича Грушина разбудили в шесть утра. Примчавшись в Управление, он узнал, что Андрей Камнерухов нашелся. Огромная радость наполнила Грушина, но тут же сменилась не менее огромной тревогой: кислород у Струнника был на исходе.
     Не теряя времени, Сергей Иванович помчался в лабораторию Короткова. Все прошлое утро, пока Марс не ушел из зоны видимости, он продолжал час за часом отправлять кислород в неизвестность. Но вчера днем было принято решение прекратить отправку «посылок», поскольку вероятность того, что Камнерухов погиб была очень велика. В любом случае, отправить к нему на помощь людей было невозможно, стало быть гибель Струнника была неизбежной.
     И вот – Струнник дал о себе знать! Мало того, он находился возле станции «Север»! Все это было очень странно, однако, теперь, когда двухсторонняя связь с Марсом налажена – скоро все вопросы прояснятся.
     Погрузив баллоны в камеру, Грушин подумал немного и вырвал листок из блокнота. «Крепись, Андрюха! Мы тебя видим! Теперь все будет в порядке!» Подписываться он не стал, так как подумал, что очень много людей подписалось бы сейчас под этим коротким посланием. Прикрепив записку к баллонам, Сергей Иванович подошел к пульту управления и щелкнул заветным тумблером.
     Было уже восемь часов утра, в девять нужно было отправить ночной запас для Андрея. Грушин принес баллонов в два раза больше, чем надо, на всякий случай. А потом подумал: зачем ждать до девяти? Сейчас, подключенный к станции, приемник включен постоянно!
     Отправив «ночную посылку», Грушин помчался в больницу, к Короткову, чтобы рассказать ему радостную новость. Удивительно, но всего за сутки Юрий Петрович заметно пошел на поправку. Он встретил Грушина встревоженным, но совершенно ясным взглядом. Голос его все еще был слаб, но не прерывался уже на каждой фразе.
     – Есть новости? – сразу спросил он, забыв поздороваться с вошедшим.
     – Да! – радостно воскликнул Грушин, но вспомнив, где он находится, снизил голос. – Андрей жив! Сегодня утром заработала телекамера «Севера» – там Андрей!
     – «Север»? – встрепенулся Коротков. – Он все-таки пошел к нему, догадался... Значит, он понял меня. Значит, я не зря рисковал.
     – О чем вы, Юрий Петрович? – забеспокоился Грушин, решив, что больной заговаривается.
     – Нет-нет, это сейчас не важно, – отрезал Коротков. – Продолжайте.
     – Камнерухов написал, что он устранил неисправности станции, – тут Сергей Иванович пожал плечами в недоумении. – Теперь он ждет нашей помощи. Я отправил ему кислород и пищу, но ведь его надо как-то оттуда вытаскивать!
     – У меня уже был вчера мой ученик и коллега – Вячеслав Николаев. Я сказал ему, где находятся чертежи и прочие документы по портативной установке излучателя. Я втайне от Брюханкова подготовил все же по ней всю документацию, хотя и не был уверен, что она пригодится... Помогите Николаеву! Нужно как можно быстрее собрать ее и отправить на Марс! И еще... Вы спросили в прошлый раз, можно ли отправить на Марс людей...
     – Да-да! – Грушин вскочил со стула.
     – Теперь можно. Помогите Андрею, прошу вас! Это по моей вине он попал в такую беду!
     – Ни в чем вы не виноваты, выбросьте это из головы! Главный виновник случившегося получил уже по заслугам – кстати, благодаря вам. Давайте лучше поговорим о технике переброски людей на Марс.
    
     Все последующие трое суток Андрей провел возле «Севера», бесперебойно получая кислород, пищу и, что особенно радовало, письма. Получив первое письмо от Оленьки, Андрей долго отплясывал какой-то совершенно невообразимый, поистине марсианский танец.
     «Милый, любимый Андрюшенька! – писала Оля. – Ты жив, жив, жив!!! Я всегда верила в это, я знала, что ты живой!!! Я люблю тебя, родной мой, я тебя очень-очень люблю...». Письмо занимало три мелкоисписанных листа, и Андрей уже раз двадцать перечитал его и скоро знал почти наизусть. Но руки все равно тянулись к заветным листам бумаги. От столь частого чтения и воздействия разряженной и морозной атмосферы листы стали ломкими, раскрошились на несколько частей, и только когда прочесть письмо стало уже совсем невозможно, Андрей бережно сложил кусочки бумаги в сумку.
     На четвертые сутки вместо обычной «посылки» возле станции появились... четверо людей в скафандрах! Андрей замер от неожиданности, хотя знал, конечно, что рано или поздно это должно случиться. Люди подошли к Андрею, один из них прижал стекло своего шлема к шлему Камнерухова и, явно волнуясь, сказал:
     – Здравствуйте, Андрей Викторович! По поручению Правительства Российской Федерации...
     Человек замолчал на середине фразы, махнул рукой и крепко обнял Андрея.
     Весь день с Земли приходили многочисленные «посылки». В них были детали конструкции разборных герметических домиков, инструменты, продукты питания... К вечеру два домика в виде сегментированных полусфер были готовы. Андрей впервые за последние десять суток снял скафандр. Игорь Владимирович Нефедов, командир спасательной группы, невольно поморщился – от Андрея исходил такой запах, что в маленьком помещении стало трудно дышать, система очистки воздуха не справлялась со свалившейся на нее задачей. Андрей очень смутился и тут же нырнул за дверцу душевой кабинки. Всю снятую с себя одежду и белье он, не задумываясь, выбросил в утилизатор и встал под прохладные тугие струи воды. Наконец-то он почувствовал себя человеком!
     Но Марс продолжал держать Андрея Камнерухова, ставшего знаменитым на весь мир Струнника, в своих цепких объятиях. Приходилось ждать, пока построят на Земле установку для возвращения и пришлют ее сюда. А здесь, в свою очередь, ее надо будет собрать, испытать, и только тогда можно будет покинуть эту не слишком гостеприимную планету. «Но это пока – негостеприимную, – думал Андрей. – Скоро, с помощью установки Короткова, человечество без особых затрат сможет колонизировать планеты Солнечной системы и их спутники, а дальше – кто знает, может, дойдет очередь и до иных планетных систем».
    
    
     Эпилог.
    
     В новом Дворце бракосочетаний областного центра звучал волнующий и торжественный Марш Мендельсона. Посреди огромного, красочного свадебного зала стояла прекрасная молодая пара: высокая, стройная невеста в белоснежном платье, с огромными, словно чем-то радостно удивленными глазами и худощавый, темноволосый жених в строгом темном костюме с Золотой Звездой Героя России на груди.
     Гостей на церемонии было много, как никогда: помимо родственников, друзей и знакомых новобрачных, здесь присутствовали и многие «высокие чины» – из руководства области, других областных городов, с металлургического комбината. Было очень много представителей СМИ – частые вспышки их аппаратуры прорезали пространство прекрасного зала. По иронии судьбы, Дворец бракосочетаний был построен, в основном, на средства господина Брюханкова, о чем, впрочем, в этот день никто даже и не вспомнил.
    
     Жених и невеста, казалось, не замечали окружающего их многолюдия. Для них во всем мире существовали сейчас только они двое. Они смотрели только друг на друга, хотя, по логике момента, должны были смотреть сейчас на распорядителя торжества. Им было не до этого. Они были вместе – ничего больше не имело для них значения.
     – Ты вернулся, ты все-таки вернулся, любимый! – шептала невеста еле слышно. – Ты успел...
     – Как же я мог не вернуться, – так же шепотом отвечал жених. – Ведь я же люблю тебя, я не могу без тебя жить! – Затем он озорно, по-мальчишески улыбнулся и добавил: – К тому же, Аэлита оказалась не в моем вкусе...
    
     г.Мончегорск, 1999, 2006 гг.