ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ о чертовски скверной ситуации, в которой оказывается Янус Адольфович, но из которой он дьявольски ловко выкручивается, оставляя с носом имперских стражников.
    
    
     Не прошло и часа после отлета катера космогеографа, как вышколенный дворецкий, трижды ударив в колокол, доложил:
     – Вашблагородь, на орбиту Марса прибыл большой патрульный корабль светлейшего князя Гавриилы Джабраиловича Малаикадзе.
     – Вот уж с кем мы на славу повеселимся! – оживился Модест Филипыч, и глазки его заблестели. – Князюшка – душа любой забулдыжной пирушки.
     Припарковав свой многоцелевой катер у ворот замка, светлейший князь Малаикадзе строевым шагом вошел в замок и в сопровождении почетного эскорта лакеев промаршировал в кухню.
     Кухня впечатляла.
     Нет, не то слово.
     Кухня завораживала и воодушевляла.
     Она представляла собой огромное помещение со множеством больших печек и маленьких печурок, внушительных каминов и замысловатых каминчиков, фонтанов с сельтерской водой и забитых до отказа двухэтажных холодильников. Всего и не перечислишь.
     В общем и целом это было то, о чем мечтает каждый малоразговорчивый интеллигент, постоянно фантазирующий о здоровой крестьянской пище, и, конечно же, каждый охотник за лаврами и трофеями.
     Под симфоническую музыку вселенски известного композитора Вивальдино из Бергамота распахнулись скрипучие резные двери, и князь оказался в святая святых – на Кухне.
     – Ты уже успел изрядно нализаться, старый пьянчужка! – рявкнул он и потрепал по щеке Модеста Филипыча. – Мне придется тебя догонять.
     – Гаврюха, ловлю тебя на слове. Есть повод. Я получил печальное известие о безвременной кончине моего закадычного друга сэра Усыкина.
     – Ну и шутник ты, братец! – усмехнулся князь, топорща во все стороны свои пышные усы. – Ври, да знай меру. Усыкин задержался по малой нужде в туалете твоего замка и сейчас причапает сюда. Он вот уже четвертые сутки находится на борту моего «Сизокрылого Буревестника», так как его буксирный скутер «Вальдшнеп-на-Взлете» потерпел сокрушительное кораблекрушение в туманности Хоть Глаза Выколи. Однако несокрушимый сэр Усыкин не впал в уныние, свойственное бесхарактерным натурам. Плюнув на обстоятельства, сей благородный муж немедленно вооружился дальнозрительным биноклем и стал мужественно дрейфовать в сторону Солнечной системы.
     – Что я слышу?! – воскликнул изумленный Модест Филипыч, силясь протрезветь. – Старина Усыкин жив!
     – Жив, жив курилка. Да вот и он сам, виновник твоей попойки. Так сказать, восставший из гроба...
     Модест Филипыч, издав радостный хрюк, заковылял на не совсем верных ногах к приятелю, одетому строго по-походному – антиметеоритная каскетка, защитный противопылевой капюшон, полевой френч и стальные краги на ногах.
     – Чарли, а мне сказали, что тебя сглотнул скелетор, – пролепетал он, лобызая друга.
     – Тю на тебя, Филипыч! – изумленно вытаращился на него сэр Усыкин. – Що за байки я чую?
     – Один заезжий путешественник... – замялся Филипыч, вздыхая и краснея.
     – Не признаю никаких заезжих брехунов! – гаркнул сэр Усыкин, жадно поглядывая на кухонный стол.
     – Но он мне еще собственноручно передал рекомендательное письмо, прости, от покойника... То есть, мой прямолинейный друг, товарищ и брат, кумир моих фантазий, я хочу открыто намекнуть на то, что эта цидулька была твоей. Твой почерк, твои кляксы, твои орфографические ошибки, ну и тому подобное.
     – Никаких рекомендательных цидулек я никому не давал. Все ты брешешь, мой разлюбезный выдумщик. А ну-ка предъяви моим проницательным очам сию сомнительную цидулю.
     – Сей момент, сей момент, – засуетился Модест Филипыч и мелкой рысцой потрусил в соседний с кухней зал.
     Вскоре он вернулся с растерянным выражением лица и кадушкой кислых помидорников в объятиях.
     – Я очень даже припоминаю, что кто-то положил письмо на камин в зале, но его там нет, – виновато произнес Модест Филипыч. – Зато я нашел кадушку великолепного закусона.
     – Может быть ты с пьяных глаз положил письмишко не на камин, а в камин? – съязвил сэр Усыкин, страстный поклонник кислых помидорников.
     – Не такой уж я пьяный, чтобы бросать твои драгоценные письма в огонь, – обиделся Модест Филипыч, извлекая из кадушки ядреный помидорник.
     – Что-то не нравится мне вся эта подозрительно странная история, – заметил князь, как-то особенно подозрительно посматривая на начальника таможни. – Совсем недавно, буквально намедни я получил срочную и очень секретную депешу из Министерства обороны. Мне строго приказано самим министром усилить патрулирование районов вокруг да около Земли. Эта мера предосторожности объясняется тем, что черти собираются осуществить крупномасштабную диверсию в колонии. Об этом сообщают наши информаторы с Тартара. Если сей визитер с цидулькой от сэра Усыкина – чертов выродок, то мне придется заняться им вплотную и как можно быстрее.
     – Ты собираешься меня покинуть? – огорчился и надулся Модест Филипыч.
     – Успокойся! Я и сэр Усыкин погостим у тебя, а тем временем мои патрульные корабли поохотятся на этого подозрительного посетителя таможни.
     – Прелестно! – бурно выразил свой восторг начальник таможни. – Я сей же час посылаю за девочками из Главканализации. Эй, Труфальдино, наливай наши чарки и подавай закусь!
     Пока на таможне шла приятельская дегустация марсиановки отменной крепости, перпетолет Люциферова резво мчался к Земле, где во всю цвели первобытные сады, щебетали птички, кочевали дикие племена и обустраивались альдебаранские колонисты.
     Ничего не подозревая о надвигающейся из космоса опасности, капитан-лейтенант Адамов мирно готовился отойти ко сну.
     Его молодая жена сбросила халатик и голышом растянулась на широкой двуспальной кровати.
     Адамов понял намек, стеснительно, но хищно улыбнулся и торопливо побежал за экологически чистым презервативом из натурального бычьего пузыря.
     Эту ночь Люциферов провел на пыльной и бугристой поверхности Луны. Утром он собирался навестить интересующую его супружескую чету.
     Неожиданно раздался сигнал тревоги.
     Янус Адольфович, чертыхаясь, вылез из спальника и бросился к обзорному экрану.
     Лунный кратер, в котором притаился его перпетолет, был блокирован несколькими сторожевыми кораблями империи.
     Неторопливо и с присущей ему профессиональной любовью к сложным индуктивным умозаключениям Лучезарный Князь Тьмы оценил все нюансы этой неординарной ситуации. Почесав затылок, он пришел к выводу, что его дела – полный швах.
     «К сожалению, от этих породистых барбосов не смыться», – уныло подумалось ему и для прочистки горла были взяты несколько высоких, а потом низких нот.
     – Забодай их нечистая сила! – вырвалось у него из прочищенной глотки.
     – Ящик, что делать? – обратился Янус Адольфович к бортовому компьютеру за помощью.
     – А хрен его знает, – спокойным металлическим голосом ответила машина.
     Янус Адольфович погрустнел еще больше.
     Вдруг несколько раз пискнула рация, и раздался хриплый голос пограничника:
     – Командир патрульного корабля «Консенсус» срочно вызывает на связь катер с бортовым номером 999–AD–1331–DA–666.
     – Я на связи, – машинально отозвался Люциферов. – Что вам от меня надобно, хлопцы?
     – Вы имеете разрешение на полет в колонию?
     – А как же, друзья, имею. Я здесь, знаете ли, все имею, чего душа пожелает. Заглядывайте в гости, сами воочию убедитесь. У меня холодильник набит до отказа, а бар ну просто ломится от изысканных напитков. Как насчет преферансика?
     В переговорном устройстве раздался стон.
     Молчание.
     Еще раз стон.
     Наконец осипший голос тоскливо ответил:
     – Как-нибудь в следующий раз, если не возражаете, а сейчас передайте код разрешения.
     – С превеликим удовольствием.
     С этими словами Люциферов вставил жетон, полученный им от Уриилзона, в щель дешифратора.
     – Код подтверждаем, – прозвучало в ответ. – С вами хочет встретиться замполит нашего отряда, капитан второго ранга Вампир Сиксотович Пиявкин. Вам надлежит немедленно прибыть на борт нашего корабля.
     Выключив связь, Люциферов начал готовиться к предстоящему визиту на борт сторожевика.
     Усевшись перед зеркалом, он занялся макияжем: слегка взлохматил накладную рыжую бороденку, выполненную в стиле «как если бы профессор», припудрил свой хищный нос и нацепил пенсне вместо очков, для пущей академической важности. Получился вполне натуральный, тертый академической жизнью и опаленный вспышками сверхновых научных идей космогеограф.
     Оставшись вполне довольным получившимся образом академической крысы, Янус Адольфович поудобнее уселся в штурманское кресло, запустил двигатель и медленно поплыл делать официальный визит.
     Дьявольский перпетолет зигзагами приблизился к ожидающему его кораблю.
     Из огромной туши сторожевого эсминца выдвинулась большая кишка переходного трапа.
     Поправив пальчиком пенсне, Люциферов зашлепал магнитными ботинками по трапу.
     – Проходите и усаживайтесь на табуретку для допросов, – грозно сказал замполит, когда на пороге отсека для политзанятий появился высокий бородатый мужчина в пенсне и свитере грубой вязки.
     Его неприветливый тон сказал Князю Тьмы не только о многом, но еще кое о чем.
     Бросив невыразимо презрительный и одновременно пронзительно-фотографический взгляд на замполита, он мгновенно вычислил всю его подноготную и всю его шкурную природу.
     «Что бы не говорили протухшие на политическом солнцепеке либералы, – злорадно подумал Янус Адольфович, оценивая тухлое замполитское нутро, – жизнь любого мало-мальски приличного и цивилизованного общества нельзя вообразить без интенсивной работы секретных спецслужб, политической жандармерии, фельдкуратов и трудяг идеологического фронта».
     Всякий согласится с тем, что экономить на работе чиновников политического сыска – значит бездумно пилить трухлявый сук, на котором примостился какой-нибудь осанистый властитель и его камарилья.
     За примерами не стоит далеко ходить и где-то что-то недозволенное вынюхивать.
     Всем альдебаранам хорошо памятен тот неласковый, пасмурный день, когда простуженным голосом Великий Инквизитор обратился к членам Тайного Парламента с предложением утвердить в структуре руководимого им по совместительству Министерства юстиции специализированный отдел политического сыска. Консерваторы немедленно затянули нудную песенку о радикализме и чрезмерном новаторстве Великого Инквизитора, тогда как их оппоненты из лагеря неформалов активно поддержали смелого ударника бюрократического делопроизводства. Началась всеобщая перебранка и мордобойская потасовка, в которой досталось и Великому Инквизитору, но тем не менее его предложение получило поддержку отсутствующего в данный момент Императора и прошло подавляющим большинством голосов.
     Вечером того же дня инквизиторы и чиновники Министерства юстиции устроили грандиозный банкет в честь парламентской победы их шефа. Все изрядно нализались. Но особенно нализался Великий Инквизитор. Он весело блеванул на стол, после чего еще более повеселел и начал блевать на соседей. Те отнеслись к этому с пониманием и вежливо ответили ему тем же.
     Утром следующего дня, выхлестав бадью огуречного рассола, Великий Инквизитор отправился в Фацикан, где с легким головокружением от успеха и циничным смешком поведал Императору о своих увлекательных играх в парламенте и на банкете.
     Император понимающе хихикнул и тут же перешел к обсуждению неотложной политической интриги.
     Азартно интригуя против некоторых зарвавшихся плутократов и казнокрадов, Папа Душецелительный в приказном порядке посоветовал Великому Инквизитору выступить с леворадикальной инициативой по созданию новой полицейской организации. Эта организация призвана была усилить атаку на антиимпериалистические силы и припугнуть окончательно распоясавшихся сатрапов из дальних колониальных галактик.
     Приказ был неукоснительно исполнен.
     Так при Министерстве юстиции возникло Информационно-политическое бюро расследований причин мозговых завихрений неверноподданных альдебаран и верноподданных, но склонных к сомнениям.
     С самого начала Бюро выступило в диверсионный поход против неизлечимых язв плутократии и неискоренимого сепаратизма феодальных сатрапов. Незамедлительно был дан бой организованной проституции и неорганизованному тунеядству.
     Через год Папа Душецелительный издал указ «О мерах по взаимному согласию в установлении единого руководства системой секретных служб во главе с Великим Инквизитором».
     Офицерский и агентурный корпус Бюро быстро разрастался. Через три года он уже насчитывал десятки тысяч фанатично преданных Императору и Великому Инквизитору служак.
     Признанным асом шпионажа считался в Бюро Вампир Сиксотович Пиявкин.
     Трудовую карьеру ас шпионажа начал мелким клерком в одной из экспортных фирм портового городка, размещенного на астероиде Самодовольный Пукенбрюк. Здесь наш в будущем ас дослужился до старшего технического эксперта благодаря своей необычайной усидчивости на одном месте и природной склонности к холуйству.
     Пиявкин получал хотя и небольшое, но твердое жалованье в конвертируемых купонах, имел уютную виллу с маленьким бассейном, крохотной сауной и отапливаемым клозетом с эротически постанывающим сливным бачком. На ближайшем цивилизованном планетоиде, соседствующим с Самодовольным Пукенбрюком, проживала его бывшая жена и розовощекие киндеры, а несколько дальше в глубинах космоса – любовница. Свободные часы он посвящал музицированию на губной электрогармошке и раздумьям о роли мелкого чиновничества в обустройстве чего-нибудь.
     Все шло своим установленным чередом, пока на мирных жителей планетоида, занимавшихся выращиванием хлебных кустов и наркотической травки запонюхаловки, не обрушилась страшная беда в виде бунтарского призыва к революционной борьбе с градоначальником, бесстыдно монополизировавшим всю окрестную торговлю наркотическим бултыхаем и запонюхаловкой. Нашлись горячие головы, ушедшие в партизаны и засевшие в расщелинах дальних астероидов.
     Нашего клерка срочно вызвали повесткой, отпечатанной на скверной туалетной бумаге, в штаб военного округа. Там ему было приказано явиться в казармы по месту работы для получения обмундирования.
     Тепло попрощавшись по рации с бывшими домочадцами, нынешней любовницей и немного всплакнув на дорожку, Пиявкин явился в казармы. Там его дезинфицировали, помыли, побрили, постригли и одели в военную форму. Потом выдали скафандр и ранец для индивидуальных перелетов на небольшие космические расстояния. Наконец, вручили скорострельную дубальтовку, допотопный бластер, лазерные кусачки и стальной шлем со стереонаушниками для подслушивания.
     Так неожиданно он стал солдатом.
     Через несколько дней все новобранцы были выстроены на плацу. К ним с пламенной патриотической речью обратился капитан отдельной роты космических диверсантов, объявивший, что формируется новая воинская часть, которая будет проходить обучение в форте Вспученный Желвак. Для этой элитной части требовались лица, хорошо владеющие собой в условиях агрессивной борьбы за правое дело империализма.
     Несколько новобранцев, включая Пиявкина, сделали три шага вперед, потом два шага назад и неуверенно заявили, что горят от нетерпения когда-нибудь влиться в состав указанного формирования.
     Вскоре выяснилось, что добровольцы должны будут служить в тайной полевой жандармерии. Под угрозой солдатского линчевания в штрафбате их обязали соблюдать строжайшую секретность, полную покорность и маскировать профессиональное жандармское хитроумие мещанским тупоумием.
     С той поры конспирация и провокация стали постоянными спутниками жизни Вампира Сиксотовича Пиявкина. Он успешно доказал, что личности его типа могут с блеском работать на тяжелейшем поприще высококлассного провокаторства.
     На первый взгляд Пиявкин казался такой тщедушной пигалицей, что тщедушнее и не бывает, но это только на первый предвзятый взгляд, так как нижняя часть его туловища тянула пудов на шесть. Если присмотреться к нему повнимательнее и непредвзято, можно увидеть невооруженным глазом, что хилая верхняя часть, увенчанная лысеющей головой с приплюснутым носом и какими-то слегка пожеванными ушами, покоилась на очень прочном фундаменте, состоящем из огромного живота, мясистых ляжек и здоровенных ступней.
     Он смеялся очень редко, так как не обладал чувством дешевого юмора. Его смех имел сугубо физиологический смысл, вызываемый щекотанием пяток или подмышек. Это обеспечивало ему репутацию ревностного служаки и неумолимого политработника, перед которым трепетали идеологически и политически незрелые граждане, не говоря уже о чертях, вонь коих он чуял за версту.
     В лице Пиявкина альдебаранская жандармская политология имела вполне достойного представителя идеологии несокрушимого империализма, у которого все высокое и прекрасное ограничивалось инструкциями Министерства пропаганды и уставами Министерства юстиции. Поэтому доказать ему что-либо безусловно истинное, но не соответствующее хотя бы одной букве официальных бумажек, было делом абсолютно безнадежным. Мало того, бывший выпускник Высшей Партшколы Абсолютизма в случае таких доказательств либо машинально тянулся к бластеру, либо начинал строчить донос на очередного мерзавца, посягающего на святые основы непререкаемой политики империализма и абсолютизма.
     Так все выглядело с внешней стороны, а с внутренней стороны все выглядело еще проще. Господин Пиявкин был исключительно алчным кровососом, умевшим ловко загребать жар чужими руками. Это качество особенно ценил в нем Великий Инквизитор, нещадно доивший своих и чужих подчиненных.
     В последнее время Великий Инквизитор затеял интригу против князя Малаикадзе, вздумавшего посягнуть на нетрудовые доходы представителей Святейшего Трибунала. С этой гнусной целью он и подослал Пиявкина в княжеское политуправление.
     Устремив свой недоверчивый взгляд на подозрительного субъекта, беззаботно шляющегося в окрестностях Земли, Пиявкин хмуро сказал:
     – Ваши документики.
     – Я имею честь быть известным во многих мирах космогеографом и членом-корреспондентом Межгалактической Академии астрологических наук, – важно заявил Янус Адольфович. – Вот мои мандатики.
     Тщательно изучив документы космогеографа, Пиявкин угрюмо вернул гербовые бумаги их владельцу со словами обманутого в своих розовых мечтах палача:
     – Почему вы обманули господина Уриилзона, сказав ему, что сэр Усыкин испустил дух в желудке скелетора? За такое преступление полагается расстрел на месте.
     – А разве не так, разве сэр Усыкин восстал из мертвых, чтобы тем самым опровергнуть зловредные материалистические гипотезы о несуществовании инфражизни после смерти? – скорчил удивленную мину Янус Адольфович.
     – Именно, что вовсе не так. Храбрейший охотник на скелеторов жив и находится в полном здравии. Ему нет никакой особой надобности восставать из мертвых. Зачем вам понадобились подобные байки? И что это за исчезнувшая рекомендательная цидулька?
     – Здесь какое-то недоразумение, – пожал плечами мнимый космогеограф. – Однако давайте разберемся во всем по порядку. Сэр Усыкина я лично хорошо не знаю. У нас с ним шапочное знакомство. Иногда встречались на научных симпозиумах. Зато я хорошо знаю его родственника штабс-капитана Саратогу Чандреевича Велидаса, преданного делу имперской геополитики офицера Генштаба. Узнав о моем намерении посетить Солнечную систему, он сам предложил снабдить меня рекомендательной цидулей. Я не возражал, хотя особой надобности для себя в таких рекомендациях не вижу. Мое имя достаточно известно в научных кругах империи.
     В данном случае Люциферов ничего не высасывал из своего пальца. Его шпионско-диверсионная легенда была отработана самым превосходным образом и подкопаться под дерзкого авантюриста было неимоверно трудно. Действительно, в Генштабе имелся такой штабс-капитан, как Саратога Чандреевич Велидас, приходящийся дальним родственником сэру Усыкину, чья двоюродная сестра была замужем за одним мелким деспотом из восточных сатрапий. Отца и сына черти давно уже завербовали с помощью джиннов Иблиса.
     Не хуже обстояли дела и с Мефистофелем Дракуловичем фон Сатанюком, под именем которого скрывался наиглавнейший Враг империи.
     Начало творческой биографии господина Сатанюка некоторыми писателями и журналистами датируется периодом временной стагнации с элементами затяжного идеологического кризиса в политической жизни Великого Альдебарана.
     В ту пору известная в неделовых кругах имперской столицы политологическая контора по заготовке догматических трактатов, посвященных исторической роли копыт и хвостов Священных Ослов, переживала невероятно смутные и полные невыносимой тревоги дни. В конторе шла совершенно отвратительная в своей немилосердности борьба политологических титанов, заготовителей идей отдельно взятого мироустройства на основе ослиного упрямства в достижении великих целей.
     Начальник вышеуказанного учреждения, некий господин Ренегадюк, лысыватый мужчина из дворян-хлеборобов, боролся из последних сил со своим заместителем, господином Сатанюком, здоровенным мужиком с заплывшими глазками и несгибаемыми амбициями. Отношения между титанами обострялись все больше и больше, грозя перерасти в идеологический мордобой.
     На первом этапе борьба кончилась полным поражением Сатанюка. Его бросили в самую гущу интриг на столичном рынке для ведения культпросветработы среди озверевших от от рэкета мясников и околачивающихся там безработных цирюльников, вечно спорящих о том, как лучше расправляться с критиками всеобщей неблагодарности. Мясники, народ прямолинейный, тяготели решать все узловые проблемы одним ударом топора, тогда как цирюльники, народец мыслительно утонченный, мягко и вкрадчиво настаивали на запудривании большинства проблем с тем, чтобы оставшиеся вопросики нежно отсекать бритвой и заодеколонивать.
     Господин Ренегадюк, не отличавшийся большим умом, с присущей его натуре лицемерной скромностью пышно отпраздновал свою победу стаканом сметаны и сдобной булочкой, а потом решил, не теряя понапрасну времени, приступить к полному кадровому разгрому жалких остатков противника, склонных к алкоголизму и политическому резонерству.
     В строгом партийном сюртуке со значком победителя на лацкане он во главе комиссии по новому конторскому мышлению важно прошествовал в свой кабинет, откуда вскоре появился его соратник из числа незаслуженных академиков завиральских историй и провозгласил начало переосмысления неправильного мышления у старой номенклатуры. Одновременно было заявлено о необходимости тотального уничтожения всех самогонных аппаратов.
     Первым чистил свои мозги сатанюкист, исповедовавший идею радикализированного святоослизма. Вторым был ночной сторож беспропудно спящих идей первозданного святоослизма. Третьим был спившийся интеллектуал с опухшей рожей, возмечтавший стать младшим научным политиком и парторганизатором. Четвертым... Ну и так далее.
     В самый разгар затянувшейся мозговой чистки и упорной борьбы с самогонщиками неожиданно двери чистилища распахнулись. И... показалась мощная фигура господина Сатанюка, от которой за версту несло политическим и сивушным перегаром.
     – Кто там сидит за моим персональным столом? – грозно произнес в пространство Сатанюк. – Очистить кабинет! Да будет всем известно, что гражданин Ренегадюк назначается на планетоид Паршивск председателем Фонда поклонников кладбищенской старины, а я очищаю вверенную мне контору от клевретов Ренегадюка. На это время отменяется Основной Закон конторы и действуют только мои Указы. Согласно Первому Указу, контора по заготовке догматических трактатов в честь Священных Ослов будет преобразована в брокерскую контору по распродаже всего уже заготовленного и еще незаготовленного.
     И гордый своим величием карьерного победителя и крутого хитрована господин Сатанюк, громко топая ножищами и распространяя крепчайший сивушный дух, прошел к письменному столу, где прочно уселся в главное кресло президента новой брокерской конторы.
     Обо всем этом Люциферов совершенно случайно узнал от Иблиса, коему историю с конторой по заготовке и распродаже ослиной идеологии поведал вездесущий джинн Хоттабыч, сующий свои крючковатый джиннский нос во все бутылки и в души всех собутыльников.
     По личному приказу Вождя господин Сатанюк был без особых трудностей завербован в ряды чертей, ибо, подписывая дьявольский документ, был пьян в стельку. А когда прогорела и его недореформированная контора, он был переквалифицирован в домашнего спеца по финансовой геополитике и плутократической космополитике. Осторожные в политике наследники господина Сатанюка учли тот факт, что во времена своего самодержавного правления этот безродный господин прославился своим необъяснимым умением ловко перекраивать геополитические карты, превращая их в крапленые картишки для игры на финансовых биржах и на нервах загорских сатрапов.
     Таким образом, безусловный факт существования Мефистофеля Дракуловича фон Сатанюка не мог быть никем оспорен или поставлен под сомнение. Теперь оставалось только внятно объяснить загадочную «смерть» продолжающего благополучно здравствовать сэра Усыкина.
     – Полагаю, – сказал Янус Адольфович, гипнотизируя своим взглядом недоверчивого политработника, – надо мной кто-то нехорошо подшутил. Когда я находился уже в пути, моя секретарша протелепала, что слышала от приятельницы о смерти прославленного охотника на скелеторов.
     Это был единственный прокол в легенде Януса Адольфовича. Хоттабыч, который должен был науськать на сэра Усыкина скелеторов, поругался с братом и, будучи в плохом настроении, вместо скелеторов напустил на храброго охотника управляемый метеоритный рой, приведший не к смерти, а только к кораблекрушению буксирного скутера сэра Усыкина.
     – Ваша секретарша называла имя погибшего?
     – Нет.
     – Так какого же черта вы лепите мне здесь дурака? – побагровел Пиявкин и потянулся к рукоятке бластера.
     И вдруг...
     Что он слышит своими собственными ушами?
     – Тише, дурак. Не ори так громко. Можешь испортить себе всю карьеру
     – Что-о-о?!
     – Карьеру, говорю, можешь испортить. Вот узнает князь Малаикадзе, что ты, свинтус, являешься клевретом Великого Инквизитора, тут тебе и хана.
     Люциферов-Сатанинский не был бы Люциферовым, да еще Сатанинским, не знай он об интригах Великого Инквизитора. Ему не составило особого труда быстро вычислить в Пиявкине тайного агента инквизиторов. Все остальное являлось делом элементарной дьявольской техники.
     Он легко придавил, прижал, придушил политработника, и сообразительный Пиявкин заговорил в совершенно другом тоне.
     – Кажется, я начинаю понимать, откуда пошла вся эта несусветная путаница и откровенная дезинформация, – сконфужено пролепетал Пиявкин. – Действительно, недавно одного из коллег сэра Усыкина сожрал разбушевавшийся скелетор. От несчастного остался только зонтик и галоши, которые и были положены во гроб. Естественно, гроб был закрытым. Поскольку же от потерпевшего кораблекрушение сэра Усыкина не было никаких вестей, многие могли подумать, что в закрытом гробу хоронили не кого-то другого, а его самого, то есть сэра Усыкина. Словом, мне все понятно. Непонятно только одно: куда подевалась рекомендательная цидуля?
     – Этот глупый вопрос явно не ко мне, – снисходительно ухмыльнулся маститый космогеограф. – Пусть господин Уриилзон тщательно поищет рекомендацию у себя в замке. Мне кажется, во время нашей встречи он изрядно наклюкался и запросто мог засунуть цидульку черт знает куда. Честно признаюсь, я не знаком с ее содержанием. И поэтому допускаю, что от лица сэра Усыкина меня рекомендовал начальнику таможни штабс-капитан Велидас. Но еще раз подчеркну, что для меня это не имеет никакого сколько-нибудь серьезного значения. Я достаточно знаменит и не нуждаюсь в каких-то дополнительных рекомендациях.
     – Возможно, вы правы, – немедленно согласился жандармский политработник. – А позвольте полюбопытствовать: какова цель вашего визита на Землю?
     – Сугубо научная. Я должен провести тестирование колонистов на предмет установления точной связи солнечной активности с выполнением империалистических планов по идейно-воспитательной работе с молодежью, обуреваемой высокими колониальными идеями. Все это поможет мне сделать комментарии к новым картам звездного неба. Такие комментарии крайне необходимы для успешной колонизации других планет Солнечной системы и интенсивного развития паранаучной астрологии в глобальном вселенском масштабе.
     – Да, потребность в новых картах с комментариями очень остра, – взбодрился Пиявкин, услышав о работе по идейному воспитанию подрастающего поколения. – В таком случае у меня к вам больше нет вопросов. Желаю огромных успехов на научном поприще! Всего наилучшего!
     Космогеограф откланялся и был таков.
     Вернувшись на перпетолет, Люциферов отшвартовался и развернулся в сторону круглой, как большой сыр, Земли.
     Дьявольская операция входила в новую и очень важную фазу.
    
    
     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, правдиво рассказывающая о прибытии Люциферова-Сатанинского на Землю под видом коммивояжера и о его знакомстве с Евой, женой капитан-лейтенанта Адамова и правнучкой генеральши Артемиды Зевсовны.
    
    
     Ближе к полудню перпетолет Люциферова-Сатанинского, прогудев черным шмелем над лесом, приземлился километрах в пятнадцати от усадьбы капитан-лейтенанта Адамова.
     Укромная полянка.
     Рядом заболоченный овраг.
     Густые заросли крапивы.
     Подходящее местечко.
     Бортовой компьютер лимонадным голосом стюардессы поздравил Януса Адольфовича с благополучным прибытием в пункт назначения и сообщил о погодных условиях в районе посадки.
     Тут же пожаловали робот-парикмахер и робот-кулинар. Первый напялил на голову Хозяина некое подобие кастрюли с двумя ручками. Потом раза два крутанул эту кастрюлю, в которой что-то забулькало. Воздух в салоне наполнился шибающим в нос злым ароматом тройного одеколона.
     После окончания сеанса стрижки и бритья за дело взялся робот-кулинар.
     Стакан сливок, теплые пирожки с земляничным повидлом, свежая газета «Адские Новости».
     Все по давно заведенному порядку с легкими поправками на обстоятельства.
     Янус Адольфович – рационалист и педант.
     Очень трудно выбить его из колеи и вывести из равновесия.
     Самые дьявольские авантюры Вождя мятежников – результат едва ли не скрупулезного бухгалтерского расчета.
     Многие черти удивляются, как это ему удается постоянно сохранять спокойствие духа, в то время как вокруг происходят вещи, из ряда вон выходящие и нервотрепные.
     А чего и чему тут удивляться?
     Спокойным его делает сознание собственной исключительности, правоты и непогрешимости. Ну и, конечно, самовоспитание, самодисциплина и физзарядка по утрам. Присовокупите к этому трехразовое питание и умеренный консерватизм в пище. Вообще, уважаемые, запомните: правильный образ жизни даже в наиболее неблагоприятных адских условиях обеспечит вам хороший пульс, нормальную температуру тела, отменный стул и успешное продвижение по службе, то есть по всем кругам, присутственным местам и бюрократическим кабинетам Ада.
     Революционность и консерватизм не исключают друг друга.
     Надо иметь очень превратное понятие о кадровых революционерах и прирожденных консерваторах, чтобы представлять их антагонистами.
     Профессиональный черт-революционер, товарищи, – не скандалист и не бузотер. Он тоже может быть обременен семьей, родственниками, служебными заботами и мелкими бытовыми дрязгами. Его могут одолевать желудочные колики, пародонтозы и вышестоящие революционеры, асы чертового дела. Свои профессиональные революционные дела он выполняет без истерик и надрывов, свойственных романтикам с крылышками и кукарекующим, но приземленным неврастеникам. Словом, не путайте профессионалов с учащейся молодежью.
     Если в баньке вам повстречаются профессиональный чертов работник дьявольски революционного фронта и адский партийный консерватор, вы – клянусь застиранным банно-прачечным уставом! – не обнаружите принципиальных различий в их натурально голой сущности. Они чтут догму, уважают инструкции и не любят выносить сор из своей избы.
     Настоящий адский консерватор с рациональным строем мышления, постной физиономией и равнодушным взглядом бережет свои дефицитные нервные клетки, крепко держится за должность, сторонится неприлично шумных банкетов и пышных презентаций, поскольку в этих случаях ему трудно программировать технологию поступления калорий в собственный организм, не говоря уже о синдроме тяжелого похмелья, вызывающим сочувствие коллег и начальственное раздражение.
     О калориях Янус Адольфович постоянно помнит и всегда подсчитывает их, прежде чем заказать что-либо для удовлетворения своих физиологических потребностей.
     Завтрак окончен.
     Помещение проветрено.
     Пора браться за работу.
     Одевшись в походный костюм тертого жизнью космического коммивояжера, Янус Адольфович стал листать толстый спецальбом с картинками животного мира той части планеты, в которой он находился. А находился он в одном из тех благодатных мест, где, говоря знакомым моему читателю языком, в далеком будущем будет пролегать путь из варяг в греки, а ныне катит свои по-летнему ласковые воды Борисфен, впадающий далеко-далеко отсюда в Понт Эвксинский.
     По словам хорошо знающих эти края людей, чуден Борисфен при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои.
     Чертов посетитель Земли листал альбомчик не случайно. Он подбирал себе домашнее животное для верховой езды. Любимая аборигенами и колонистами свинья не понравилась ему своим рылом и короткими ножками, хотя с эстетической точки зрения в целом она была безукоризненна. Не подошел и козел, опять же по причине коротконогости и некоторой телесной щуплости. В конце концов свой выбор Янус Адольфович остановил на лошадях, комментарий к изображению которых гласил, что оные могут использоваться только для верховой езды, но никак не для выполнения хозяйственных работ. Последнее было ошибкой, но вполне исторически объяснимой: альдебаранские этнографы и зоологи описывали прошлое и настоящее, не задумываясь по непонятным причинам о туманном будущем.
     Набрав на компьютере лошадиный код и включив материализатор, Янус Адольфович потер руки и принялся терпеливо ожидать. Когда на экране монитора появились слова «Команда выполнена», он сфокусировал луч манипулятора на центр лужайки и нажал кнопку исполнения команды.
     Температура за бортом перпетолета подскочила до ста пятидесяти градусов. Все утонуло в каком-то жарком мареве. Ослепительно блеснула молния, и прогрохотал адский гром.
     Когда дымка рассеялась, Янус Адольфович, осторожно взглянув в иллюминатор, увидел вороного красавца жеребца под скромным, но со вкусом сработанным седлом из кожзаменителя. Это был отлично выполненный биоробот с потрясающими функциональными возможностями. В случае необходимости он мог летать над облаками и под облаками со скоростью геликоптера или реактивного истребителя, оглушительно стрелять из-под хвоста круглыми осколочными бомбами, испускать мощные струи слезоточивого газа, плеваться сквозь зубы напалмом и делать много других полезных для путешественника вещей.
     Внимательно ознакомившись с реферативно изложенными инструкциями по коневодству и верховой езде, Янус Адольфович осторожно взгромоздился на коня, заcунул ноги в стремена, изобретение которых земными историками по неведению приписывается азиатам, а не инопланетным чертям, и начал осваивать новое транспортное средство.
     Примерно через час жеребцу надоело это дилетантское баловство, он остановился, тряхнул гривой и негромко, но вполне членораздельно выругался.
     – В чем дело? – страшно возмутился Янус Адольфович, хватаясь за голову. – Мне опять чертовы холуи подсунули программу по материализации говорящих биороботов? Я тебя, скотина, спрашиваю, так это или не так?
     – Ну допустим, так, – проржал обиженно жеребец. – Неужели лучше молча брыкаться и легко сбрасывать неумелого седока в грязь рожей? У меня, знаете ли, конструкция изящная и тонкая, а вы, сударь, своей крепкой задницей так бесцеремонно шлепаете по спине, что никакие амортизаторы не выдержат и вся система разладится. Что тогда делать?
     – Заткнись! – недовольно буркнул Янус Адольфович и спрыгнул на землю.
     Нагретая солнцем густая трава лужайки дурманила своими запахами голову.
     – Который час? – спросил Янус Адольфович, перестав хмуриться и принюхиваясь к незнакомым запахам.
     – Начало третьего часа по земному времяисчислению, – услужливо ответил жеребец, отгоняя хвостом назойливых оводов.
     – Пора в дорогу, но на тебе далеко не уедешь.
     – А вот как бы и не так, хозяин! – возразил жеребец, вставая на дыбы. – Вам, сударь, вовсе не обязательно трястись на мой спине. Садитесь спокойненько в седло, и мы очень низко полетим над землей. Только при появлении посторонних лиц придется немного потерпеть, смирившись с неудобствами обычной верховой езды. Впрочем, все зависит от ваших желаний. Пожелаете, можно и пошалить, и подурачиться.
     – В этом что-то есть, – задумчиво проронил Янус Адольфович, похлопывая коня по крупу.
     – И не сомневайтесь! – самоуверенно заржал жеребец. – Все взвешено и всесторонне продумано.
     – Ты, как я погляжу, философ, а не жеребец, – усмехнулся Янус Адольфович.
     – Я философствующий жеребец, – уточнил биоробот. – Зная ваши духовные запросы и мыслительные привычки, программисты напичкали память материализатора высокоинтеллектуальными системами, включая философские.
     – Хорошо, философствующий жеребец, давай отправляться в дорогу. О тонких метафизических материях мы всегда успеем поболтать при случае.
     – Между прочим, в соответствии с программой меня звать Люцефал. Мы с вами в некотором смысле тезки.
     Иронично хмыкнув, Янус Адольфович встал и, посвистывая, пошел к перпетолету.
     После кружки освежающего тонизатора он вновь появился на лужайке.
     Отойдя метров на десять от перпетолета, Янус Адольфович включил с помощью дистанционного блока управления защитное поле, сделавшее космический катер невидимым и надежно защищенным от непрошеных визитеров.
     – Сударь, – вежливо сказал жеребец, обращаясь к своему хозяину, пытающемуся безуспешно забраться в седло, – вы сегодня устали и напрасно тратите силы. Мои стремена сконструированы на принципе телескопического лифта. В переметной сумке лежит пульт сервисного обслуживания. Возьмите его. Взяли? Очень хорошо. Теперь нажмите на желтую треугольную кнопку и держите ее нажатой до тех пор, пока левое стремя не опустится на нужную вам высоту. Рядом находится зеленая треугольная кнопка, вызывающая обратное движение.
     Это конструкторское решение весьма понравилось Янусу Адольфовичу. Устроившись поудобнее в седле с амортизационной подушкой и вооружившись инструкцией по сервисным возможностям конской сбруи, а также самого жеребца, он решительно скомандовал:
     – Поехали!
     – Во-первых, поправляю и уточняю: не поехали, а полетели, – вежливо поправил его Люцефал. – А во-вторых, куда, собственно говоря, летим?
     – Курсом на юго-восток. Километров через пять должна быть проезжая дорога.
     – Понял. Выхожу на курс, – кивнул Люцефал и, едва касаясь копытами травы-муравы, плавно и быстро заскользил в указанном направлении.
     Хороши леса по берегам Борисфена!
     Свежим ветерком их обдувает, солнышком прогревает.
     А луга, какие луга!
     Трудолюбивые пчелки снуют одна за одной, одна за одной...
     Живности здесь разной в невообразимом количестве. Вон косолапый в звонком ручье рыбешку гоняет, бьет мохнатой лапой по воде, сердится и пуще прежнего бьет. В старой дубраве кабаны деловито хрюкают, желудями лакомятся. Рысь на ветке сидит, глаза желтые жмурит, добычу поджидает. Трещит валежник под тяжелыми ногами красавца тура, бредущего на водопой. К воде тянутся лоси и олени. Жаркий выдался денек. А выдре хорошо: ныряет в свое удовольствие, резвится. Живет лес своей обычной дремучей жизнью, но его уже теснит настырный человек – то стрелу пустит, то рогатиной ткнет, то полянку вспашет под огород... Тут еще колонизаторы с неба свалились. Это им подавай, то им подавай, и все им мало. Дороги и форты строят, взлетные площадки для авиеток оборудуют, электричеством обзаводятся...
     Все замечает Янус Адольфович, летя на своем разговорчивом Люцефале, который к тому же оказывается еще и заядлым певцом. У него довольно приятный баритон. Летит по лесу, песню поет из какой-то мыльной оперы о невинной монашке, совращенной чертом.
     С приятным настроением, навеянным размышлениями, наблюдениями и обобщениями, Янус Адольфович выехал, вернее, вылетел на узкую лесную дорогу, хотя и петляющую в лесной чащобе, но ведущую к намеченной цели.
     Тихо.
     Вокруг никого.
     Полетел дальше, включив вмонтированный в седло пеленгатор опасности.
     Версты примерно через две мародерский взгляд новоявленного коммивояжера зацепился за табличку-указатель с надписью «Усадьба капитан-лейтенанта Адамова. 2 км». По лицу совратителя колонистов с истинного империалистического пути пробежала гнусненькая улыбочка, но он ее тут же стер, услышав слабый писк пеленгатора.
     Вскоре вдали раздался приглушенный топот. Развернув Люцефала, Янус Адольфович увидел небольшую бричку с сидящей в ней молодой женщиной.
     – Приветствую вас, сударыня! – сказал Люциферов, снимая с головы котелок, когда бричка поравнялась с ним.
     – Здравствуйте, сударь! – несколько удивленно поприветствовала его женщина, натягивая поводья и останавливая своего упитанного борова.
     – Извиняюсь, не подскажите ли мне, как найти капитан-лейтенанта Адамова?
     – Так вот же указатель, – ткнула длинным хлыстом женщина в сторону таблички.
     – Да, я уже заметил, но не знаю, дома ли он. Вот и стою, раздумывая да прикидывая.
     – Мой муж дома, – сказала молодка, кокетливо поправляя рассыпавшиеся волосы. – А вы кто будете? Что-то мне ваше лицо не знакомо.
     – Я представитель солидного акционерного общество «Шило и Мыло», недавно получившего официальную лицензию на торговлю в вашей колонии скобяным товаром и женским ширпотребом.
     – Какое смешное название у вашей фирмы! Уж не меняете ли вы шило на мыло?
     – Нет, что вы, сударыня, – с достоинством ответил коммивояжер. – У нас вполне солидная и респектабельная фирма с многомиллионным годовым оборотом. Ее филиалы разбросаны по многим планетам, планетоидам и астероидам, входящим в состав империи Великого Альдебарана. Мы повсеместно торгуем строительными и столярными инструментами, деталями соответствующих станков, швейными машинками с программным управлением, вязальными спицами, женским бельем, парфюмерией и ароматическими жувачками. Все это отражено в лаконичном названии нашей фирмы. Могу предложить вам на дегустацию великолепную жувачку «Яблоко моей мечты».
     С этими словами коммивояжер извлек из кармана своих лососин яркий пакетик и протянул даме.
     – О, благодарю! – обрадовалась та, принимая подарок. – Страшно люблю жувачку, а мои запасы давно уже истощились. Еще раз благодарю!
     – Не стоит благодарности, – скромно изрек Янус Адольфович. – Это мой святой маркетинговый долг. Коммивояжерам нашей фирмы вменяется в обязанность всячески угождать потенциальным и реальным клиентам в соответствии с лозунгом «Не в деньгах счастье».
     – А что это у вас такое? – поинтересовалась супруга капитан-лейтенанта, касаясь хлыстом стремени.
     – Последняя новинка нашей фирмы под благозвучным названием «стремя». Очень облегчает многотрудную жизнь коммивояжеров, желающих поближе быть к первозданной природе и не пользоваться загрязняющими ее стреколетами, везделазами и вездеходами там, где это позволяют условия. С недавних пор мы начали разводить породистых скакунов. Вот один из них. Не правда ли красавец? Я оборудовал для него стойло в своем космолете и очень им доволен. Конский пот пробуждает во мне самые возвышенные чувства.
     – Каким же образом вы заполучили этих самых?..
     – Коней, – услужливо подсказал Янус Адольфович.
     – Да, именно этих странных для меня существ.
     – По секрету скажу, первую кобылу и жеребца мы получили контрабандным путем с планеты Гуингном, как только прослышали о столь удивительной планете, где Вселенский Разум, явно уставший от двуногих умников, решил поэкспериментировать сам с собой и остановил свой экстравагантный выбор на четырехногих копытных. На этой планете четырехногие разумные существа, именуемые жителями соседних планет лошадьми, достигли довольно высокого уровня культурного развития, о чем свидетельствует их аграрная цивилизация и кооперативно-колхозный строй. Двое из прогрессивно мыслящих и любознательных гуингномов, вопреки мнению своей консервативной общественности, согласились тайно сотрудничать с нами, и мы сразу же заключили контракт о временном использовании их в качестве средства передвижения. На Землю нам помог перебросить лошадей начальник таможни Уриилзон, этот старый пройдоха, выпивоха и взяточник. За несколько десятков ящиков «Спотыкача» и дюжину подержанных везделазов он закрыл глаза на чудесную парочку гуингномов, возжелавших поселиться на Земле, климат и растительный мир которой очень похожи на планету Гуингном. Но только вы об этом молчок! Не подведете меня?
     – Не беспокойтесь, хотя, честно говоря, терпеть не могу Уриилзона. Своими неумеренными поборами он мешает моему мужу наладить регулярные торговые связи с главными центрами империи, и мы вынуждены жить, так сказать, на подножном корму. Даже жувачки – и той нет. Рано или поздно, но я этого мздоимца выведу на чистую воду.
     – Да, если бы не бюрократические препоны прожженных взяточников типа Уриилзона, на Земле можно было бы создать массу разнообразных туристических центров и сделать ее экономически процветающей планетой, настоящим империалистическим Эдемом.
     – Судя по вашим словам, наша колония оставляет хорошее впечатление.
     – Безусловно!
     В подтверждение этого Янус Адольфович вдохнул всей грудью свежий лесной воздух и придал своему вспотевшему лицу выражение необыкновенного восхищения картинами окружающей природы. Вдруг он спохватился, хлопнул себя по лбу и сказал извиняющимся тоном:
     – Мы уже давно с вами беседуем, а я даже не представился. Примите тысячу извинений! Змий Сатанаилович Грехопадский, ваш покорный слуга.
     – Ева Адамова, – протянула ему свою руку женщина. – Жена начальника здешней колонии.
     Галантно приложившись к дамской ручке, коммивояжер отвернулся и, покопавшись в седельной сумке, смущенно извлек хрустящий пластиковый пакет с изображением прелестной манекенщицы в нижнем белье.
     – Примите от меня лично этот маленький презент. Здесь безразмерные дамские трусики, лифчики, духи, губная помада и противозачаточные таблетки.
     – Ну что вы, Змий Сатанаилович? – покраснела Ева, жадно уставившись на пакет в руках коммивояжера. – Это, наверное, дорого стоит.
     – Не все оценивается деньгами, – ткнув в небо пальцем, многозначительно сказал Змий Сатанаилович. – Еще раз повторю лозунг нашей фирмы – не в деньгах счастье.
     – Премного вам благодарна! – восторженно пролепетала Ева, принимая подарок коммивояжера. – Мы с мужем очень рады будем видеть вас в нашем доме. Едем немедленно к нам!
     – С удовольствием, но как-нибудь в другой раз. Я хочу немного оглядеться, оценить рынок, его возможности.
     – О чем вы говорите?! – всплеснула руками Ева. – Вы же не намерены продавать противозачаточные средства диким аборигенам, которые абсолютно не нуждаются в этих дарах высокоразвитой индустриальной цивилизации?
     – Для аборигенов у меня есть другие вещи.
     – Но в любом случае разрешение на рекламу и продажу товаров вы должны будете получить у моего мужа. Он здесь самый главный начальник. Поэтому ничего не выдумывайте и подчиняйтесь мне!
     Ева относилась к числу тех милых капризуль, которых холостые мужчины ценят за отсутствие бездонной глубины ума, а супруги – за умение не слишком расточительно вести хозяйство, не совать свой носик в мужские дела и не фантазировать во время домашних скандалов о звездах экрана, упорно претендовавших на ее руку и сердце. Еще одним несомненным достоинством таких упругих куколок является их природная способность быстро превращаться в теневых министров при своем начальствующем муже, обеспечивая тому необходимый жизненный комфорт за счет своих хрупких плеч, на которые они по собственной инициативе взваливают дела почти государственной важности. Эти и другие достоинства Ева унаследовала от своей прабабушки, генеральши Артемиды Зевсовны, которая любила встречать по одежке, а провожать в чем мать родила.
     История свидетельствует, что всех прибывающих к ней чиновников налогового управления Артемида Зевсовна встречала с большой помпой. В их честь устраивались грандиозные военные парады с участием пращников, лучников, арбалетчиков, огнеметчиков и ракетчиков. За парадом следовали: гладиаторские бои между философами различных школ, пышный бал-маскарад и многодневный пир на природе с шашлыками, заздравными тостами, салатами из малосольных огуречников, грибами в сметане, борщом с пампушками и прочими альдебаранскими пундиками.
     Как-то раз завистливые интриганки из соседней губернии начали строить самые изощренные козни против госпожи генеральши. Страшно обозлясь, что у них прямо из-под носа уводят моложавеньких налоговых чиновников с большими связями и карьерными амбициями, злопакостные соседки замыслили невероятно дикую месть с использованием абсолютно секретного эротического оружия. На помощь была призвана одна страшно продажная и невероятно завистливая ко всему благополучному девка, способная на любую низкую подлость. Ей было повелено посеять среди дворни генеральши семена непримиримого раздора.
     Отправившись во владения Артемиды Зевсовны верхом на газоструйном помеле с запасным моторчиком, сия беспардонная тварь, внешне весьма и весьма смазливая, стала подпускать одну за другой острейшие шпильки клеветы против благородной генеральши и, прельщая, искушая, соблазняя дворовую челядь своими отвратительными койко-постельными ужимками, кое-чего, к сожалению, добилась. Подготовив почву таким вульгарным образом, гнусная девка стала нашептывать всем и всюду, что лицемерная Зевсовна якобы исказила до неузнаваемости альдебаранскую натуру, лишила ее первоначальной животной простоты, подменила сексуальной манерностью извечную красоту естественных половых сношений на свежем воздухе, отвратила мужчин от мужчин, а женщин – от женщин.
     И так сумела завистливая эта мерзавка и развращенная до беспредельности уличная девка разжечь примитивные страсти самцов, что вскоре была организована либеральная партия стрекулистов, яростных защитников гомосексуализма и скотоложства, которые с помощью отщепенцев золотарей принялась изо всех сил обливать самыми вонючими помоями партию демагогов-почвенников, защитников натуральных отношений между мужиками и бабами, самцами и самками, угнетателями и угнетенными, милитаристами и пацифистами, материалистами и идеалистами, гностиками и агностиками, теистами и атеистами. В такой драматической ситуации без стихийного бунта и сексуальных погромов было никак не обойтись, и бунт вспыхнул, да еще какой погромный.
     Стрекулисты, бесстыдно матерясь, черня все на белом свете и оглушительно паля из маузеров, окружили зимнюю дачу генеральши с криками: «Смерть колдунье-эксплуататорше! Да здравствует диктатура повсеместно раскрепощенной и чудовищно извращенной похоти!»
     Ужасно испугавшись бунта и неизбежных нацменовских погромов, кое-кто из трусливых друзей Артемиды Зевсовны изменил ей, как это обычно бывает в таких переделках, и, выкинув белые простыни с кровавыми пятнами своих прелюбодеяний, эти ренегаты переметнулись на сторону мятежников. Только мужественная генеральша себе не изменила и, выпив кухоль домашнего пива, надумала победить грубую силу тонкой контрреволюционной хитростью.
     Наслушавшись от заезжего астролога всякой полезной галиматьи, почерпнув кое-какие сведения из дошкольного курса астрономии и астрофизики, Артемида Зевсовна скорчила серьезную мину и немедленно выдвинула сверхоригинальную научную гипотезу о неотвратимости грядущего в ближайшие часы светильного затмения, после чего отбросила книжки и патетично воскликнула:
     – Клянусь всеми могучими силами Преисподней! Раз чернь величает меня ведьмой и диктаторшей, я нынче же устрою этому быдлу светопреставление!
     Посетив астрономическую обсерваторию, генеральша лично убедилась в справедливости собственной нетривиальной гипотезы и поспешила подняться на самую высокую замковую башню, откуда она была хорошо видна бунтовщикам. Взяв в руки полицейский мегафон, Артемида Зевсовна смачно выругалась и, выдержав должную паузу, произнесла самое страшное заклятье из всех самых страшных, вследствие чего светило окуталось чернильными тучами и перестало освещать темные глубины, пропасти, каньоны и ущелья мира физического и мира астрального.
     В наступившей темноте раздались вопли ужаса. Чернь в дикой панике начала разбегаться, но во мраке своего невежества, равно как и вообще во мраке, сделать это было совсем не просто. Совершенно обезумев от животного страха, бунтовщики спотыкались, падали, иступлено совокуплялись и расползались в разные стороны на брюхе, моля генеральшу о пощаде.
     А генеральша только презрительно посматривала на них сквозь инфракрасный лорнет, дожидаясь окончания физического и умственного затмения.
     И вот наступила пора милостиво сжалиться над неблагодарными подданными.
     С помощью нового страшного заклятья Артемида Зевсовна разогнала тучи, и светило вновь засияло на небе, и вновь запели птички, весело замычали слонопотамы и слонотоптаны, радостно захрюкали свинтусы...
     Напуганный этим чудом из чудес, ее муженек и впрямь поверил, что его драгоценнейшая супруга обладает огромной волшебной силой. Однако присутствующий при сем светопреставлении лакей Копейкин внятно растолковал ему, что затмение светила было естественным следствием вращения небесных тел, чем воспользовалась госпожа Артемида Зевсовна, женщина грамотная и начитанная.
     Примером таких ярко выраженных женских достоинств служила правнучка хитроумной генеральши, сразу же смекнувшая, что из покладистого коммивояжера можно выкачать за бесплатно или за неумеренно низкую цену много полезных вещиц для дома и для себя лично.
     Чем больше объект протежирования смущенно отнекивался, тем больше наседала жена начальника колонии, демонстрируя свою несгибаемую волю к достижению цели.
     Наконец коварный Янус Адольфович сдался, в знак чего одарил волевую женщину, к великому ее удовольствию, гигиеническими тампонами фирмы «Толкайпэксфэкс».
     Над планетой Земля стремительно начали сгущаться тучи вселенской дьявольской интриги.
     Вот-вот грянет гром.
    
    
     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ, в которой внимание читателя будет накрепко приковано к волхву по имени Вий, чертову язычнику и земному резиденту чертей, кои слывут профессиональными экспертами по заковыристым фольклорно-этнографическим вопросам.
    
    
     В тот день и в тот же час, когда все в природе благоухало, когда Ева мило ворковала с коммивояжером, капитан-лейтенант отправился под предлогом осмотра поселения бобров на встречу с волхвом по имени Вий, колдующим эзотериком, кудесником и провидцем.
     Осторожно пробираясь на маленькой надувной лодке по тихой водной глади с зеленоватым отливом и белыми пятнами кувшинок, капитан-лейтенант испытывал неизъяснимый внутренний покой и вместе с тем неудержимое желание что-нибудь вспахать, посеять и что-нибудь прополоть.
     Речка, впадающая в полноводный Борисфен, была узкой, но глубоководной. Лесорубы, обживающие эти когда-то заповедные места волхвов, доверительно сообщали, что в таких бездонных омутах водятся русалки с повадками щук, а некоторые по секрету добавляли, что лучше всего русалки клюют на губную помаду и мыло.
     Речная глубина и ширина определила характер жилища одного из местных волхвов, на тотеме которого был изображен толстый бобер, священное животное для колдующих эзотериков.
     Здесь, по примеру мудрых бобров, волхвы не строят больших запруд, а сразу делают здоровенную нору в берегу, которая ведет в обширный подземный схрон. Как и нору бобра, капище волхва можно найти по наличию осинника, тальника и ольховника. Следует искать также объявления о сдаче в аренду жилплощади всякой лесной нечисти.
     Бобры очень любят осиновую кору, а волхвы – шапки-ушанки из меха священного бобра. Под эти обоюдовкусные участки строятся норы и капища.
     Если вкуснятины всем не хватает, бобры, а вслед за ними и волхвы, начинают обживать лесные ручейки. И вот там-то они уже вынуждены возводить свои плотины и хатки. Где же речки глубоки, все это им ни к чему.
     Причалив к берегу у впадения ручья в реку, капитан-лейтенант выбрался на сухую землю и пошел вверх по ручью. Путь его пролегал через осинник, изрядно обкусанный бобрами. Некоторые деревья, толщиной до полуметра, валялись на земле со следами бобровых зубов.
     Пройдя густым осинником и выйдя снова к ручью, капитан-лейтенант заметил небольшую запруду, которую сдерживала бобровая плотина. Эта плотина была сделана весьма основательно из осиновых стволов и сучьев, наваленных поперек ручья. Палки и сучья были хорошенько скреплены илом и грязью. Плотина производила впечатление очень крепкого и достаточно надежного сооружения. Безбоязненно наш следопыт перешел по ней на другой берег.
     Огляделся.
     Ничего подозрительного не заметил.
     Прислушался.
     Тихо.
     Принюхался
     Запахи в норме.
     Присмотрелся.
     Хатка волхва на месте.
     Что еще?
     Вон сушатся на веревке подштанники.
     Все в порядке.
     Хорошо устроился бобрятник.
     Недалеко, посреди разлива ручья, образованного плотиной, громоздится большая куча хвороста. Это и есть хатка волхва, точная копия бобровой. Неказистая на вид, она скрывает внутри себя просторные, чистые помещения, расположенные одно над другим. Если вода низкая, волхвы и бобры живут на первом этаже, а случись паводку, когда вода поднимается, они переселяются в верхние этажи. Свою мягкую постель бобры делают из тоненьких осиновых стружек, а волхвы – из тщательно выделанных бобровых шкурок.
     Хотя бобры полжизни проводят в воде, но сырости в своей уютной квартирке не любят. Не любят сырости и волхвы. Впрочем, купаться они тоже не любят, хотя и вынуждены делать это, когда священные для них бобры поселяются в достаточно глубоких водоемах.
     Раздвинув ветки кустарника, капитан-лейтенант заметил согбенно сидящего на толстом бревне Вия. Необычайно длинные и густые ресницы лежали на одутловатых щеках этого бородатого мужика. Он дремал на солнышке и витал где-то в далеких для простых смертных мирах.
     – Эй, господин Вий! – негромко окликнул волхва капитан-лейтенант.
     – Ась! – отозвался волхв, от неожиданности вздрогнув. – Кто здеся шастает и не дает мне спокойно переваривать полезную для мозгов духовную пищу?
     – Это – я, капитан-лейтенант Адамов.
     Скрипя всеми своими могучими суставами, волхв медленно повернулся к посетителю, шевельнул мохнатыми бровями и с трудом приподнял ресницы. На Адамова смотрели глубокие, как омут, глаза кудесника, от которых холодные мурашки по коже могут побежать у слабовольных интеллигентов.
     Выдержав этот пристальный рентгеновский взгляд опытного гипнотизера, начальник колонии вышел из кустарника и подошел к старику.
     – Брось пялиться на меня, старина Вий! – добродушно сказал Адамов, присаживаясь рядом с волхвом на бревно. – Твои гляделки, конечно, вполне могут сразить экзальтированных девочек, но только не отважных покорителей вселенной. У меня к тебе есть дело.
     – Какое? – пророкотал Вий, ласково и страшно улыбаясь своим огромным зубастым ртом.
     – Может быть, закуришь вначале?
     – Отчего же не закурить. Табачок у тебя знатный.
     Закурили.
     Молча посидели, смакуя табачок.
     – Так что там у тебя, начальник? – пуская колечки дыма, спросил равнодушно Вий.
     – Какая-то внутренняя самоуспокоенность гложет меня, хотя есть причины для волнений. К чему бы это?
     – Сымай сапоги и покажь мне свои пятки.
     Капитан-лейтенант стянул сапоги, размотал портянки и сунул пятки под нос волхву.
     Обнюхав и ощупав пятки, пощелкав по ним заскорузлым пальцем, колдун закрыл глаза и начал что-то бубнить. Потом снова обнюхал пятки, поморщился и наконец произнес:
     – Слухай сюды. Портянки твои дрянь. Одно слово, синтетика. С такими портянками нельзя собираться в дальнюю дорогу, которая, ежели судить по пяткам, ждет тебя в скорости.
     – Дальними и опасными странствиями меня не испугаешь, – не без бахвальства заявил Адамов, выпячивая грудь и подбородок. – Я – колонизатор знатный, с высшим образованием и опытом практической работы в полевых космических условиях. Однако на что ты намекаешь?
     – Жизнь – сплошная суета. Коль энтой суеты в избытке, не миновать переездов, разлук и прощаний. Натура у тебя такая, дюже непоседливая. Вот и весь намек. Верь своим пяткам. Они у тебя зело чешутся, как я погляжу.
     – Загадками говоришь, Вий. Понятнее можно?
     – Увы, драгоценный мой колонизатор, нельзя. Гадание по пяткам – это не научный прогноз. Всего не унюхаешь. Мне надобно подумать. Приходи через пару деньков, а я пока на бобровой печени погадаю.
     – Обязательно буду. Держи лапу.
     Когда капитан-лейтенант, вежливо попрощавшись, удалился восвояси, Вий закрыл глаза и прошептал:
     – Думы мои думы...
     И тут же на него многоголосой толпой нахлынули думы, толкаясь и что-то бормоча.
     Первой нахально забормотала его буйная атеистическая дума, вечно упрямо враждующая с некоторыми теистическими предрассудками иных думок и только по праздникам души объявляющая всяким предрассудкам временное сепаратное перемирие. В такие праздничные дни к Вию, как правило, приходят по ночам в гости бородатые лешие из ближайших заповедных дубрав. Забегает на огонек костра и поселковый культослужитель, жрец Перун, ехидный пучеглазый старикашка, смешливый и губастый. Культослужитель больше всех восхищается уморительными байками Вия, и ради подобного восхищения волхв примиряется с теизмом на основе языческого атеизма.
     Забавные истории случаются с Вием буквально на каждом шагу. Вот взять хотя бы такую историю.
     Как-то раз почапал Вий во чисто поле собирать шампиньоны в коммерческих целях, а в это время жрецу Перуну стало невыносимо скучно от рутинной культовой жизни, и он, выкушав стакашку зубровки домашнего производства, вежливо говорит своей супружнице такие, значит, слова:
     – А поеду-ка я, матушка, к дружку моему закадычному Вию. Пущай он мне скуку развеет своими атеистическими разглагольствованиями и языческими анекдотами.
     Вытащил жрец из сарая допотопный, но вездеходный дубовый лисопед, смазал его деревянные колеса кабаньим жиром, запряг тройку вепрей и покатил на поиски Вия.
     Видит тот, кто это пылит на дубовом лисопеде по бездорожью, и решил хитрец выгоду собственную поиметь от представителя жреческого сословия.
     Подъезжает лисопедист и говорит:
     – Ай ты гой еси, добрый хитрованец! Скучища замучила меня деревенская, скучища несносная. Потешь душу мою жреческую своими байкими офигельскими.
     Ну и дальше в таком же духе, в таком же, значит, неканоническом аспекте глаголет жрец Перун.
     Слушал его Вий, слушал, а потом как схватится за голову и уныло говорит:
     – Уж ты гой еси, отец наш родной, не до баек мне нынче. Забыл я – черт возьми! – дома свой волшебный компас азиятского производства, стрелка которого один раз в тыщу лет, да к тому же ровно в полдень, указывает, где Истина зарыта в виде большущего Философского Камня из чистого золота. А сегодня как раз тот самый день.
     – Что же делать, сын мой, гой тебя еси? – очень взволнованно вопрошает жрец Перун, услышав о золоте.
     – Дай мне свой лисопед. Я мигом смотаюсь домой и привезу компас. А потом поможешь мне откопать Истину, кою мы справедливо поделим, сделав из одной абсолютной две относительных, но взаправдашних истины.
     Тот, конечно же, дал Вию лисопед и стал нетерпеливо ждать, нервно прохаживаясь взад и вперед.
     Вий же махнул прямиком к супруге жреца и говорит ей весьма почтительно:
     – Вот, матушка, ваш драгоценный супруг послал меня к вам, чтобы вы насыпали в лисопедный багажник много гривен для оплаты лечения его зубов у лешего Еремы.
     Видит дуреха, что лисопед действительно принадлежит ее мужу, и немедленно щедро насыпала в багажник гривенников из жреческой кружки.
     Попрощался с ней Вий и махнул в ближайшую корчму пропивать деньжата.
     А служитель культа, устав ждать искателя Истины, вернулся злой домой, где узнал пренеприятную для себя новость и сразу же побежал к Вию.
     Плотник, ремонтировавший бобровую хатку волхва-проказника, ему натурально говорит, что тот, мол, ушел в запой и очень не скоро вернется.
     Перун волком взвыл, грозно засверкал своими жреческими очами, начал судорожно ворожить на лягушачьей косточке и медвежьем помете, чтобы наслать гром и молнии на голову негодного обманщика, но из этой затеи ничего стоящего не вышло и не могло выйти, ибо день выдался солнечным, безоблачным, а против погоды не попрешь. Пришлось возвращаться с пустыми руками домой.
     Заходит он в дом и говорит понуро своей женушке:
     – Ну, матушка, плакали наши гривенники. Не видать их мне, как своих ушей.
     – Простофиля ты, батюшка, и круглый дурак! Сейчас я тебе покажу, где уши твои торчат! – рявкнула на него матушка и здорово влепила слева, а потом справа по оттопыренным ушам своего муженька.
     – Ах ты, свинья жирная и тупорылая! – взревел тот и зарядил супружнице по шее.
     Словом, поднялся большой митинговый кавардак, настолько большой, что на шум и гам сбежалась вся любознательная деревня, включая председателя сельсовета, и давай разнимать горячо спорящих супругов, пока все сами не завелись и, забыв о причине происходящего, пошли друг на друга с кулаками и дрекольями. А тем временем Вий пировал в корчме в компании с заезжими степными жуликами, обладателями раскосых и хищных глаз. Эти степняки хорошенько обчистили его и умчались на оленях в тундру, горланя песни о седых снегах и белых медведях.
     Закручинился Вий, загорюнился... А тут еще зловредный корчмарь соль на рану подсыпал: говорит, злорадно жмурясь, что жрец Перун за княжеским приставом послал, хочет хитрована Вия в кутузку засадить на пятнадцать суток.
     «Э-э, нет, – думает Вий, – не на таковского напали. Пойду-ка я за Кудыкины горы от греха подальше».
     И пошел хитрован вразвалочку в дальнее болото, находящееся за Кудыкиными горами.
     Шел он шел по долинам и по взгорьям, пока не дошел до Точки, маленького провинциального поселка обширной волости Никудыкиной со столичным градом Многоточие, демографически перенасыщенным изобретателями всяких диковинных штуковин.
     Город Многоточие – столица некогда великого и некогда славного удельного княжества Аз-и-Веди, главного соперника уездного поселка городского типа Ёмаёкина за первенство в освоении заоблачного воздухоплавания на самодельных воздушных шарах и мыльных пузырях.
     В стародавние времена, о которых сложено множество былин и лыцарских гимнов, великое княжество оказалось вовлеченным в Трехсотвековую говорливую войну. Азиведские мужики стойко сражались на всех идеологических фронтах с дальнобойной геополитической целью расширения своих духовных владений за счет мировоззренческих промашек соседей.
     В ход шли самые изощренные поносные слова и чудовищные поклепы на всех соседей из ближнего и дальнего зарубежья. Естественно, в этой военной конфронтации не брезговали и низкопробными политическими анекдотами, и зловредными слухами для убийственного обстрела позиций противника, плохо идеологически укрепленных в тылу и на флангах.
     Характеризуя ту воинственную эпоху и зевая от скуки, один маститый летописец со всей прямолинейностью заявил с академического амвона, что по сравнению с предшествующей Тысячевековой молчаливой войной Трехсотвековая говорливая была жалкой карикатурой на софистические ристалища. Разве это война? Например, к чему было ввязываться в эту глупую идеологическую перебранку головомойщикам из страны Перестиркиной? Им уже как-то раз намылили шею. Сидели бы себе тихонько и не пикали. А этим придуркам, видите ли, захотелось вздуть и гиперболизировать никчемность оппонентов. Вот им и намылили вторично шею. И вообще, языческие философы-жрецы воевали в ту пору из рук вон плохо. Скажем, трепологи если и побеждали от случая к случаю, то старым, испытанным способом: они с помощью колдовства ссорили единомышленников и натравливали друг на друга. В стане их идейных врагов не было ни одного идеологического полководца, который не попался бы на эту удочку.
     Словом, глядя на старинные провинциальные города и поселки городского типа, есть что вспомнить.
     Ныне Точка – самый обыкновенный купеческий поселок, становящийся шумным и суетливым в ярмарочную пору, когда напоказ выставляются последние новинки чернокнижного производства и немудреные изделия кустарных ремесленников, промышляющих по кустам строганием и вымачиванием розг. Здесь-то и познакомился Вий с самыми натуральными нигилистами и насмешниками из числа чертей, которые, как оказалось, направлялись в гости к просвещенным представителям нечистой на помыслы силы из соседней губернии.
     Звенят бубенчики на рогах быков, ямщик что-то негромко напевает, качая бородатой головой. Курится пыль из-под колес вместительной тарантасной телеги.
     Придорожные пейзажи радуют глаз путешественника. Там и сям на полях трудятся протоколхозники и отколовшиеся от них протофермеры-изверги, отвергнутые, сиречь извергнутые, по идейным соображениям родовой общиной. Окрестности оглашает их беззлобная ругань и споры по поводу грядущей феодальной приватизации невозделанных земельных угодий. Иногда слышится свист стрелы. Это протофермеры метко отстреливаются от нетрудовых элементов, возжелавших посягнуть на их примитивную частную собственность.
     В конце концов любознательные путешественники благополучно миновали границы соседней губернии и под покровом непогожего, сырого дня въехали в стольный град великого князя Кия Борисфенского.
     Моросило.
     Нахохлившиеся нищие провожали укоризненным и тусклым взглядом одиноких прохожих.
     Жилые строения имели какой-то простуженный вид.
     Тарантас остановилась у неказистого почтового терема. Хозяин этого терема, поминутно чихая, сказал, что все светелки заняты ордынцами, пожаловавшими собирать ясак, то есть дань, с местных купчишек. Тогда за дело взялся Вий, который отозвал почтенного служащего в сторону и с помощью нескольких увесистых тумаков доказал ему, что тот страдает провалами в памяти. Мздоимец радостно согласился с этим печальным фактом и отвел приезжим несколько маленьких, но относительно сносных светелок.
     Наверное, в губернии нет такого другого оживленного града, как град князя Кия.
     Летними вечерами хорошо гуляется по этому стольному граду. Из открытых окон на дощатые тротуары, кусты сирени и прохожих, неторопливо бредущих к родным очагам, мягко сочится свет лучины. Где-то рядом бренчат гусли, звякают кубки с пенной брагой...
     Утром град любит взбодриться сметанкой, молочком, травяным отварчиком с колбаской, бодрящей песенкой, призывным гудением вечевого била, а поздними вечерами он устало зевает, дочитывает копеечные берестяные грамоты о событиях в здешнем и заморском мире, лениво почесывается и довольный собой отходит ко сну, бросив под голову охапку сена.
     Летом на центральной улице этого града вальяжно сидят на корточках блаженно улыбающиеся бородатые мужики, лениво цедят брагу, попивают крепкую медовуху и лузгают гарбузовые семечки. А потом они с напряженным любопытством смотрят с высоких борисфенских круч на бескрайний простор левого берега, не появятся ли шумные орды степняков с товарами для обмена, и мечтают о сытой, безоблачной жизни простого славянского обывателя. Так поступали их деды и прадеды. Так поступают и они, а потом будут поступать их дети и внуки, но только с той разницей, что видится им будут иные дали, иные люди и много другого иного, порой веселого, порой страшного.
     Лето, осень, зима, весна и опять лето.
     Снег падает и тает.
     Птицы прилетают и улетают.
     Спокойствие сменяется беспокойством.
     И снова все возвращается на круги своя.
     Такова неумолимая логика жизни.
     Ее не оспоришь.
     И все же беспечные глаза землян видят только то, что хотят видеть. И черт с ними, с разными обстоятельствами!
     Вий и черти вольготно разлеглись в лопухах на крутом обрыве, дабы травить всякую отсебятину, безвредную для организма и нервной конституции.
     Наплывают сумерки.
     Жалобно пищит комар.
     – Не надо никаких политических утопий и мифов, – солидно басит Вий, почесывая брюхо. – К ним особую страсть питают многие наши провинциальные жрецы, которые по блату устроились на тепленькие места. А теперь эти первобытные шаманы во всю горланят о феодальной демократии и вассальной свободе. Вот такая получается интересная штука.
     – Только через страдание приходит прозрение, – мудро изрекает один из чертей. – Баран на то и баран, чтобы из него делать шашлыки.
     – Однако за знание посконной истины гривны не платят и варяжской гуманитарной помощи не оказывают, – уныло роняет проходящий мимо разносчик кваса. – А шашлыки и булки нынче не каждому по карману.
     Сумерки сгущаются.
     Начинает накрапывать.
     Черти куда-то смылись по своим делам. Вию стало скучно одному, и он побрел в терем для приезжих читать при лучине берестяные трактаты древнеязыческого философа Ярилы, знатока, ценителя и любителя сексуального восторга от постижения Истины в ее женском роде.
     В своей биографии великий философ писал, что предки его по отцу были бабниками и софистами высшей марки.
     Двигаясь по тернистой дороге познания, Ярила выдвинул и развил много интересных метафизических идей, которые по достоинству были оценены только в эпоху развитого натурализма и всеобщего эротизма.
     По неоспоримому мнению Ярилы, философ должен говорить и писать очень сложно и очень непонятно, чтобы отбивать у дураков охоту с умным видом нести всякую ахинею. Поэтому в общении с такими пустомелями приличны лишь туманные выражения и многозначительные намеки. Ярила резонно считал: то, что можно объяснить в доступной форме, следует беспощадно устранять из философии для дураков.
     Гениальный мыслитель умер при весьма странных и довольно загадочных обстоятельствах. Ходили непроверенные еретические слухи, распространяемые мелкими группками сектантов из числа его фанатичных последователей, что незадолго до своей безвременной кончины Учитель изобрел сильнодействующий эликсир бессмертия и перешел в иное, инфражизненное состояние, приняв облик племенного быка-производителя. Характерно, что место, где покоятся останки великого философа всех времен и народов, до сих пор точно неизвестно, но зато хорошо известно, что в его окрестностях находится совхоз по выращиванию племенных бычков.
     Обо всем этом Вий узнал от профессора Овсени, прославленного эклектического теоретика, который упорно искал истину в самых разных философских системах, не привязываясь особенно ни к одной из них. Вий даже прослушал одну его эстетическую лекцию, в то время как остальные его спутники бражничали в соседнем шинке. По-сле лекции он зашел в шинок и тоже пропустил кубок вина.
     Медленно смакуя напиток, Вий важно говорил изрядно набравшимся чертям:
     – Эстетика сексуальной жизни есть наука о вкусах и вкусной эротической пище.
     – Да, о вкусах на этот счет трудно спорить, – согласно кивали головой слушатели.
     Посещение стольного града нашими путешественниками совпало с очередным соляным бунтом. Бунтовщики бегали по продуктовым лавкам в поисках остродефицитного продукта, никого не слушались и жаловались на градоначальника в высокие княжеские инстанции.
     Пришлось вводить военное положение. Это чертовски не понравилось Вию, и он решил на всякий случай возвратиться в родную бобровую хату.
     Черти взялись уладить по-доброму его отношения с Перуном и обучить Вия всяким дьявольским премудростям, чтобы выполнять их хорошо оплачиваемые чертовы задания и напичкивать историю homo sapiens фольклорными сказками, в ложной форме намекающими на причастность нечистой силы к могучим силам земного историотворчества.
     Сегодня ни один историк какой-нибудь партии не будет оспаривать тот безусловный факт, что во всемирной истории не все чисто и гладко. Поэтому без толстых резиновых рукавиц и калош в болотистом историческом познании не обойтись.
     Когда, например, выдающийся бакалавр паранаучных истин Грыцько Попэредбатькин смело рискнул без рукавиц, но в калошах залезть в бездонную трясину истории, дабы отыскать утерянный после дождичка в четверг свой сомнительный в глазах тещи авторитет, он так вляпался и так перепачкался, что никакая химчистка не могла ему помочь, пока в это грязное дело не вмешался гениальный Хома Чистоплюйченко. Поплевав на руки Грыцька, облизав их и обозвав тещу ведьмой, он удалил все следы его пребывания на свалке истории.
     Вот вам и чертовы фокусы!
     Нет, меня никто не убедит в том, что черти не имеют ничего за душой кроме чужих идей и прожектов, а посему якобы не способны осуществлять исторические выкрутасы.
     Беру Вия в свидетели и присягаю на всех немыслимых вещах подлунного мира, что только вмешательством чертовщины можно объяснить регулярную перелицовку идеалов светлого будущего в темные предрассудки бараньего сознания.
     Вий – свидетель то что надо. Лучшего свидетеля не сыскать. Он всегда готов с превеликой радостью засвидетельствовать свое присутствие там, где его об этом не просят, но молча допускают наличие нечистой силы, крестясь, молясь и рисуя магические круги. Право же, эти народные суеверия смешны. Однако чертям бывает не до смеха, когда их поднимают на смех, особенно в курятнике, курам, понимаете ли, на их кудахтающий смех. Тогда они начинают злиться и молоть всякую несусветную чепуху, заверяя веселящуюся во всю публику в своих искренних намерениях содействовать научно-технической революции и социальному прогрессу.
     Вий за прогресс.
     Во имя прогресса он готов к мукам учебного процесса с помощью толстых самоучителей и дорогих репетиторов. На этом настаивают эксперты чертей, рисующие перед его мысленным взором сказочные картины с участием ведьм, колдунов и русалок.
     Школьная парта и учебники по черной и белой магии ждут не дождутся его.
     Чертовых преподавателей хоть отбавляй.
     Раздается первый звонок.
     Ученик входит в класс.
     Пройдя ускоренные курсы дьявольской переподготовки, Вий получил кличку Шелудивый Буняк и стал весьма ценным резидентом чертей. Произошло это задолго до прибытия на Землю альдебаранских колонистов во главе с отважным капитан-лейтенантом Адамовым.
     Уже начало смеркаться, когда капитан-лейтенант строевым шагом вернулся домой, усталый и голодный, но самодовольный. Ева встретила его сытным ужином и сообщением о том, что их усадьбу намерен посетить очень милый и очень симпатичный коммивояжер. Равнодушно пропустив это известие мимо ушей, хозяин усадьбы поужинал и тут же завалился спать.
     В ту ночь, когда капитан-лейтенант Адамов мирно храпел в своей мягкой постели, Янус Адольфович решил посетить Вия.
     Взлетев на Люцефале над ночным лесом и хорошенько пуганув ржанием философствующего жеребца угрюмых ночных филинов, Князь Тьмы направился в расположение хатки волхва.
     Люцефал быстро обеспечил себя вспомогательной компьютерной программой «Собачий нюх», когда услышал команду хозяина, подкрепленную понюшкой страницы одной диссертации о методологии волхвования, взять молекулярный след потовыделений ее автора.
     Тут надо заметить, что Солнечную систему и ее планеты черти заприметили намного раньше альдебаранских империалистов. На всякий дьявольский случай они решили оставить на обитаемых планетах этой системы своих резидентов, подготовив их соответствующим образом для плодотворной работы на пользу общему чертовому делу. Одним из них стал Вий, весьма ценный языческий кадр, обладающий сверхъестественным гипнозом и удивительным даром ясновидения. Черти настолько увлеклись его обучением, что тот в знак благодарности решил написать и защитить диссертацию на какую-нибудь актуальную дьявольскую тему.
     Люциферов-Сатанинский с радостной ухмылкой вспомнил о любознательном Вии, когда проведал о посылке колонизаторской экспедиции на Землю, и удовлетворенно отметил свою исключительную прозорливость.
     В приподнятом настроении Князь Тьмы подлетел на большой скорости к запруде, в которой плавала хатка Вия. Сделав широкий разведывательный круг над освещенной луной запрудой и не заметив ничего подозрительного, всадник скомандовал своему коню:
     – Включай фары!
     В тот же миг философски проницательные глаза Люцефала вспыхнули и загорелись ослепительным светом. Еще мгновение, и два мощных прожектора забегали по берегу ручья.
     – Эй, кто там шалит?! – раздался недовольный голос волхва, сидевшего на берегу у тлеющего костра. – Вот я сейчас как начну колдовать, так будет не до шалостей!
     – Это ты, Шелудивый Буняк?
     – Я, – ответил волхв, несколько удивленный столь фамильярным обращением, допустимым только в узком кругу своих в гробовую доску чертей.
     – Принимай гостя! – крикнул сверху Князь Тьмы.
     – Спускайся, – ответил волхв.
     Люцефал спикировал на берег и застыл темной громадой, освещая своими глазами-фарами фигуру бородатого мужика с огромными ресницами.
     Янус Адольфович мешковато спрыгнул в сырую траву, чертыхнулся, немного потанцевал на месте, разминая ноги, и только после этого подошел к вспыхнувшему при его приближении костерку.
     – Есть криптограммы для Змия Сатанаиловича? – спросил он повелительно.
     – А с кем, позвольте поинтересоваться, имею дело? – ответил вопросом на вопрос волхв, прикрывая свои ослепленные светом глаза.
     – Ая-яй! Свое начальство не узнаешь. Нехорошо, нехорошо, товарищ Вий.
     – Да как тут узнать, когда такие ослепительные светильники бьют в очи.
     – Эй, Люцефал, притуши немного фары! Тут на тебя жалуются за некоторую бестактность.
     Жеребец уменьшил яркость света и ответил:
     – Я всего лишь послушный исполнитель вашей воли, сударь. Поэтому никаких жалоб на свой счет не принимаю. Могу и вовсе выключить аккумулятор в целях экономии электроэнергии. Вообще-то...
     Люцефал продолжил бы и дальше свой пространный монолог, но Янус Адольфович строго цыкнул на него и обратился к Вию со словами:
     – Теперь узнаешь меня?
     – Узнаю, узнаю, Янус Адольфович.
     – Имеются для меня сообщения из Центра?
     – Пришло несколько криптограмм на имена Мефистофеля Дракуловича фон Сатанюка и Змия Сатанаиловича Грехопадского.
     – Я есть и тот и другой в одном лице. Что там передают?
     – Должен сказать, информация более чем интересная. Оказывается, что капитан-лейтенант Адамов – незаконный сын самого Императора.
     – Невероятно! – вскричал Янус Адольфович.
     Такая новость существенным образом упрощала его задачу основательно напакостить Папе Душецелительному посредством создания мощной колонны диверсантов и террористов в глубоком тылу противника.
     Отныне вселенская история и ее земные пути должны были получить новые ориентиры. И они были получены. А каким образом сие случилось, повествуют предпоследние главы этой удивительной хроники.
    
    
     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ, где ребром ставится кадровый вопрос, от решения которого зависят далеко идущие дьявольские планы Люциферова-Сатанинского в осуществлении грандиозной вселенской интриги.
    
    
     После получения телепатической шифровки-молнии от Вождя, требующей, понятное дело, самой немедленной, самой безотлагательной, самой экстренной засылки разведгруппы чертей в Райбург, столицу империи Великого Альдебарана, на главной базе Тартара ежечасно и даже чаще того собирались летучки, на которых бурно обсуждались кандидатуры разведчиков. Кадровики ЧК (Чертовой Контрразведки) и ГПУ (Генераторов Парализующего Убалтывания) носились как угорелые по этажам и подвалам Разведупра, непрестанно куда-то звонили, что-то с кем-то таинственно согласовывали, утрясали нечто совершенно секретное, уминали на бегу бутерброды с докторской колбасой и делали все невозможное, чтобы выглядеть по возможности чрезвычайно озабоченными и деловыми сатанистами.
     Ровно в полночь монументально огромный кабинет Вельзевула стал быстро заполняться ответственными работниками Разведупра.
     Не успели часы, напоминающие могильный склеп, пробить не совсем ровно двенадцать раз, как ржаво заскрипел здоровенный металлический сейф в углу кабинета, и в образовавшейся щели между стеной и тяжелым железным ящиком показалась голова Вельзевула. Подозрительно оглядев присутствующих, голова исчезла, уступая место брюху.
     – Всем общий адский привет! – хмуро буркнул Вельзевул, вытаскивая из чрева тайного застенка свою тушу, облаченную в черный военный китель, кавалерийские галифе и хромовые сапоги.
     – Хох! – деловито рявкнули сатанисты, суетливо вскакивая со своих железных стульчиков, подключенных к начальственному пульту управления электрошоковыми стимуляторами.
     Тяжело плюхнувшись в резиновое антишоковое кресло, адъютант Вождя некоторое время тупо созерцал кучу папок с личными делами асов дьявольского шпионажа.
     Все преданно и со страхом пялились на него.
     Все напряженно ждали.
     Все томились.
     Всем страшно хотелось курить.
     Самый главный адъютант громко зевнул, потом встрепенулся, чихнул для прочистки голоса и, ударив кулачищем по груде папок, изрек:
     – Это ерунда, ребята!
     Присутствующие нервно застыли в ожидании кадрового разноса. Но вместо этого Вельзевул заговорил о необходимости личного, по образцу Вождя, участия в разведакции.
     Его короткая и пронзительная речь была воспринята не только с большим пониманием, но и с огромным облегчением.
     На прощание опорожнив литровую банку пива и пососав рыбий хвостик, Вельзевул срочно послал всех подальше от своего кабинета, чтобы никто не мешал ему обдумывать план предстоящей операции.
     Собравшихся на совещание сдуло как ветром.
     По коридору стремительно зацокали каблуки.
     Через минуту все стихло.
     Поскучав немного в пустом кабинете, Вельзевул почесал брюхо и отправился на боковую.
     Утро вечера мудренее.
     Проникновение в столичный оплот давно загнивающего альдебаранского империализма должно было осуществиться на экспериментальной субспейсмарине, очередном детище гениального изобретателя и грёзодумца Фаустино Гермесовича Лулиевского. Продолжая творчески развивать фундаментальные принципы вечного двигателя, Гермесович умудрился превратить мобильный перпетолет в сверхскоростную машину времени. Этот любопытный кораблик с изящными обводами уже прошел ходовые испытания и теперь готов был подтвердить свои удивительные качества в реальных условиях эксплуатации.
     Своим напарниками Вельзевул взял Хромого Беса и Хоттатабыча. О последнем следует кое-что сказать отдельно, не скупясь на черные, белые и другие краски.
     Да будет всем известно, что Хоттабыч – джинн. Да, именно джинн во плоти, а не какой-то там ликеро-водочный джин, хотя, между нами говоря, ему приходилось не раз заглядывать на дно бутылки, порой не по своей воле.
     Знаете ли вы, приверженцы голой в своей сущности правды, что бульварная детективная литература и фильмы чудовищных ужасов о джиннах страдают от колоссального количества совершенно дутых фактов, многочисленных пошлых инсинуаций, злостных сплетен и откровенных поклепов, не говоря уже о голословной и бездоказательной псевдоатеистической критике?
     Ага, не знаете!
     Поэтому поспешите открыть свои уши всем информационным ветрам, сквознякам и, конечно же, моим благожелательным подсказкам.
     Внемлите!
     Нет, вначале хорошенько запомните, с моей помощью зарубив себе на любознательном носу, что самые главные, самые фундаментальные вопросы научно-фантастической джиннологии надо ставить осторожно, деликатно, но, безусловно, ребром, заостряя внимание на документальных свидетельствах очевидцев неочевидного. В противном случае, как не вертись, не избежать вульгарной фальши и примитивной фальсификации, которая является следствием неумного и неумелого обращения с тонкими, эфирными материями, обволакивающими плотной пеленой тумана наше искрометное воображение.
     Внемлите!
     Нет, вначале порадуйтесь за нас с вами, ибо меня и вас, конечно же, должно радовать то, что громадное большинство засекреченных фактуальных данных о джиннах, к счастью, еще не стало достоянием бесчинствующих критиканов, готовых на любую низкую подлость, только чтобы подмочить репутацию тому или иному простодушному джинну.
     Внемлите!
     Рядовые джинны живут очень скромно, без всяких там фанаберий и выпендриваний, хотя могли бы жить на широкую байскую ногу. Однако врожденная скромность их подавляющего большинства служит хорошей защитой от тлетворных феодальных пороков и буржуазных пресыщений. Этим пользуются ничтожные оппоненты научной джиннологии, жаждущие во что бы то ни стало сокрушить нравственные устои джиннов и выставить их перед широкой прогрессивной общественностью в унизительном свете, сочиняя препоганые мифы о жадности, скаредности и скупердяйстве джиннов. К большому сожалению, подобные фальсификаторы, нет-нет, да преуспеют в своих халтурных наветах на взмыленных трудяг джиннов, которые, не покладая рук, ног и всей своей неуемной фантазии, вкалывают на поприще разноцветной магии, чтобы обеспечить себе сказочно достойный образ жизни. Вот почему надо решительно и смело отказаться, причем отказаться раз и навсегда, отказаться бесповоротно, от заинтересованного чтения антиджиннских пасквилей, неумело, дилетантски состряпанных бессовестными клеветниками и закоренелыми завистниками, предпочитающими иметь дело не с натуральными джиннами, а с джином самой отвратительной перегонки.
     В свете всего вышесказанного и вышеподразумеваемого я, премного уважаемые любители изящнейшей словесности и хронотопнейшей виртуальности, почитаю своим святым и, если угодно, патриотическим долгом изложить на страницах предлагаемой вам Хроники правдиво сочиненную биографию Хоттабыча.
     Гассан Абдурахман ибн Хоттаб родился, как и все черти, на далекой от Земли планете в конце ХХХIII декады по альдебаранскому летоисчислению.
     Эпоха выдалась еще та, скажу я вам. Шайтанидское государство, которое в пору своего небывалого интеллектуального расцвета охватывало одним духом и одним махом практически всю Полусрединную Азиаку, значительную часть Дуркистана и Завирана, уже миновало зенит своего могущества и быстро катилось к полнейшему упадку. Это богатое в прошлом государство сотрясали восстания алчных феодалов времен постперестройки и буржуазные смуты. Крупные сатрапы из числа партийной номенклатуры ВКПБ (Всешайтанидской Капитальной Партии Буржуинов) лишь формально считались подданными сидевшего на бухарьском престоле шайтанида Абуль-Булькина Елиелькина. Мелкая буржуазия, рвущаяся в крупную, не жалела валюты, сил и гуманитарной помощи, чтобы просветить сатрапов насчет самых темных и самых интимных базарных отношений, обратя их в свою коррупционерскую веру.
     В этой обстановке всеобщего брожения еще недоброженых умов, окончательного растления бездуховных нравов и контрреволюционно-колдовских заговоров, сглазов и прочих порч казенного имущества на Шайтанидское государство началось наступление конфедерация затюканных племен во главе с династией, получившей в альдебаранской литературе название Дэваидов. Под их неотвратимыми ударами династия Шайтанидов окончательно пала в 999 году XXXIII декады.
     Новое Дэваидское государство охватывало со всех сторон Семиболотье, чрезвычайно огромный регион еще неподнятых целинных земель Трясиловки Грязелечебной, никем неорошаемую долину Шумелкамышника Стеблистого и прилегающие к ней барханистые пустыни Страсти-Мордасти, а также леденящий душу Восточный Дуркистан и часть испепеляющего мозги своими знойными миражами Юго-Западного Завирана.
     В Брехаловке, белокаменной столице Дэваидского государства, правил могущественный Ишакид, по-мужицки хитрый, коварный и лицемерные прихват-эмир, склонный целенаправленно разваливать доставшиеся ему в наследство производительные силы, бесцеремонно укреплять собственную власть, набивать драгоценностями свой банковский сундук и поощрять научно-техническую изобретательность в области бытового коммерческого мошенничества.
     История империи Великого Альдебарана постперестроечного периода насчитывает полсотни тысяч или гораздо более того крупных спекулятивных политологов от филологии, кулуарных астрологов с астрономическими притязаниями на роль недипломированных пророков, народных ценителей целительной силы звонкой монеты, шаманов с бубнами и боксерскими перчатками для выколачивания в собственный карман излишков прибавочной стоимости, дервишей с одеревеневшими от тупой приверженности к бакшишу мозгами, алхимиков с незаурядными талантами наркопроизводителей, геополитиков с незаконченным националистическим образованием и других маститых шарлатанов, роящихся вокруг тронного дивана Ишакидов.
     Это я говорю к тому, чтобы все доподлинно знали культурную подноготную близорукой политики правящих дураков, стыдливо прячущих в несгораемых сейфах свои шутовские колпаки, и ясно представляли хреновую сущность подправляющих их дальнозорких плутократов.
     Уведомляю читателя также и о том, что средневековый альдебаранский Околоцентральный Восток с его Центральным Западом не знал и знать не хотел никакой научной традиции правдивого составления автобиографий выдающихся деятелей культуртрегерства и политиканства. Для того чтобы воссоздать во всех главных деталях историю жизни и творчества Хоттабыча альдебаранского периода, мне ныне приходится по крупицам собирать второстепенные бисерные сведения, рассыпанные, где попало, и почему-то чаще всего в свинарниках, а не в коровниках или телятниках.
     Итак, Гассан Адбурахман ибн Хоттаб родился 13 авгусятника 998 года XXXIII декады в крупном оазисном селении Урюк-Пердюк Подвывайской пустыни. Это крупное аграрно-промышленное селение, выстроенное на развалинах давно покинутого колхоза «400-летие ВКПБ», славилось своей исключительно насыщенной интеллектуально-утробной жизнью и ежедневным блошиным рынком вкупе с мясными рядами и басмачами-фундаменталистами, приверженцами священной войны со скрягами и скупердяями до победного конца.
     Отец новорожденного, достославный Хоттаб Абу Али ибн Треполог, уроженец орденоносного города Шалтай-Балтайска, занимал очень видное место не только среди городской джиннской знати, но и среди простых джиннских дехкан, ибо ловко умел шить джинсы, делать из мух методом генной инженерии крохотных слонов и развешивать на ушах своих слушателей подмоченные чужие репутации для их просушки.
     В семье было двое сыновей – старший Омар, низкорослый крепыш с оттопыренными толстыми ушами, и младший Гассан, высокорослый и смешливый оболтус с хитрыми зенками. Омар сызмальства любил кулачные потасовки как главный метод решения всех спорных вопросов, тогда как Гасан предпочитал прыскать в кулачок, потешаясь над бессилием вульгарного материального начала в его бесплодных попытках выколотить монетку из того, что не стоит ломаного гроша.
     Когда молодые джинны подросли, но еще не оперились для совершения сказочно важных джиннских дел и фантастически неотложных подвигов, их семейство переехало в Брехаловку, где дети были определены на учебу в платное медресе с блатными и приблатненными педагогами, навязывающими себя ученикам в качестве дорогостоящих репетиторов, причем делающими это посредством грубого и бесцеремонного шантажа, что очень умиляло состоятельных родителей из числа новых баев.
     Шумный эмиратский град с пыльными, кривыми улочками и мутными от нечистот арыками был не только одним из главнейших культурных центров государства Дэваидов и важнейшей торгово-промышленной толкучкой альдебаранского Околоцентрального Востока, но и крупнейшим очагом политического ширпотреба. Сюда приезжали маститые дуалисты-политологи делать себе карьеру в качестве консультантов по дворцовым интригам, прославленные рифмоплеты и шелкоперы, пещерные мистики и яркие представители академического дервишизма. Здесь-то и начались плодотворные годы учения Хоттабыча, звезде которого суждено было затем быстро взойти на небосклоне вселенской джиннологии.
     Хоттабыч с мокрых, хотя и не совсем промокающих, но вместе с тем постоянно невысыхающих пеленок западной фирмы «Подмоченная Репутация» отличался незаурядными способностями дудолить на штаны тем, кто тщетно пытался выйти сухим из болота своего непомерного лицемерия. Уже к трем с хвостиком годам он узнавал по запаху всех когда-то обдудоленных им врунищ и легко распознавал потенциальных претендентов на мокрые трусишки, штанишки, кальсончики и брючишки. Эти уникальные способности всячески развивал его отец, последователь доктрины максимализма, получившей широкое распространение в Брехаловке.
     Оригинальное учение максимализма включало в себя элементы вольного словоблудия и считалось ужасно еретическим с точки зрения ортодоксальной и черствой как доисторический сухарь политологии, сивобородые адепты которой с пеной у слюнявого рта доказывали, что они и только они достойны хлебать из корыта с остатками жирного плова прихват-эмира.
     В гостеприимном доме папаши Хоттаба часто обсуждались животрепещущие анекдотические проблемы в духе максимализма и читались вслух сочинения «Братьев голого скепсиса». Естественно, Хоттабыч в деталях ознакомился с максималистским учением, что не могло не отразиться на его мировоззрении, хотя позднее, став чертом себе на уме, он несколько поумерил свой максималистский пыл, обратив его в жар заковыристой сатиры закаленного жизнью балагура и баламута.
     «Отец мой, – восторженно писал Хоттабыч брату Омару, – был из тех отпетых после того и воспетых еще до того джиннов, которые прониклись учением насмешливых подземельников-подковырников, проповедовавших возможность одной зажигалкой озарить на мгновение все подземное, подводное и подсознательное царство теней и полутеней. Между прочим, так к слову сказать, эти подковырники недаром считались озорными максималистами. Именно от апологетов максимализма он воспринял учение о душе нараспашку и неунывающем разуме, а потом все это щедро передал мне».
     Как-то в Брехаловку проездом из Трепаловки прибыл на аэрофлотовском ковре-самолете Абу Абвыкусь ан-Накась, известный в двух ближайших галактиках своими ироничными взглядами на жизненные принципы казенных демагогов, исповедующих постные идеи официальных политических вероучений. Ходили достоверные слухи, что этого насмешника и выпивоху нельзя просто так испугать банальным ятаганом для отсечения философски мыслящих голов от вполне обывательского туловища. Папаша Хоттаб поселил его в курятнике, предварительно свернув всем несушкам головы в сторону кухни, откуда они после некоторой алхимической обработки была препровождены на праздничный достархан в виде импортных павлинов. В честь непрошеного, но всегда желанного гостя достархан был уставлен самыми изысканными общепитовскими блюдами из соседней чайханы.
     Под чутким руководством ан-Накася молодой Хоттабыч немедленно приступил к изучению талмудов по телепатии анекдотов и штудированию докторских диссертаций, посвященных исследованию умопомрачительно белой изнанки черного юмора. Особенно молодого неофита заинтересовал автореферат докторской диссертации крупного альдебаранского шарлатанолога Порфирия Уморительного, который элегантно доказывал, что априорная сатира – это черт знает что, но даже черт не знает ничего лучшего, кроме сатиры апостериорной.
     Занятия по телепатии, ясновидению и апостериорной сатирологии шли успешно: анекдоты так и сыпались на окружающих, как из потустороннего рога изобилия, а черный юмор благодаря прогрессирующему ясновидению успешно превращался в свою противоположность. В конце концов проницательный учитель посоветовал отцу семейства не занимать Хоттабыча ничем, кроме телепатическо-анекдотического и юмористическо-ясновидческого искусства.
     Постепенно Хоттабыч превзошел ан-Накася в понимании сущностных тонкостей этого необыкновенно хитроумного искусства. Радостно ощутив свое несомненное мыслительное превосходство, он начал самостоятельно читать книги по гипнотическому щекотанию мозгов, пока не за-крепил все прочитанное на практике в полевых условиях, точнее, в пылевых условиях, обусловленных шумом, гамом и скандальными разборками между лицами, задетыми за живое двусмысленными намеками и многозначительными аналогиями. Так же самостоятельно он проштудировал «Начала интуитивного постижения абсолютно непостижимого» альдебаранского психотерапевта Мурзы-Мурзыкина. Потом пытливый юноша перешел к изучению «Альбабая» альдебаранского астролога Луиса Звездонутого.
     Когда Хоттабыч упорно вчитывался в «Начала», ан-Накась нежно распрощался с гостеприимным семейством джиннов и улетел на планету Рахат-Лукум, чтобы просвещать народные массы, привыкшие лакомиться сладкими мозгами припудренных рогоносцев.
     После его отъезда Хоттабыч занялся чтением учебно-методической литературы по спекулятивной метафизике плутовства и натурфилософии цирковых фокусов-мокусов. Благодаря ежедневному и ежевечернему упорному чтению до завтрака и после ужина, а также лабораторным экспериментам с фокуснической техникой перед ним со скрипом стали раскрываться врата паранауки. Это скрип его очень заинтересовал своей неповторимо интригующей музыкальностью, и он решил овладеть искусством игры на щипковом балалаестом инструменте с двумя струнами, но вместо этого овладел игрой на нервах слабонервных слушателей.
     Потом Хоттабыч увлекся научной джиннологией и принялся увлеченно читать все книги подряд, поперек и по диагонали, написанные по столь актуальной тематике. За короткое время он настолько овладел этой тайной наукой, что даже самые превосходные джиннологи и джинноведы стали учиться у него искусству вправлять джиннам костные мозги и свихнувшиеся мозги черепные без наркоза и скальпеля. Вместе с тем Хоттабыч продолжал изучать джиннское право на свободное волеизъявление в компании воинствующих атеистов-футуристов и участвовать в жарких дискуссиях по вопросам права эмансипировать законсервированные в собственном соку чужие мысли. В то время ему было неполных десять лет.
     Укрепившись в джиннологии, интуитивизме и катакомбной метафизике плутовства, Хоттабыч основательно взялся за книгу алхимика-кулинара Хана Батыевича Винегредзе «Философская похлебка в прихлебку, но без присядки и низкопоклонничества». Вначале он ничего в ней не понял, не понял и тогда, когда нахлебался всех философско-кулинарных шедевров в соответствии с предлагаемыми рецептами. В отчаянии джинн сказал себе дрогнувшим голосом мюрида: «Шайтан меня возьми! Адекватное пониманию данного трактата может загнать в гроб любого интеллектуального гурмана».
     Но вот однажды Хоттабыч пошел на базар к мясникам. Там он заметил торговца, громко расхваливавшего деликатесные тухлые яйца воробьистого упырника.
     Узрев Хоттабыча, возбужденно принюхивающегося к яйцам, торговец закатил глаза, жадно облизнулся и предложил купить парочку тухляков, но Хоттабыч, проявив исключительную силу воли, решительно отказался, заявив, что направляется в мясной ряд за ишачьей голяжкой. Тогда торговец сладко пропел:
     – О желудок души моей, купи лучше яйца, кои способствуют правильному пищеварению. Я продам их очень дешево, всего за три тысячи таньга. Но что такое презренные деньги по сравнению с праздником пуза?
     И тут Хоттабыч не устоял.
     Он купил яйца, которые были завернуты в подозрительно несвежую бумагу, испещренную антицензурными карикатурами на сладострастных баев и вызывающе бесстыдными символами, явно туалетно-магического происхождения. Все эти каракули очень смахивали на какую-то эзотерическую головоломку.
     Когда джинн торопливо вернулся домой и принял решение освободиться от распирающего его нутро восторженных ветров, он немедленно схватил заинтересовавшую его базарную бумажку и начал возбужденно мять ее в тайной надежде несколько охладить свой неуемный восторг от предстоящего облегчения исстрадавшейся души. Когда распирающие его ветры смиренно обнюхали газетный пергамент, Хоттабыч интуитивно понял, что находится на правильном пути и пергаментные шпаргали теперь ему уже ни к чему. Наконец-то он блаженно уразумел, что поймал Истину за хвост, потяни за который, и на волю вырвется невыразимая суть «Философской похлебки». Сделанное открытие несказанно его обрадовало, и Хоттабыч поспешил умыть руки в соответствии с нетленным принципом джиннской трудовой этики: «Кончил дело, гуляй смело».
     Шли месяцы, рысили дни, галопировали часы и летели минуты, как вдруг на тридцать третьей секунде третьего часа пополудни в день тринадцатый месяца рамадана случилось непредвиденное астрологами событие.
     И с кем случилось?
     Нет, это просто невозможно!
     Однако оно случилось, и кое-кто страшно огорчился.
     Всему виной были бройлерные пердюки. Будь они неладны!
     Объевшись до изнеможения жирными пердюками в качестве закуски под крепчайшую пустыновку, дюже захворал прихват-эмир. Шаманы и дервиши оказались не в состоянии исцелить его своими примитивными заговорами и дешевыми касторовыми пилюлями. Поскольку имя Хоттабыча было уже хорошо известно в их среде, растерявшиеся шарлатаны сквозь зубы упомянули о талантливом джинне.
     Хоттабыча немедленно вызвали во дворец, послав за ним придворного караван-баши и целый караван янычаров в качестве почетного эскорта.
     Прибывает он, значит, во дворец, засовывает эмиру два пальца в рот и... освобождает тело страдальца от лишнего шлака.
     Разумеется, правитель остался весьма доволен им и разрешил молодому, но очень талантливому знахарю посещать его видеобиблиотеку, чтобы просматривать имеющиеся там фильмы о половом воспитании шайтанов в публичных сералях. В этой богатой видеобиблиотеке Хоттабыч увидел такие тлетворные фильмы, о существовании которых он и не подозревал. Естественно, любознательный джинн внимательно изучил все фильмы, прочно усвоив весь полезный эротический опыт гурий и шайтанов.
     Когда Хоттабыч достиг неполных тринадцати лет, завершилось его изучение всех метафизических наук и паранаук. Почесав бритый затылок и яростно чихнув на все непрочитанные им книжки мелкотравчатых лжеученых, он пошел наниматься на работу консультантом по вопросам джиннологии к прихват-эмиру. Ему тут же был вручен богато расшитый револьверными патронами маскхалат и офицерский кушак непревзойденного знатока джиннологии. Так Хоттабыч стал придворным визирем. В его должностные обязанности входило визирование исходящих гербовых бумаг с непредсказуемыми указами Его Прихватэмирского Величества.
     Главной задачей своих джиннологических изысканий, осуществляемых в совершенно свободное от мыслительной работы время, трудолюбивый Хоттабыч видел в том, чтобы отделить джиннологию от вневероисповедного политиканства и тем самым освободить ее от мертвящего груза политического догматизма. Понимая всю сложность и опасность этой нелегкой задачи, он формулирует ее в терминах ортодоксальной сатиропруденции и официальной юморологии.
     И все было бы хорошо, но...
     Своими предложениями о способах изведения наиболее усатых тараканов и ведения окопной войны с сатрапами-ренегатами новый визир вызвал большое недовольство у местных бюрократических заправил, которые немедленно затеяли административную смуту и осадили его дом, паля по нему из психоураганных установок и забрасывая гранатами с пропагандистскими листовками капитуляционного содержания. Осада закончилась арестом Хоттабыча и препровождением его в зиндан для ревизионистов и нравонарушителей.
     Не на шутку разгневанный джинн проклял бюрократов и решил податься к чертям. Темной ночью, подкупив неподкупную стражу своей невинной улыбкой и мешком динаров вкупе с дирхемами, он бежал из крепостной тюрьмы в багажнике воздушного такси «Огнедышащий Скорпион».
     Сорок суток и четыре с половиной дня беглец таился средь печальных могил городского кладбища, сосредоточенно изучая надгробья и размышляя о превратностях судьбы, о высоких ценах на гробы и отсутствии разносчиков кебаба, пока не представился случай незаметно покинуть Брехаловку вместе с торговым караваном «челноков».
     Прощай Брехаловка!
     Чтобы опорочить честное имя попавшего в опалу визиря, горисполком во главе с кровожадным имамом Кяфиром объявили его полным придурком, рехнувшимся на проблемах своей элитарной джиннологии, и тайным голосованием было постановлено лишить его всякого права на мизерное пособие по безработице. Во всех махаллях квартальными надзирателями были проведены хорошо организованные стихийные митинги махаллявщиков, на которых дворники и прогрессивная жэковская общественность, дружно обсудив горисполкомовские эдикты, пришли к выводу: отныне и вовеки не разговаривать с Хоттабычем на отвлеченные темы. Особенно постарались провинциальные мистики, не переваривающие столичных выскочек и поносящие их самыми грязными инопланетными словами. На своей конференции они объявили джиннологию псевдопаранаукой и призвали власти изгнать из всех скудоумных мозгов идеи этой непаранаучной дисциплины. Неблагодарный прихват-эмир, скотина этакая, в ответ на гнусные призывы запретил изучение джиннологии в высших и средних медресе, а также повелел изъять и сжечь в паровозных топках все сочинения джиннологов и джинноведов.
     Ну и кретином же был этот прихват-эмир!
     Сам себе подосрал.
     Иначе и не скажешь.
     Кто же теперь ему безбоязненно свои пальцы в зубастую пасть будет совать?
     А ежели что приключится, как в тот раз с пердюками?
     Опала не очень огорчила Хоттабыча. К тому времени он уже примкнул к чертям и развлекал их за кружкой крепчайшего щербета воспоминаниями о страданиях евнухов в гаремах и сералях прихват-эмира.
     Поскольку толстобрюхий и жизнелюбивый Муссоли Вельзевул был близко дружен с Хоттабычем, умевшим превратить самое скучное застолье в развеселый балаган, выбор джинна в качестве одного из разведчиков был предрешен. По тем же причинам лихую компанию украсил и Хромой Бес.
     Несколько скоротечных дней ушло на обучение развед-экипажа управлению субспейсмариной, на подробный инструктаж, изучение карт и голограмм столичных районов, где в условиях строжайшей конспирации предстояло действовать чертям.
     Перед самым отлетом всех троих тщательно загримировали под неизвестных киноартистов. Адские косметологи перекрасили Вельзевулу волосы, сделав его жгучим брюнетом с шикарными баками. Хромой Бес вынужден был обзавестись маленькой козлиной бородкой. Модельеры придали Хоттабычу вид восточного коммерсанта, облачив его в парусиновую пиджачную пару, вышитую крестиком сорочку и нахлобучив на бритую голову твердую соломенную шляпу канотье.
     Между прочим, путешествие во времени связано и с путешествием в пространстве. Вначале машина времени должна набрать приличную физическую скорость, близкую скорости мысли, а затем со всего размаха врезаться в сгустившееся до студня пространство, вспороть его до предельно возможной глубины подпространства и на форсаже скольз-нуть по выбранному вектору времени. Говоря проще и понятнее, на путешествие во времени требуется определенное время и, разумеется, бесстрашие истинных времяпроходимцев, этих пионеров всяких авантюрных проделок.
     Изобретение сверхскоростной машины времени позволило чертям полностью игнорировать блокаду Тартара и совершать вояжи в любое место пространства и в любую точку времени. Это изобретение дьявольского гения ознаменовало новую эпоху в развитии мыслящей вселенской субстанции.
     – Ну и утрем же мы сопли этим империалистам! – изрек Вельзевул, направляясь к субспейсмарине в сопровождении своих помощников.
     – Да еще как утрем! – отозвался Хромой Бес, щедро раздавая воздушные поцелуи женскому оркестру, наяривавшему напутственные шлягеры.
     Хоттабыч в знак согласия молча кивнул головой, занятой решением актуального вопроса об оплате командировочных путешествующим во времени.
     Около трапа, разукрашенного адскими флажками, разведчики и сопровождающие их лица остановились. Министр по делам времени сказал напутственное слово и пообещал в случае успешного выполнения секретной операции не поскупиться на премиальные. Затем выпили на посошок бочонок горилки с перцем, закусили, облыбызались и расстались.
     Субспейсмарина «Пылесосный Веник» с тремя разведчиками на борту не устремилась за пределы тартарской атмосферы, как это делают обыкновенные космические посудины, а начала с бешеной скоростью делать гигантские круги над пускодромом. Когда у провожающих закружилась голова и зарябило в глазах, раздался пронзительный визг, и субспейсмарина исчезла.
     – Уф! – облегченно вздохнул помощник Главного Конструктора, вытирая вспотевшую лысину. – Укатили! Теперь можно спокойно обсудить текущие вопросы, касающиеся уменьшения габаритов вечного двигателя. Коллеги, прошу пройти в мой кабинет на летучку.
     – Боже, опять летучка! – горестно вздохнул один из коллег, закоренелый пессимист и астматик.
     – Что вы говорите? Я не расслышал.
     – Говорю, отец вы наш родной и ненаглядный, что готов вкалывать во имя торжества научно-технического прогресса и приличной прогрессивки.
     Научно-технический прогресс, как известно, требует жертв. Вечный двигатель – это вам не примус и не керогаз. Такая штуковина под силу только страдальцам за правое научное дело, готовым прозакладывать душу в обмен на дьявольскую изобретательность и чертовское везение. Поэтому будем снисходительными к тем рядовым чертям, которые живут от зарплаты до зарплаты и ждут не дождутся квартальных премиальных, чтобы отдать долги и купить в рассрочку цветной телевизор.
     Однако не будем задерживаться на пускодроме, прислушиваясь к малозначащим репликам, и полетим пронзительной стрелой вслед за «Пылесосным Веником».