- Присядьте, пожалуйста, и подождите несколько минут, - вежливый робот-проводник указал на кресла в широком фойе. – Вас вызовут.
     Иван Петрович Фролов уважительно кивнул в ответ, сел на белый прохладный пластик, закинул ногу на ногу и осмотрелся.
     Свет, разумеется, был искусственный. На Сипионе (или по земному Венус-дельта-14) несколько месяцев в году стояла сипионская ночь, чью темноту изредка слабо развеивали три местных луны: Вельда, Глада и Ритма (Большая, Красота и Непостоянная). Заодно происходила местная сипионская зима – кродан («холодная»). Бесснежная, с пронизывающими холодными ветрами.
     Стены, напротив, отображали диеру-лето. Непривычно зеленое небо, совсем земные белоснежные облака. По левую руку – кусочек леса, удивительные деревья, похожие больше на гигантскую траву. По правую – уходящий к горизонту ярко-зеленый океан.
     Иван Петрович украдкой бросил взгляд на сидящих в фойе. Что ж, человек он тут один. Несколько похожих на лемуров страддов с Гнеии, житель далекой Шу, прячущий жвалоподобное лицо за маской (местное содержание кислорода, насколько Иван Петрович был в курсе, губительно для шуианцев). Четверо сипионцев, расы Ррок. По-видимому, колонисты с соседней системы Сипион Втора. И он.
     Время неохотно, тянуче двигалось вперед.
     Собственно, если привели из «карантинника», можно было надеяться, что сегодня примут обязательно.
     Нервы давали о себе знать и Иван Петрович с неприятным удивлением обнаружил, что барабанит пальцами по коленке. И так, достаточно громко, яростно.
     Надо успокоиться, тут наверняка везде датчики-наблюдатели, анализаторы. На Марсе на вокзале говорили, что теперь на Сипион эмигрантов берут неохотно, лучше и не пробовать. Не то, что раньше.
     Чтобы скрыть нервозность, он протянул руку к изящному (но несколько неуместному) низкому столику, взял инфопанельку. Наушник-переводчик отцеплять не стал (если наблюдают, то пускай знают – он уже изучил все четыре местных языка достаточно хорошо, чтобы не пользоваться переводом).
     Иван Петрович отыскал главный новостной, выбрал чаргский язык.
     «Волна эмиграции, уже третья, как говорит социолого-политический центр «Наши» наконец-то закончилась. За последние семь кварт всего двое подали заявление на получение вида на жительство. Одно из них уже отклонено, ввиду невозможности вступления подавшего ни в одну из разрешенных рас, второе сейчас рассматривается комиссией по мимикрии. Это все о внешнесипионском. Впереди вас ждет обзор самых лучших пляжей на диеровском полушарии, прогноз погоды и новости спорта. Оставайтесь с нами…»
     Иван Петрович ощутил внезапно внутри посасывающий холодок страха. Одно отклонено. Что если и его вот так не примут? Денег хватит только до Солнечной системы, но туда путь заказан. Можно еще попроситься на Шу, но постоянное существование в скафандре плюс военная диктатура. Это абсолютно нельзя назвать жизнью. К тому же у Шу с Землей договор на выдачу «нежелательных элементов». Если то выступление выльется в дело, вполне вероятно он будет привлечен и проведет остаток жизни на Луне, или Фобосе в «одиннадцатой».
     - Человек Фролов, - то, что на жестковатом ррокском языке говорят его фамилию, Иван Петрович понял не сразу.
     – Человек Фролов, - повторили вызов.
     Иван Петрович несколько нескладно и сумбурно встал с кресла, положил инфопанельку и отправился в приоткрывающиеся двери.
     Помещение, куда он попал, было небольшим: длинный выгнутый полукругом стол, несколько кресел, различной формы, как и в фойе. На вид единственное различие – не пластиковых, а отлитых из чего-то мягкого. По другую сторону стола сидело двое сипианцев. Чарг, несколько похожий на древних динозавров, с коричнево-кремовыми чешуйками, и долуг, напоминающий многоножку без хитинового покрова, обтянутую нежно-розовой кожей.
     - Садитесь, - проскрипела многоножка.
     Иван Петрович послушно сел, и, не зная куда деть руки, положил их на коленки, как маленький.
     - Иван Петрович Фролов, уроженец планеты Земля Солнечной системы? – спросил чарг.
     Его маленькие ручки теребили некий блестящий прибор, вероятно пульт управления компьютером.
     - Да, – ответил Иван Петрович.
     Чарг побегал когтистыми пальцами по приборчику и на стене позади сипианцев появилась анкета Фролова, заполненная автоматом при отлете из Солнечной системы.
     - Так, так, значит вы врач? – проскрипел долуг. Долугский Иван Петрович знал, но понимал пока еще с трудом.
     - Да, - снова ответил Фролов.
     «Травматолог», - добавил уже мысленно. – «Специалист по регенерации кожных покровов».
     - Ваша причина эмигрировать так далеко от родины? – чарг продолжал играть с пультом.
     - Невозможность существовать в новом монокультурном государстве.
     «Что я говорю?» - ужаснулся Иван Петрович.- «Они ж меня сразу в неблагополучные запишут!»
     - У Вас отмечен конфликт с властями на почве попытки возвысить культуру… русскую?.. бывшей страны России. Что ж Вы честны, - долуг покачивал множеством отростков-щупалец.
     «По-моему так они высказывают одобрение. Или неодобрение?» Пальцы Ивана Петровича начали отыгрывать на коленях некий мотив. Он спохватился и сложил руки на груди. Подумал, вновь опустил руки на колени, переплетя пальцы, сжав их в один комок.
     - Почему Вы хотите эмигрировать именно на Сипион? У нас строгие критерии для эмиграции. Вам придется пройти процесс мимикрации в одну их четырех разрешенных к проживанию рас. Вы знаете наши языки?
     - Да, - ответил Иван Петрович, и повторил на долугском, ррокском и сдаци. – У вас довольно жесткие требования для желающих поселиться на Сипионе, но как Вы, конечно, знаете атмосфера Сипиона для землянина почти родная. К тому же после освоения колоний на Вашей планете нет проблем перенаселенности, как, скажем на Шу, или Гнеии.
     - А не связано ли это с тем, что Сипион не выдает своих жителей в случае запроса с родной планеты эмигрирующего? – прервал чарг.
     Иван Петрович осекся и замолчал. Что тут скажешь? Может быть надо соврать? В конце концов, тут решается его дальнейшая судьба, да и обман такой незначительный. Сказать: «Не знаю», и все. Кто докажет обратное? Фролов почувствовал, что начинает краснеть.
     Долуг смотрел на него тремя парами немигающих глаз. Стать таким же. Измениться внешне, не меняясь внутренне. Иван Петрович вдруг испытал непонятное ощущение неправильности происходящего. Нереальности творящегося. Бежать от лжи, дабы плодить ее самому?
     - Наверное, все-таки связано, - сказал он прямо в эти черные точки.
     Потом посмотрел на чарга. Тот перестал ощупывать блестящую штучку, чуть наклонил голову и внимательно наблюдал за ним.
     Повисла несколько неудобная тишина. Фролов понимал, что его изучают, внимательно и досконально, словно под микроскопом. Отыскивая малейшие несоответствия, чтобы было проще поставить в анкете на эмиграцию: «отказано».
     - Я выступил на митинге и прочитал стихотворение одного землянина, русского, жившего много лет назад. Разве есть в этом грех? – вдруг сам спросил Иван Петрович. – Разве должны мы забывать лучшее, угождая усредненной серости пришедшей к власти?
     «Ну, вот ты и подписал себе депортацию на далекую родину, Иван Петрович».
     - Хорошо, - проскрипел долуг, - Вы знаете наши правила. В кого бы хотели мимикрировать в случае… - он на секунду замолчал, - положительного рассмотрения вашей заявки?
     Отвечать Фролову уже не хотелось. Хотелось уйти из этой комнаты, где так неудачно разыгрался последний акт ужасного фарса под названием «Жизнь и муки Ивана Петровича Фролова». Уйти в «карантинник», остаться наедине с самим собой. Лечь спать и не думать, что делать дальше. Пока, хотя бы.
     Сипионцы ждали.
     - В чарга, - ответил Иван Петрович из вежливости.
     - Спасибо, пройдите в блок временного содержания. Вас известят о решении комиссии в течение кварты.
     Иван Петрович встал, чуть поклонился по старой привычке, и на деревянных ногах покинул кабинет.
     Он шел за выскочившим невесть откуда роботом-проводником, и было отчего-то очень тоскливо на душе. Словно предал он только что свою Россию, свое несуществующее более отечество, поглощенное метакорпоративным правительством Земли. Запретившим многое из того, чем он жил, многое из того, что он и называл для себя – Родина.
    
     Фойе с пластиковыми креслами опустело. Рабочий день на Сипионе закончился.
     Чарг, принимавший Фролова, в последний раз пробежался по пульту, положил его на стол и повернулся к долугу. Тот ритмично сжимал и разжимал щупальца. Думал о чем-то, нервничал.
     - Что думаешь, Яков Моисеич? – с трудом сказал чарг.
     Голосовые связки странно произносили родную, но непривычную речь
     - Думаю, Володя, думаю, - надо полагать, долугу было также нелегко произносить земные слова.
     - Не о Фролове ли?
     - О нем, Володенька. Как же все-таки было проще получить место на жительство в наше время. Я, к примеру, вообще получил его автоматически, когда маму и папу пригласили сюда на постоянное жительство. И автоматическую мимикрию.
     - А почему, кстати, не в чарга, или хотя бы в сдаци? Это ближе к земной физиологии, все-таки?
     - Выбор родителей, - если бы долуг мог бы пожать несуществующими плечами, то, наверное, он так и сделал бы.
     - Ну, тогда вам повезло. Мне в первую волну было не так уж и просто. Если бы вы не пришли на выручку, не знаю, где бы я сейчас сидел. В иносказательном, так сказать, роде.
     Помолчали.
     - Надо помочь человеку, - выразил мучающую обоих проблему чарг. – Хоть кто-то стихи еще помнит. Интеллигент российский. Он им там, на митинге, Есенина читал: «Белая береза под моим окном…»
     - «…Принакрылась снегом, будто серебром…» - подхватил долуг.
     - Давайте подправим некоторые ответы, да и анкету чуть-чуть, - решительно махнул несуразно маленькой ручкой чарг, - А Вы, Яков Моисеевич, направление на мимикрию ему когда делать будете, поставьте, что он прошел еще пару курсов: по психологии общения и физиологии чаргов, например. Для положительного впечатления.
     - Так и быть, Володя. Авось не заметят.
     Они принялись за работу. Некоторое время чарг и долуг старательно чистили, подправляли, добавляли данные в информатории и анкете Ивана Петровича Фролова.
     Который, разумеется, ничего не знал о происходящем. В настоящее время он нервно шагал по небольшой комнатке, с выведенными на стены видами реки Волги, размышляя как остаться самим собой, теряя либо самого себя, либо себя самого.
     - А как у тебя, Володя, новое есть что-нибудь?
     - Немного, - ответил чарг. – Думаю, на сборник наберется. Только кому его тут издавать? Тут не нужны стихи. Эх. Есть у меня на Марсе знакомый. Хочу ему весточку отправить. Глядишь разместит там в сети, прочитают кто еще умеет.
     - Это хорошо, это нужно. Но уж один то слушатель и тут у тебя есть. Прочитаешь, что-нибудь старику?
     Чарг откинулся на кресле, помолчал и, чуть запинаясь, начал тихонько говорить.
     В декабре там идет снег.
     Белым сыплет с серого неба.
     В той далекой родной стране,
     Где я с самого детства не был…