Он выиграл.
     Нет, не так. Они выбрали его.
     И снова не верно. Он выиграл, потому что они выбрали именно его – так будет гораздо точнее.
     Я на самом деле достоин? Или мне просто повезло?
     По сути, какая разница? Сейчас важнее результат. Талбот представил себе гигантскую рулетку, огромное колесо с ободом, испещренным множеством имен. Блестящий металлический шарик с бешеной скоростью мчится по ободу, даруя надежду одним и навеки разочаровывая других, всего за мгновенье разделяя людей на чистых и нечистых, агнцев и козлищ, счастливчиков и проигравших. И вот этот вершитель судеб катится все медленнее, одним номерам с ним уже вовеки не встретиться, у других остается шанс… Он замедляется… Еще и еще… Лениво, вальяжно перекатывается чуть дальше и, наконец, замирает на ячейке с его именем.
     Старик неожиданно вздрогнул. Только сейчас, несколько минут спустя после разговора с Фредериком Хоббом, руководителем одного из самых претенциозных научных проектов человечества, он, наконец, осознал, что за выигрыш ему выпал.
     То, о чем раньше смели лишь робко мечтать, наконец-то реализовано Хоббом и сотрудниками его лаборатории. Настоящий билет в будущее. Путевка в жизнь вечную. Гарантированное бессмертие. Он, известный писатель, лауреат премий, по праву гордящийся заслугами, добился наивысшего признания, какого только мог достичь человек его профессии: компетентная комиссия признала его достойным открыть список тех, кому будет дарована возможность не умирать.
     Хобб советовал ему не торопиться принимать решение, сказал, что они еще поговорят на эту тему позже. Но какие у Талбота могут быть сомнения? Его ответ очевиден.
     Он стар? Разработанные учеными процедуры омолодят его тело.
     Критики говорят, что он исписался? Что ж, бессмертие позволит ему обрести новое дыхание. Показать, на что еще способен Фредерик Талбот, если ему дать новый шанс.
     Конечно, справедливости ради, он будет не первым бессмертным. Были еще люди, согласившиеся стать подопытными кроликами в казавшихся такими сомнительными опытах Хобба. Тем, кто дошел до конца, повезло. Но, если Талбот сумеет правильно разыграть сданные ему карты, то этих везунчиков будут помнить лишь историки науки. Именно он останется в памяти поколений первым, чье право на бессмертие было признано, а не обретено игрой случая.
     Первый? Признайся, старина, это слово звучит неплохо.
     Да, однозначно неплохо. Вот только принимавшие решение эксперты не знают главного. Они полагают, что Талбот заслужил это право книгами, которые написал, которые расходились огромными тиражами и зачитывались до дыр. И надеются, наверное, что теперь, став бессмертным, он будет писать дальше. Еще и еще. Все новые тома. Новые герои, несущие читателю его, Талбота, мысли. Очаровывая и заставляя спорить, восхищая и ужасая.
     Но так не будет. За последние три года он не написал ни строчки. И не потому, что стар, и критики, по правде говоря, давно уже готовятся его хоронить. Пока критики роют могилу и планируют насыпать могильный холмик, врачи все еще обещали писателю несколько лет жизни. Так что дело не в старости. Старик грустно усмехнулся. Его тихий смех напоминал хриплое воронье карканье. Дело в импотенции. Творческой импотенции, которая так же страшна, как и обычная. Что может быть хуже, чем знать, что время, когда ты на что-то был способен, прошло? Что раньше ты мог все, а теперь ничего не выходит, хоть головой о стенку бейся?
     Писатель, выигравший бессмертие, вдруг осознал, что до сих пор держит трубку в руке, так и не положив ее после разговора с Хоббом. А ведь тот сказал, что информация уже пошла по новостным лентам. Точно! Талбот не положил трубку, поэтому до сих пор никто еще не поздравил его, не сказал: старина, я так рад за тебя, не буркнул: повезло же, черт раздери. Пусть сейчас он не может разродиться новой книгой, да даже одним паршивым рассказиком! Но прошлых-то заслуг с лихвой должно хватать.
     Стоило Талботу вернуть трубку на место, как телефон разразился назойливой трелью. Неужели началось?
     - Я вас слушаю. А, это ты, Ленни? Ну что ж, привет-привет
     Ленни, младший брат, сухо усмехнулся где-то в своей квартире на другом краю Земли, а хитроумные устройства постарались донести этот смешок до Талбота в целости и сохранности.
     - Ну что ж, старший. Поздравляю. Что теперь будешь делать?
     - Ну…, - растерялся Талбот. – Не знаю пока. Там ведь еще какие-то процедуры, меня еще врачи замучают.
     Ленни вновь сухо усмехнулся.
     - Смотри, Фред, не дай им уморить себя раньше времени.
     - Ленни… У тебя такой усталый голос. Что-то случилось? – осторожно спросил Талбот.
     - Что? Да нет, не бери в голову.
     Талбот знал, что Ленни, даже говоря по телефону, увлеченно жестикулирует, как будто его собеседник может увидеть, как он размахивает руками. Вот и сейчас писатель представил, как, сказав «не бери в голову», младший брат неосознанно махнул свободной рукой.
     - Нет, - настаивал Талбот, - а все-таки?
     - Просто, старший, не знаю, как теперь с тобой разговаривать.
     Талбот растерялся.
     - Ленни, ты о чем это?
     - Я? Да о твоем грядущем бессмертии. Ты сам представь: мы все уже немолоды, и вдруг один из нас получает такой шанс. Ты переживешь нас и продолжишь жить, когда все мы отправимся на тот свет. И этого никак не изменить: Хобб и компания отказываются продавать бессмертие за деньги. Только тем, кого выберет эта их…, - Лени нарочито закашлялся, и Талбот понял, что брат хотел ввернуть крепкое словечко, да вовремя спохватился, вспомнив, что Фредерик этого не любит, - эта их комиссия.
     - Так ты… Ты мне завидуешь? – удивленно спросил старик телефонную трубку, говорившую с ним голосом родного брата.
     - Завидую? – переспросила трубка. – Наверное, нет. Пока что – нет. Завидовать я начну тогда, когда все от слов перейдет к делам. Когда ты отправишься в лабораторию Хобба на эти твои процедуры. Когда тебя разберут на маленькие кирпичики и сложат заново, сделав другим человеком: молодым и здоровым. А мы останемся все теми же дряхлыми развалинами, Фредди, и начнем, один за одним, уходить.
     - Но… - растерялся старик. – Ленни, что я могу сделать? Ты сам сказал: Хобб не продает бессмертия. Ты знаешь, денег у меня хватает, я бы не стал жадничать, но речь об этом даже не идет.
     - Вот именно, - Ленни снова принялся кашлять. – Извини. Зря я позвонил, старший. Сначала вообще хотел тебе гадостей наговорить. Все сидел с трубкой в руке и думал: почему? Ну почему тебе повезло, а я и многие другие должны помереть? И вроде бы мозгами-то сознаю: ты не сам это придумал, какие-то эксперты все решили. А злость все равно давит, Фред. Знал бы ты, как обидно. А обиднее всего тому, кто оказался вторым. Представляешь, старший? На один шаг от мечты. На один крохотный шажок – и все, и ничего не поделаешь.
     - Надеюсь, ему в следующий раз повезет. Ленни, что мне, по-твоему, делать? Отказываться от предложения Хобба? Это как-то глупо, тебе не кажется?
     - Нет-нет, - торопливо заговорил Ленни, и Талбот вновь представил, как тот беспокойно шевелит пальцами, - конечно же, не отказываться. Это я глупости говорю, Фред, не надо меня слушать. Извини еще раз, не хотел я, чтобы этот разговор… так… Прости. Надеюсь, ты еще какой-нибудь шедевр напишешь…
     Щелчок. Трубка замолчала. Перестала притворяться, что она – Ленни Талбот, семидесяти шести лет от роду, когда-то преуспевающий коммерсант, а нынче – доживающий свои годы рантье.
     Талбота расстроил разговор. Ему хотелось услышать первыми совсем другие слова. Да. Он ожидал, что будут завистники, будут те, кто скажет: на самом деле этот человек не заслужил бессмертия. Но то, что первым окажется родной брат? Нет, на такое он точно не рассчитывал. Да и последние его слова… Конечно, Ленни не знал о проблемах, которые испытывал его брат. Но почему-то в слове «шедевр», в которое Ленни, конечно же, не вкладывал ни толики уничижительного смысла, Талбот углядел какое-то тщательно замаскированное издевательство. Мол, остаться тебе творческим импотентом на веки вечные.
     До чего отвратительны мои мысли. Ведь брат, на самом деле, совершенно не в курсе того, что я не могу больше писать книги. Он тут ни при чем.
    
     Вновь зазвонил телефон. Талбот поднес трубку к уху.
     - Я вас слушаю. Да, это я. Что? Интервью? Нет, не будет никаких интервью. Что значит – почему? Потому что я не хочу давать интервью. Нет, я не хочу давать интервью не только вам, но и любым другим журналистам. Все-все, разговор закончен. Исключено. Боже, ну почему я должен повторять дважды? Да-да, и никакой гонорар вам не поможет. До свиданья.
     До разговора с Ленни он готов был с радостью отвечать на вопросы журналистов, красоваться на экранах, демонстрировать публике свою персону в компьютерных сетях. Но… Что-то изменилось. Пропала уверенность в своем праве быть бессмертным?
     От этих журналистов никуда не скрыться. Знаете, что общего у них с тараканами? Правильно, из всех щелей лезут.
     От этой мысли Талботу неожиданно стало смешно. Он представил себе крохотного журналиста: одетый во все черное, по-тараканьему усатый, он сноровисто выбирался на свет из щели под плинтусом. Это, несомненно, стоит запомнить на будущее. Благо, теперь у него будущего – хоть отбавляй. Вот только с другими не поделишься. Странно: ему обещают бесконечно длинную жизнь. Но эту бесконечность, почему-то, не нарежешь ломтями и не раздашь всем страждущим. А страждущих-то, похоже, немало.
     Телефон требовательно напомнил о своем существовании. Старик задумчиво посмотрел на него, приподнял трубку и положил нарочито криво, так, чтобы любому звонившему ответом был лишь частый писк сигнала «занято».
    
     Наступило время обеда.
     Миссис Вернон ловко расставила по столу тарелки, чашку с кофе, блюдца с печеньем.
     - Спасибо, миссис Вернон, - сказал Талбот, как привык говорить из года в год вот уже два десятка лет.
     Обычно после этих слов экономка говорила: «Приятного аппетита, мистер Талбот» и неторопливо удалялась. Но сегодня что-то изменилось. Женщина осталась на месте. Руки – небывалое дело – она спрятала в карманы белого фартука.
     Что случилось? Такое чувство, словно она хочет о чем-то попросить, но никак не решается.
     - Мистер Талбот…
     Он удивился еще больше. Потому что голос женщины дрожал, в нем звенела едва различимая слеза.
     - Что вам, дорогая? – участливо спросил он.
     - Я не знаю… Мне так стыдно… Но иначе никак, поймите, больше нет вариантов. Я бы никогда, если бы вот так не вышло…
     Кулаки ее смяли подкладку фартука. Они едва просвечивали сквозь белую ткань, и Талботу показалось на миг, что это не кулаки – два пухлых хомяка копошатся в карманах.
     Почему мне в голову лезет всякая гадость?
     - Да вы присядьте, дорогая, право слово.
     Он тяжело поднялся из-за стола, приобнял миссис Вернон и помог ей опуститься в кресло.
     - А теперь еще раз и самого начала. Я же не кусаюсь. Кому как не вам знать, что у меня своих зубов уже давно и в помине не осталось.
     Талбот улыбнулся, надеясь, что ласковый голос и дружелюбная улыбка помогут экономке прийти в себя.
     - Все дело в том, мистер Талбот, что у моего внука, ну, у Чарли – помните, я рассказывала про него? – рак.
     - Боже… И что врачи?
     - А что врачи? – миссис Вернон всхлипнула. – Говорят – неизлечимо. С помощью всяких лекарств можно еще время потянуть, да результат один: без лекарств – через полгода, с лекарствами – через год.
     - Я не знал… Миссис Вернон, но, может быть, вам как-то помочь? Может быть, деньги…
     - Нет-нет, мистер Талбот, деньги не помогут. Нам это перво-наперво сказали: мол, не суетитесь, лечения никакими деньгами не купишь.
     В фарфоровой супнице остывал суп. Но писателю было уже не до обеда.
     - Поэтому я подумала, - сказала миссис Вернон и снова всхлипнула, - может быть, вы могли бы как-нибудь…
     - Что?
     - Ну… Отказаться в пользу Чарли…
     - Отказаться?! Милая моя… Миссис Вернон… Вы не понимаете…
     - Да, конечно, я зря этот разговор затеяла, - экономка выхватила из кармана кружевной платок и, промокая на ходу слезы, вывернулась из-под руки писателя и бросилась прочь из столовой.
     Старик попытался было схватить ее за плечо, но его немощному телу не удалось среагировать достаточно быстро. Пока он пытался найти какие-нибудь слова, которые могли бы остановить миссис Вернон, экономка, напоследок пискнув сквозь слезы: «Простите, мистер Талбот!», поспешила по лестнице вниз, к выходу из дома.
     Старческий аппетит угас сам собой. Талбот, пустым взглядом посмотрев на аппетитно выглядевшую еду, медленно-медленно, шаркая ногами, пошел в кабинет и снова включил телефон.
    
     Тотчас же раздался звонок. Писатель взял трубку.
     - Да, слушаю.
     В ответ – молчание. И загадочный потусторонний шорох, вечно сочащийся из телефонного провода наружу через дырчатый раструб.
     - Это Талбот, - терпеливо повторил он. – Я вас слушаю, говорите.
     Неведомый собеседник вдруг тонко всхлипнул.
     - Мистер Талбот, - он говорил через силу, словно заставляя себя выдавливать слова по одному. – Знаете… Я попросить хочу… Я тоже хочу… Ну, это… Бессмертным стать…
     Будущий бессмертный некоторое время слушал, а затем аккуратно и неторопливо положил трубку и точно так же неторопливо и аккуратно разлучил вилку телефонного аппарата с розеткой.
    
     Интересно, а что бы сказала Элизабет, если бы была жива? Любопытно, подумал Талбот, может быть не последней причиной, побудившей экспертов избрать меня, было именно то, что жена моя давно умерла, а детей у нас не было. И незаконнорожденных мне, вроде бы, наплодить не случилось.
     Хорошо, что ему не придется делать этого бесчеловечного выбора: уходить в бессмертие в то время, когда его жена будет доживать последние дни. Нет уж, рассердился сам на себя старик, будь Элизабет с ним до сих пор, не было бы никакого выбора. Они клялись быть вместе в горести или радости, так что и путь они должны были бы делить на двоих: или вдвоем в могилу, или вдвоем в бессмертие.
     Хотя…
     Не предает ли он памяти жены? Она умерла, а он будет жить и никогда не присоединится к ней в загробной жизни. Если таковая есть, конечно. Когда-то Талбот, так и не удосужившийся за все прожитые годы, креститься, сказал крещеной еще в детстве Элизабет, что боится того, что бог, не помешавший им сочетаться браком на земле, после смерти разлучит их. Ей достанется место в раю, а он отправится в ад. Элизабет не ответила ничего, только улыбнулась мудрой и чуть усталой улыбкой.
     Как бы то ни было, единственными детьми, которые станут сопровождать его на пути сквозь уготованные ему столетия, будут его книги. Ему не удалось достичь того бессмертия, которое доступно любому: он не смог продлить себя в своих потомках. Ими стали его книги. Когда выяснилось, что они с Элизабет не могут иметь детей, для Талбота писательство приобрело особый, непонятный многим прочим, смысл. Он увидел в романах, повестях, рассказах настоящих своих сыновей и дочерей, и хотя бы так мог наслаждаться счастьем, которого была лишена Элизабет.
     Следующим, кто заговорил с ним о бессмертии, стал священник.
    
     Когда пришел священник, Талбот ничуть не удивился. Скорее, он был бы очень изумлен, если бы слуга Господа не явился к нему. Но теперь все было в порядке.
     - Меня зовут Вильям Картер, - пастырь протянул руку. – Я бы хотел поговорить с вами.
     Талбот машинально пожал ладонь священника, мимоходом почувствовав, что пальцы у того толстые и мелко-мелко подрагивают.
     Почему? Он настолько взволнован предстоящим разговором? Или просто боится меня?
     - Я представляю … - тем временем проговорил Картер.
     Талбот кивнул и пригласил священника в кабинет, где предложил ему кресло. Тот сел, поблагодарив.
     - О чем вы хотели бы поговорить со мной, мистер Картер? – осведомился Талбот, присаживаясь в кресло напротив. – Вам чай? Кофе? Может быть, бренди? Признаться, я не уверен, что могу чем-либо помочь вам. Не назвал бы себя верующим человеком, если вы понимаете, о чем я.
     Тонкая улыбка перечеркнула лицо Картера.
     - Вряд ли вы можете чем-либо помочь мне, - сказал он. – Наверное, все обстоит с точностью до наоборот: я здесь, чтобы помочь вам.
     - Мне? Чем же, интересно знать?
     - Я пришел к вам, - голос священника неожиданно стал сильным, насыщенным интонациями, торжественным (наверное, именно так он читал по воскресеньям проповеди своей пастве), - просить отказаться от сделанного вам предложения. Откажитесь, мистер Талбот, умоляю вас! Будьте благоразумны, не совершите ошибки, к которой вас толкают. Да, признаю: эти люди делают все из лучших побуждений. Но не зря ведь говорят, что благими побуждениями вымощена дорога в ад. Не потеряйте настоящий шанс на жизнь вечную, не променяйте бессмертие грешного тела на вечное блаженство бессмертной души.
     Вы что, все сговорились?!
     - Да вы в своем ли уме? – ахнул Талбот. – Почему вы взялись указывать, что мне делать?!
     Писателя едва не затрясло от негодования. Он может выслушивать советы от близких людей. Он может понять, почему миссис Вернон обратилась к нему. Да, пусть ее просьба была откровенным абсурдом, и она сама это прекрасно понимала. Младший брат имел право завидовать ему. Потому что… Потому что… Да черт возьми, потому что он был младшим братом. Но этот тип…
     - Мистер Талбот, - с мольбой в голосе проговорил священник, - все равно ваше бессмертие – не настоящее.
     Его пальцы, короткие, жирные, сплелись в клубок, напомнив неожиданно Талботу перепутавшихся между собой червей. Писателю вдруг стало противно. С чего этот тип с сиплым голосом взялся его поучать? Церковь, которую он представляет, обещает всем желающим жизнь вечную – но до сих пор ни один из претендентов не вернулся назад. А что бы стало лучшим аргументом в пользу жизни после смерти, если бы бог решился вдруг разом посрамить всех атеистов?
     - Истинное бессмертие, - продолжал тем временем Картер, - лишь на небесах. Только душа может жить вечно. И только в том случае, если она это заслужила. Благими поступками, господин Талбот, благими поступками и праведной жизнью, а не чем-нибудь еще.
     Мои книги – не «что-нибудь еще». Мои книги – это мои дети, мистер Картер. Но вам никогда этого не понять.
     Талбот нахмурился.
     - Уходите.
     Не сказал. Велел.
     - Что? – переспросил священник. Видимо, подумал, что ослышался.
     - Уходите, - повторил Талбот. – Пойдите прочь. Могу даже сказать «убирайтесь», если вы хотите услышать что-нибудь в этом роде.
     - Но, может быть, Вы еще задумаетесь…
     - Дверь у вас за спиной, господин Картер.
     Если он скажет еще хоть слово, клянусь, я наброшусь на него с кулаками.
     Священник пятился к двери, продолжая бормотать что-то невнятное, но Талбот уже не слушал его. Он устало опустился в кресло и отвернулся, не желая больше видеть этого человека. Когда неожиданный гость ушел, писатель набрал номер ближайшего полицейского участка. Блюстители порядка уже были в курсе и восприняли его просьбу как само собой разумеющееся.
     Вскоре дом был окружен живой цепью, и полицейские кордоны пропускали кого-либо к дому Талбота лишь после согласия хозяина.
    
     Несмотря на то, что шеф полиции окружил дом своими людьми, еще один непрошеный гость добрался до Талбота.
     Было уже поздно, и писатель размышлял, не лечь ли ему спать. Он шел по дому, обдумывая эту идею, когда вдруг услышал хлопок балконной двери из одной из гостевых комнат. Первое, что пришло в голову Талботу: это кто-то из полицейских обходит дом, проверяя, не проник ли кто внутрь. Следующая мысль отличалась от предыдущей: как же он сам смог подняться на второй этаж таким образом, что Талбот его не заметил.
     Старик шагнул к двери, взялся за ручку, но открывать помедлил. В комнате явно кто-то был. Этот кто-то крался, не включая света, от окна (через которое, несомненно, он в комнату и попал) к выходу. Вот он чертыхнулся, наткнувшись в темноте на кресло, и тотчас же вновь еле слышно выругался, зацепившись за кровать.
     Больше не имеет смысла делать вид, что я его не слышу. Чего мне бояться? Вряд ли этот человек – убийца, меня, вроде, еще незачем убивать. А во всех прочих случаях я всегда смогу позвать на помощь. По крайней мере, мне кажется, что я смогу.
     - Не трудитесь прятаться, – сухо сказал Талбот, распахивая дверь. – Я знаю, что вы здесь.
     Войдя в комнату, писатель щелкнул выключателем. Перед ним стоял высокий молодой человек в зеленом спортивном костюме. С узкого бледного лица смотрели черные глаза, под глазами набрякли мешки, свидетельствовавшие о том, что незваный визитер давно уже не высыпается.
     - Чем обязан?
     Гость шагнул вперед, протягивая руку. Талбот машинально пожал ее. Ладонь пробравшегося через окно человека оказалась ледяной.
     - Нам нужно поговорить, - сказал человек в зеленом костюме.
     - Вы неоригинальны. Я надеялся уже, что вы, коли проникли ко мне столь необычным путем, удивите меня каким-нибудь необычным началом разговора. Это очко не в вашу пользу. Так что говорите быстрее – и выметайтесь. Лучше так же, как пришли. Через окно. И учтите, я в любой момент могу вызвать полицию. Надеюсь, речь пойдет не о больных родственниках, которых требуется спасти, и не о судьбе моей бессмертной души?
     - Все сказали, мистер Талбот? – визитер словно насмехался над ним. – Позвольте, я сяду. Устал, знаете ли, пока до вас добрался. Да и вы присаживайтесь, не стойте. В ногах, как говорится, правды нет.
     Возмущенный нахальством незнакомца, Талбот все же присел напротив него.
     - Меня зовут Престон, мистер Талбот.
     - Очень приятно. И чем же вы занимаетесь, мистер Престон?
     - Я журналист. Не спешите вспоминать мое имя. Я работаю для изданий, которые вы вряд ли читаете. Впрочем, даже там я зачастую публикуюсь под псевдонимами. Репутация, знаете ли… - Престон пожал узкими костлявыми плечами.
     - И о чем же мы будем говорить?
     - Ну, однозначно не о больных родственниках. Последний мой родственник, насколько мне известно, почил в бозе пару лет назад. И я не собираюсь спасать вашу душу, мистер Талбот. Я вообще в душу не верю. Я, скорее, хочу спасти ваше тело.
     - Вот как? Ни больше, ни меньше? – Талбот саркастически улыбнулся. – И как же вы собираетесь сделать это, мистер Талбот? Надеюсь, все же, ничего банального: никакого выхватывания оружия и сакраментальных вопросов типа: отдай денег и спасешь свою жизнь?
     - Ну что вы, мистер Талбот, - теперь саркастическая улыбка заплясала на губах Престона. – Ради этого мне не стоило бы в столь поздний час преодолевать полицейский кордон вокруг вашего дома. Я бы нашел жертву попроще. Дело совсем в другом. Видите ли, я занимался журналистским расследованием. Одна газетка – надеюсь, вы простите мне то, что название ее не прозвучит в этой комнате – заказала мне статью. Фактически, карт-бланш. Что-нибудь эдакое на тему современного состояния науки.
     Престон неопределенно покрутил в воздухе пальцами.
     - Ну, знаете, никаких жареных фактов и откровенного бреда, однако все должно быть интересно. Захватывающе, я бы даже сказал. И, что немаловажно, понятно среднему читателю.
     - Это очень любопытно, мистер Престон. Но я-то тут причем.
     - Терпение, терпение, мистер Талбот, - еще одна быстрая улыбка скользнула по губам журналиста. – Для своей статьи я выбрал тогда мало кому известные исследования Хобба и его лаборатории. Они ведь не афишировали своих разработок, не спешили подавать заявление на нобелевку, обосновывали гранты совсем другими потребностями, чем на самом деле. Но я, копнув чуть глубже, понял, что материала здесь – не на одну статью.
     Он порывисто подался вперед, в его глазах вспыхнул огонек. Талбот хорошо знал, что такой огонек загорается тогда, когда человек говорит о чем-то, что его фанатично увлекает. Сам по себе он ничего не значит, он одинаково может освещать лицо гения или безумца.
     - Хобб лжет, - резко выдохнул Престон.
     - Да? – вежливо удивился Талбот, понимая, что именно такой реакции от него ждут. – В чем же?
     - Во всем, мистер Талбот, во всем. Нет никакого бессмертия.
     - А что же есть?
     - Есть величайшая афера в истории человечества. И вы рискуете стать первой жертвой. Хотя… Почему первой? Первыми жертвами были те несчастные, на ком Хобб и компания ставили свои эксперименты. Которым якобы повезло получить бессмертие на халяву. Которые вроде как рискнули всем – и выиграли самый крупный куш, какой только может выиграть человек.
     - Что с ними стало?
     - Честно говоря, - развел руками журналист, - не знаю. Не это важно. Важно, на самом деле, то, что люди, которые согласились за деньги участвовать в опытах Хобба, и те, кто, по словам Хобба, прошел все серии экспериментов, сыграл в рулетку и отхватил главный приз – это совершенно разные лица.
     - Очень интересно, мистер Престон, - кивнул Талбот. – И вы, разумеется, можете это доказать?
     Ловкий малый. Из того, что он рассказывает, можно состряпать недурной роман. Ужасающую историю о том, как сумасшедший ученый фальсифицирует результаты исследований, а затем убивает всех, кто знал правду.
     - К сожалению, не все так просто, - признался Престон. – Я полностью уверен насчет одного человека. С оставшимися двумя сложнее, но там тоже есть кое-какие серьезные зацепки. Понимаете, мистер Талбот, я привык работать с информацией. Анализировать совпадения, неувязки, нестыковки. Черпать знание не только из информации, но и из ее отсутствия. Интерпретировать молчание так, что оно начинает громко кричать на разные голоса. Если хотите, - он ухмыльнулся, - такие как мы – настоящие палачи. У нас даже самый стойкий и выносливый не выдерживает и начинает колоться. Так что, вполне возможно, вы не поверите моим выкладкам. Полиция – наверняка не поверит. Но, как бы оно ни было, вы еще припомните мои слова, когда согласитесь на дьявольское предложение Хобба, а потом обнаружите, что все это – чистейшей воды надувательство. Когда вас заставят подробно написать историю своей жизни – якобы, для того, чтобы быть уверенным, что если в результате процедур ваша память пострадает, это будет поправимо. А на самом-то деле вас убьют, мистер Талбот. В лучшем случае – вышвырнут без гроша в каких-нибудь трущобах. Вместо вас будет двойник, назубок выучивший вашу биографию.
     - Постойте-ка, - прервал его Талбот. – Вы какие-то ужасы рассказываете, право слово. Если все обстоит так, как вы говорите… Если нет никакого бессмертия, то обман раскроется, когда двойник умрет. Что тогда делать Хоббу?
     Журналист торжествующе рассмеялся. Затем резко ткнул в сторону писателя указательным пальцем.
     - Бинго, мистер Талбот! Вам даже в голову не пришло задуматься о том, что это мало будет волновать Хобба: он уже стар и наверняка к тому времени скончается. Его одно волнует: уйти в могилу, будучи увенчанным лаврами величайшего ученого мира, решившего известную проблему человечества. Победившего смерть, если не для себя, то для остальных. Эдакий благодетель. Что там случится дальше – это уже, видимо, Хоббу не интересно. Вы вот еще над чем подумайте: почему он сам не прошел процедуру омоложения?
     Сказав это, Престон откинулся назад и развалился в кресле, закинув ногу на ногу. Носок начищенной туфли с четкостью метронома покачивался в воздухе. Когда он шел вниз, из-под края зеленой брючины мелькал белый носок. Журналист явно ждал, пока Талбот скажет что-нибудь.
     Интересно, он сумасшедший, везде видящий заговоры? Или, все же, гениальный аналитик, который изучил крупицы разрозненной информации и открыл тщательно упрятанную от всех правду?
     - Скажите, мистер Престон, - спросил Талбот, - вам сложно было проникнуть в мой дом через окно?
     - Ну… - удивленно откликнулся человек, желающий, по его словам, спасти Талбота от страшной ошибки, - нелегко, однако ничего невозможного.
     - Тогда вас, наверное, не затруднит еще раз проделать этот путь. Только теперь уже в обратном направлении.
     Рукой Талбот указал на окно, оставшееся приоткрытым. Прохладный ночной ветерок отбросил в сторону штору, показывая беспросветную темень.
     - Вы все-таки меня выгоняете?
     - А вы на что рассчитывали? Что я накормлю вас ужином и уложу спать?
     - Хорошо-хорошо, - Престон встал из кресла. – Но вы же подумаете над моими словами, мистер Талбот? Клянусь, я не обманываю. Это не розыгрыш. Смерть – не тема для шутки, так я думаю.
     - Идите, Престон, - Талбот еще раз махнул рукой. – Я благодарен вам за заботу, но лучше, если вы меня покинете. Не забывайте, я всегда могу позвать полицию.
     - Кажется, вы мне не верите, - расстроено сказал Престон по пути к окну.
     Его слова казались совершенно искренними.
     - Я этого не говорил, - возразил Талбот.
     - До свиданья, мистер Талбот. Надеюсь, выбирая, вы не допустите ошибки. Подумайте хорошенько над тем, что я вам сказал.
     Подумать? Я весь день об этом думаю. И, сдается мне, буду думать еще всю ночь. Похоже, благодаря вашему визиту, мистер Престон, мне уже не уснуть.
     - До свиданья.
     Талбот вяло дернул ладонью в прощальном жесте. Выключил свет и покинул комнату.
     Столько людей хотят отговорить его. Он может понять тех, кто хотел бы, чтобы Талбот отрекся от бессмертия в их пользу. Но что делать с теми, которые уверены, что разработки Хобба – это не награда, а угроза? Как бы не был лично неприятен ему священник Картер, какими бы странными не казались слова ночного гостя, представившегося журналистом Престоном – они ведь ничего не хотели для себя лично. Тогда почему? Все это нужно хорошенько обдумать? Может, действительно в бессмертии скрывается какая-то тайна, которой не должен коснуться человек? И Хобб, сознательно или нет, завлекает Талбота в ловушку?
     Выйдя в холл, он подошел к телефону. Кряхтя по-старчески, нагнулся, вновь воссоединил розетку и вилку и набрал номер своего водителя.
     - Питер? Вы спали? Извините, что разбудил. Да, вы нужны мне именно сейчас. Нет, со мной все в порядке. Вернее… Конечно, не в порядке.
    
     Автомобиль, едва слышно урча двигателем, мчал его сквозь ночь. Мой автомобиль, подумал Талбот, моя крепость на колесах. Уютный мобильный мирок, иногда помогающий спастись от давления того, что меня окружает, е хуже, чем надежнейший из домов.
     Но этой ночью я не имею права прятаться.
     Ночной город плескался вокруг разноцветным морем. Вот остался позади сумрачный деловой центр, уснувший в ожидании нового рабочего дня. Промелькнули кварталы развлечений, шумные, нагловато-броские, предлагающие включиться в сумасшедшую гонку: лишь бы успеть отхватить по максимуму. Нет, если ему и суждено найти ответ, то не здесь. Лучше свернуть вот сюда, на тихие улочки, ведущие к выезду из города. Глядя в окно и видя, как меркнут оставшиеся за спиной гирлянды ночных огней, Талбот почувствовал нестерпимое желание стать хотя бы на миг частью этого незнакомого ему района.
     - Остановите машину, - велел он. – Я выйду.
     Мне нужно прогуляться. Свежий воздух, звездное небо над головой…Может быть, так мне будет проще принять решение?
     - Вы уверены, мистер Талбот? – спросил водитель. – А если…
     Он помотал головой.
     - Очень маловероятно, Питер. Кто я здесь, на этих улицах? Еще один прохожий. Не то спешащий домой служащий, не то вышедший на прогулку прожигатель жизни. Нет, сейчас никто не узнает во мне того самого Талбота.
     Он с тяжелым вздохом вылез из машины. Вот и еще одна гирька на весы принятия решения – старость подкралась незаметно, точно опытный вор, и постепенно крадет у него все: здоровье, приятный внешний вид, способность трезво рассуждать. Ну да ладно.
     Талбот медленно побрел вдоль по улице. Здесь, почти на окраине, воздух был чище и небольшие кафе, ресторанчики, магазинчики, теснившиеся по обеим сторонам от дороги, не могли своим неоновым светом помешать увидеть звезды.
     Нужно было уехать в лес? Построить хижину, стать отшельником, учиться смотреть вглубь себя в надежде найти единственно верный ответ на вопрос, которым задавалось человечество с того момента, как осознало свою смертность.
     Точно… И умереть, так и не приняв никакого решения. Нет, бегство – не выход.
     Бегство никогда не может быть выходом, потому что если то, от чего ты бежишь, решилось всерьез взяться за тебя – скрыться будет попросту невозможно. Оно просочится сквозь всяческие преграды, заморочит голову любому сторожу, как бы умен и искушен он не был, обойдет все ловушки.
     Нет, я не буду бежать. К утру я выберу между «да» и «нет», как и подобает человеку. Потому что человек – не просто двуногое и лишенное перьев существо, как пошутил когда-то Сократ. Человек – это тот, кто способен лицом к лицу встретиться с выбором и совершить его, не боясь ни внутренних страхов, ни неодобрения других людей.
     Талбот вдруг почувствовал необычный прилив сил. Он распрямился, с удовольствием похрустел затекшими во время езды в автомобиле мышцами. А ведь хорошо, черт возьми!
     Он улыбнулся, так легко и светло, как не улыбался уже многие годы.
     Хотя бы за это стоит поблагодарить тех людей, что приняли решение в мою пользу. Они позволили мне вновь почувствовать себя чем-то значащим, стоящим, способным что-то изменить. Снова ощутить себя человеком, а не пешкой, песчинкой, мыслящим тростником…
     Люди не могли подсказать ему правильного ответа. Писатель понял, в чем тут дело: он не имел права переносить тяжесть решения на чужие плечи. Все правильно: они избрали Талбота для того, чтобы он сам нашел для них ответ. У них, кто бы ни прятался за этим безликим «они» - нашедшие секрет бессмертия ученые, принявшие решение о присуждении ему вечной жизни эксперты или человечество в целом – не было никакого рецепта. И все они надеялись, что Талбот подскажет, как поступать. Они не могли ничем помочь избранному кандидату в бессмертные.
     Талбот поднял голову и посмотрел вверх, в бесконечное чистое небо. Как нарочно, ветер разогнал облака, и бесчисленные звезды, рассыпавшиеся по черному хрусталю небосвода, переливались в вышине. Луна улыбалась ленивой ухмылкой того, кто знает ответ, но не скажет. Не скажет никогда. Потому что ты здесь, а она – там, в недосягаемой дали.
     Подул холодный ветер. Талбот поежился.
     Нет, небо тоже не поможет. Если бы небо могло помочь людям, оно вмешалось бы уже давно. Не через говорящих загадками пророков и тех, кто объявлял себя наследниками божества. Нет, оно должно было бы, как подобает настоящему отцу, взять нас за руку и вести за собой. Не только наказывая за проступки, но и хваля за достижения. Не только избранных, но всех, какими бы не были, потому что действительно любящие родители любят всех своих детей и желают блага каждому из них. Не отбирая у людей права совершать ошибки, но всякий раз четко и ясно показывая и объясняя, что так делать нельзя.
     Навстречу по улице шел мальчишка лет двенадцати. Невысокий, в растрепанных синих джинсах и обвисшей красной спортивной куртке. Шапки на нем не было, и волосы мальчишки, давненько не общавшиеся с расческой, смешно топорщились в разные стороны.
     Мальчик шел пригнувшись, втянув голову в плечи, чтобы куцый воротник куртки прикрывал хотя бы немножко озябшие уши. Его взгляд блуждал где-то внизу, словно выискивая что-то на грязном асфальте, и поэтому мальчик едва не столкнулся с Талботом.
     - Извините, - буркнул он, намереваясь спешить дальше.
     - Да ничего, - рассеянно ответил писатель. – Хотя, впрочем… Может быть, ты мне поможешь?
     - Ну, чего еще? - парнишка остановился и хмуро посмотрел на Талбота из-под растрепанных волос.
     В его взгляде отчетливо читалось: не видишь, я тороплюсь? Спрашивай живее и иди своей дорогой?
     - Я, кстати, не местный, - добавил мальчик. – Так что если вы, мистер, хотите спросить про то, как вам лучше куда дойти, я вряд ли чего ценного отвечу.
     - Да нет же, нет, - торопливо перебил его Талбот. – Я совсем другое хотел узнать. Вот если бы тебе предложили выбирать – стать бессмертным или не становиться, что бы ты ответил?
     Мальчишка глянул на стоявшего перед ним человека как на сумасшедшего.
     - С вами все в порядке, мистер? – осторожно спросил он, сделав пару шагов назад. – Кажется мне, вы кому-то не тому такие вопросы задаете. Бессмертие! Ишь чего придумали! Я в новостях слышал, какому-то мужику счастье такое привалило: бессмертным стать. Найдите его и допрашивайте, а я, пожалуй, домой пойду.
     Он мгновенно развернулся и пошел, почти побежал, в темноту одного из многочисленных проулков, словно щупальца от тела спрута, разбегавшихся по сторонам от улицы, по которой шел Талбот.
     Устами младенцев глаголет истина, горько усмехнулся Талбот. Но как быть тогда, когда младенцы отказываются отвечать? Не хотят или не могут поделиться своей истиной? Что делать? Не кричать же ему вслед: это я, я, тот самый мужик, которому, если верить твоим новостям, мальчик, привалило счастье. Ведь, чего доброго, точно решит, что я сбрендил.
     Талбот нашарил в кармане телефон, закоченевшими пальцами потыкал в кнопки.
     Хвала небесам, водитель отозвался сразу же.
     - Питер, - сказал Талбот. – Заберите меня отсюда. Едем домой.
    
     Полицейские продолжали честно выполнять свой долг. Автомобиль Талбота остановили. Седой грузный офицер, похожий на пожилого медведя, неторопливо, вразвалку подошел к машине, аккуратно посветил фонариком и, узнав пассажира, махнул рукой, позволяя проезжать.
     Я тоже похож на медведя, горько подумал Талбот. Засиделся в своей берлоге, сначала заматерел, затем постарел. Отвык быстро принимать решения в надежде на то, что мой статус позволяет мне не думать, а просто делать. И вот, когда я получил то, что считаю честно заработанным, я не знаю, как мне с этим поступить. Стою посреди леса, верчу головой направо-налево, ищу подсказки, которой нет.
     Хотя… Ответ всегда был во мне, и я прекрасно это знал. Только боялся признаться.
     Ссутулившись, сунув руки в карманы пальто, Талбот медленно поднялся по ступеням к двери. Накрыл ладонью дверную ручку, задумчиво погладил благородную бронзу. Хорошо быть бронзой – ей не нужно думать о вечности.
     И все же я знаю ответ.
     Он открыл дверь, стряхнул с себя пальто, повесил его на вешалку.
     Да, он знает ответ, и ответ этот прост. Кто-то должен быть первым. Иначе слова останутся лишь словами. Можно сколь угодно долго рассуждать, но так и не постичь сути. Можно гадать до бесконечности, превратятся ли обретшие бессмертие люди в лишившихся цели вечных старцев, вечно брюзжащих о том, что раньше все было лучше, и не способных не то что добиться результата – даже наметить цель собственной жизни; или напротив, человек долгоживущий станет навеки счастлив. Все это не более чем наивные попытки, сравнимые с предсказаниями астрологов и хиромантов.
     Что могут сказать человечеству о бессмертии те подопытные, которым посчастливилось обрести вечную жизнь? Случайные люди, пошедшие на эксперимент лишь ради денег, как могут они ответить на один из важнейших вопросов бытия?
     Он примет предложение. Сделает первый шаг в неизвестность. Люди, которые выбрали его, ошиблись лишь в одном. Бессмертие – не награда. По крайней мере, для него. Для Талбота пропуск в вечность – это долг. Крест, который ему предстоит нести всю оставшуюся жизнь. Теперь он обязан поведать прочим о том, чем же на самом деле может обернуться для них возможность не умирать. Если там, в бессмертии, он обнаружит благо – что ж, он расскажет людям о нем. Если же жизнь вечная окажется адом – он откроет всем глаза на этот ад. В конце концов, он был писателем…
     Да черт побери, почему – был? Вот оно, лекарство, которое он искал. Спасение от творческой импотенции, которой страдает Талбот. Он есть писатель. Он согласится стать первым человеком на Земле, которому выпало жить долго-долго, и напишет об этом – честно, правдиво, искренне, без единого слова лжи. Таким будет его ответ Ленни, священнику Картеру, журналисту Престону, миссис Вернон, так и оставшемуся безымянным мальчишке на улице. Годы молчания сменятся, наконец, годами работы.
     Талбот пошевелил пальцами и вспомнил… Как это прекрасно: скрип шариковой ручки по листу бумаги, кричащая белизна которого ничего не может поделать с безжалостно покрывающими его строчками; торопливый стук клавишей печатной машинки и резкий щелчок каретки, так похожий на пистолетный выстрел; бег символов по экрану компьютера.
     Если повезет, то это будет моя лучшая книга.
     Талбот глубоко вздохнул. Затем протянул руку и взял трубку телефона. Набрал номер.
     - Да? – откликнулся чей-то заспанный голос.
     - Это Талбот, - сказал он.
     И добавил торопливо, пока еще сам не передумал:
     – Я согласен.