ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, где мы являемся свидетелями подготовки ко второму этапу грандиозной космической схватки и узнаем о том, при каких обстоятельствах Асмодей Бесонюк стал чертом.
    
    
     Генерал-интендант Маммон, нервно причмокивая губами и сопя в две розовые поросячьи ноздри, развил кипучую деятельность, как только узнал о выходе эскадры мятежников из боя в связи с досадной контузией Люциферова и перерывом на обед.
     – Ах, ты, какая великая, ну просто грандиозная беда приключилась на нашу чертову голову! – причитал он, судорожно пряча ценные финансовые бумаги в несгораемый портфель с музыкальным заводом. – Надо что-то срочно делать, что-то срочно делать... А позвать-ка сюда всех моих тыловых крыс!
     «Крысы» тут же прибежали, горестно запричитали, громко заохали, получили начальственный нагоняй и, подгоняемые этим нагоняем, бросились врассыпную по неотложным дьявольским делам.
     Изрядно потрепанная в бою эскадра немедленно начала быстренько снабжаться всем очень необходимым, включая кое-что не совсем нужное, слегка залежалое и даже изрядно перележалое, но еще годное к употреблению и злоупотреблению должностными лицами, правда, с некоторым риском для чертовой жизни и карьеры, но, как говорится, кто не рискует, очертя голову, тот слабак, хиляк и нытик.
     В темных недрах Сатанинских гор десятки тысяч рабов своих неуемных страстей и других категорий страстных до работы трудящихся бюджетников, включая задерганных семейным бытом пролетариев ментальной деятельности и переутомленных надомных работниц древнейшего эротического ремесла, вкалывали изо всех сил.
     Мысли пищали, койки скрипели...
     Бюджетные рабы военно-промышленного комплекса бурно обсуждали на профсоюзных собраниях выполнение производственных планов во внеурочное время и время сверхурочное. Фермеры, колхозники и пенсионеры-дачники соревновались друг с другом по скоростному выращиванию сыроежных поганок, повышающих солдатский дух и улучшающих пищеварение новобранцев. Не менее бешеная работа велась и на космических платформах, к которым были пришвартованы тяжелые корабли эскадры с оборванными броневыми плитами и впопыхах заделанными пробоинами. Бригады ударников Черттруда нервно курили папиросы «Черномор-канал», критически оценивая предстоящую работенку, и жаловались телевизионным репортерам на безалаберных снабженцев.
     Проклиная все на этом и том свете и не желая излишне потеть во имя и без оного, рядовой мятежного воинства Асмодей Бесонюк, больше известный всем под кличкой Бес, сидел в каптерке и дул пиво из большой глиняной кружки.
     Бес был бесшабашным малым с лукавыми глазами на круглой роже. В его жилах текла дьявольская смесь из южной и северной крови. Отец этого чертяки был южанином и, к тому же, любителем шастать по миру, каковой не ограничивался узким горизонтом обывательского мирка.
     Однажды проказница судьба занесла папашку Беса на северо-восток Райского континента, где процветало племя рыжеволосых и голубоглазых любителей пива с солеными огурцами. Здесь он окончательно осел, хотя имел скромное намерение всего лишь присесть перед дальней дорогой и выпить на посошок стопарик горлодеровки.
     Вот так всегда бывает с теми неутомимыми пешеходами, кто не прислушивается к своему внутреннему голосу и не советуется с ним по текущим проблемам. А прислушайся он к своему второму Я, то услышал бы: «Ты, обормот, хочешь выпить на дорогу не стопарик, а выдуть цельную поллитровку. Тогда мне придется выступать в роли автопилота, но без знания предполагаемого маршрута нашего дальнейшего путешествия, который ты, скотина этакая, держишь в тайне от меня, все может пойти кувырком. Я тебя предупреждаю!»
     И все действительно пошло кувырком и наперекосяк.
     Приняв на атлетическую грудь поллитровку забористой горлодеровки, наш легкомысленный искатель приключений на свою голову утром обнаружил, что лежит в обнимку с дородной хозяйкой трактира «Игривый Жупел», женщиной больших страстей и упрямого нрава. Он, конечно, решил первым делом опохмелиться, что было встречено его подругой без особого восторга, но с пониманием. Вторым делом было дело, вообще-то говоря, пустяковое: каждый уважающий себя странник, в душе отпетый холостяк, оптимист и циник, когда его пилигримским устремлениям угрожает вожделеющие особы женского пола, обязательно должен вовремя сматывать удочки. Но тут-то и вышла маленькая промашка. Холостяк был взят в такой дикий и хорошо просчитанный оборот, что и глазом не успел моргнуть, как оказался в загсе, сопровождаемый почетным эскортом из нескольких мордоворотистых свидетелей его прелюбодеяний.
     – Почтим мою память вставанием! – грустно изрек тост жених и после траурного минутного молчания влепил смачный чмок своей женушке.
     От этого интересного во всех отношениях брака на божий свет появился суматошный Асмодей, унаследовавший от матушки веснушки, способность вешать лапшу на уши и неприлично громко смеяться, пукать и чихать, а от непутевого батюшки – рот до ушей, желание валять дурака, играть дурака и в дурака, между прочим, тоже, как и в другие азартные игры, и непременно шляться по самым злачным местам.
     – Я бы очень желал знать, что такое особенное делали мои нетерпеливые родители в то время, когда зачинали меня на скрипучей прабабушкиной кровати под хриплые звуки дедушкиного граммофона, – разглагольствовал Бес, сидя в каптерке у своего приятеля Пузатого Пацюка во время грандиозной космической схватки. – Ей-богу, это основной вопрос всей моей житейской философии! Я подозреваю, что они обсуждали животрепещущие аспекты неизбежного бракоразводного процесса. Уверен на все сто десять процентов с чертовым хвостиком, что я родился по явному и скрытому недоразумению. Мамаша не успела вовремя сделать очередной аборт, и мне пришлось стать живым укором родительской беззаботности, беспечности и ротозейству.
     Акт зачатия всегда таинственен и чертовски загадочен. Это знают все, начиная с дошкольников и кончая пенсионерами. Но еще более загадочен акт появления на божий свет. Что касается Асмодея, то он, как и один его приятель литератор, человек решительно веселого нрава, еще за пятнадцать минут до своего рождения не был окончательно и бесповоротно уверен, что его выпустят на волю подышать свежим домашним воздухом с легким кухонным привкусом.
     Некоторые дьявольски искушенные в академических сплетнях литературоведы и скрупулезные до отвращения хронисты доподлинно знают, что в тот достопамятный и приснопамятный день пожарники угорело звонили в колокола, полицейские машины захлебывались воем своих паникерских сирен и было всеобщее народное ликование, совпавшее с ликованием по поводу победы команды гладиаторов из клуба ЦСКА над гладиаторами из клуба «Рудокоп».
     – И при моем рождении наблюдалась примерно аналогичная впечатляющая картина, – сбрехал Пузатый Пацюк, плотоядно облизываясь и отрезая себе здоровенный шмат сала. – Правда, злые языки связывали всенародное ликование с каким-то большим колхозным праздником, но я до сих пор не понимаю, при чем здесь еще какой-то календарный праздник. В данном случае я больше верю тем, кто относится к официальным праздникам как к явлению хотя и приятному, но будничному.
     «Ах, так! – подумал Бес. – Значит, и ты, Пузатый, хочешь бесцеремонно примазаться к моей нетленной славе наиопытнейшего враля и ужасного для казенных сатириков насмешника. Ну тогда получай!»
     – В возрасте шести альдебаранских полумесяцев, – начал безбожно врать Асмодей, напряженно вспоминая небрежно прочитанные детективные книжки, – я безуспешно попытался мысленно сожрать обольстительно сладкую соседскую домработницу, предварительно хорошенько откормив ее семечками и лесными орехами. Но потом мне в голову пришла гениальная мысль вкусить ее прелести под каким-нибудь пикантным соусом, предварительно начинив барышню засахаренными лягушками и обложив сладеньким мармеладом.
     – Насчет засахаренных лягушечек это хорошо придумано, – заметил Пузатый Пацюк, мечтательно сглатывая слюну. – Но я бы все-таки настоятельно рекомендовал вместо варенья и мармелада злющего хренка. Дюже полюбляю я какого-нибудь порося с хренком.
     – Можно было и с хреном, – великодушно согласился Бес. – Но я больше предпочитаю кондитерскую горчицу с добавками кофейной гущи.
     – А что было дальше?
     – Дальше, дальше... А, припомнил! В три года я превосходил распутством всю альдебаранскую молодежь Райского континента. В этом нежном возрасте я состоял в любовной связи с женой одного высокопоставленного сановника, которая по своей душевной наивности ничего не подозревала о собственном грехопадении и посему тосковала о романтической и пылкой любви, сидя в своем тереме у телевизора.
     Кое-кто имеет робкую смелость шепотом утверждать, что в возрасте шестнадцати лет Асмодей якобы поступил в цирковое училище, где начал увлекаться футболом, преферансом и литературным плагиатом.
     Однако, ретивые бакалавры и чопорные магистры биографоведения публично заявляют, что по окончании училища Асмодей, якобы влекомый своими порочными наклонностями, поступил на службу в один из альдебаранских шоу-балаганов, питая совершенно нескромное намерение выставлять в голом виде монархическую сущность инопланетных королей. Им резонно, хотя и бездоказательно возражают сторонники конституционной монархии, оспаривающие подобные демагогические заявления на том основании, что, в сущности, любые посягательства на священные эссенции неминуемо чреваты существенными эстетическими изъянами, а посему ни один балаганный худсовет не допустит столь низкосортного политического стриптиза.
     Что там еще говорят?
     Говорят разное и абсолютно несусветное. Например, поговаривают, что Асмодей страшно любил прибегать к изощренным мистификациям и фальсификациям голых истин, облачая их в шутовские лохмотья. Вся его чертовски запутанная жизнь – это сплошная мистификация и карнавальный маскарад с переодеваниями и переобуваниями. О нем распространяются самые нелепые сплетни, рассказывают самые умопомрачительные анекдоты, в которых трудно отделить ненаучно фантастическое от сомнительно реального.
     Согласен целиком и полностью.
     Остановимся на годах ученичества нашего черта.
     Директор гимназии, в которой маялся вольнолюбивый Асмодей, был костлявым, тщательно выутюженным и вы-бритым субъектом с оловянными глазами-пуговицами. Ходили очень даже проверенные кое-кем и кое-где слухи, будто бы он себя самолично зачислил в аристократы либерального духа. Вполне возможно, что этот субъект не был таковым целиком и полностью, но потный душок источал всякий раз, когда пыжился и натужился запустить по ветру какую-нибудь гаденькую либеральную идейку.
     Этот тип изъяснялся на особом новоальдебаранском языке с большим политическим акцентом, чем приводил в глубокий трепет либеральных преподавателей словесности и других не менее изящных искусств.
     Больше всего на свете безраздельный владыка гимназии и прилегающей к ней колониальной территории, огороженной неприступным забором с тайными дырками в нем, любил солдатскую муштру, воодушевляющую монархическую мысль, торжественную гробовую тишину в школьных коридорах и неукоснительную дисциплину превосходно работающей швейной машинки Зингеровича. Всюду, где он ни появлялся как бы невзначай, будь то класс с обязательным портретом очередного политического вождя над черной доской, будь то учительская с аляповатым скульптурным бюстом аналогичного вождя на стальном сейфе или школьный клозет, разрисованный врагами просвещения отвратительными политическими карикутурами и порнографическими символами, мгновенно стихали робкие антимонархические разговоры и начинали подобострастно обсуждаться животрепещущие проблемы исключительно уважительного отношения к начальству.
     Так вот, сей страж абсолютно тоталитарного порядка, полицейски окрашенного, терпеть не мог присутствия внутри, рядом или поблизости от вверенного ему заведения «чертовой кости» и только ждал удобного случая, чтобы очистить свой казарменный храм от подобного унизительного срама.
     Асмодей никогда и ни по каким линиям родства не был даже мещанином во дворянстве.
     Натуральная «чертова кость» в глотке у столбового дворянства, да и только!
     Характерец у него выдался еще тот. Не случайно к нему очень рано прилипла кличка Беса. Этот скуластый, сожженный солнцем чертенок с облупившимся носом был грозой хорошо воспитанных мальчиков и девочек, чьи родители при одном только упоминании о Бесе приходили в жутко нервическое состояние, готовое перерасти в неописуемую и постыдную панику.
     Подражая взрослой шпане, Асмодей засовывал руки в карманы брюк и пытался говорить с презрительной хрипотцой, поминутно сплевывая при этом сквозь зубы на штиблеты прохожих.
     Вы думаете Асмодей погорел и был вытурен из гимназии за свой воинственный нрав?
     Глубоко ошибаетесь. Всему причиной были поэтические склонности его души, не менее зычно воинственные, чем боевые призывы к рукопашному бою.
     Я не уверен, что своими школярскими виршами Асмодей мог бы заткнуть за пояс какого-нибудь матерого поэтища. Впрочем, чем черт не шутит.
     Однажды в клешнеобразные руки директора гимназии попала трусливо выкраденная несовершеннолетними прихлебателями тетрадка чудовищных стихотворных опытов Асмодея, в которой синим по белому было написано химическим карандашом, что директор – натуральная какашка и политический пердун. О поэтической форме выражения этих беспардонно уличающих слов я умолчу в силу ее не совсем полной отшлифованности.
     Из выразительного директорского монолога начинающий поэт без всякой пользы для себя и своих творческих потуг узнал, что является величайшим и гнуснейшим клеветником, а также задирой и дебоширом, каких белый свет не видывал. В конце своей пламенной речи, уснащенной жаргоном люмпенов умственного труда, директор попытался завладеть ухом зловредника, но вдруг сложился как циркуль от короткого удара в самое дыхало и удивленно начал хватать ртом воздух.
     – Вон! – только и смог прохрипеть он вслед метнувшемуся к двери Бесу.
     Любопытно отметить, что с Асмодеем один из его будущих биографов познакомился на почве торговли одомашненными карликовыми стиракозаврами с планеты Меловая Скорлупа.
     У этих милых растительноядных зверюшек задняя часть черепа с большущим клювом была украшена костяным воротником, по краям которого торчали впечатляющие острые шипы. И все бы ничего, но эти, глубоко извиняюсь, карликовые ублюдки имели гнусную привычку с отвратительным кряканьем гоняться за кошками и щипать целомудренных девиц за лодыжки и ляжки.
     Однажды нашему биографу пришла в голову шальная мысль организовать за здорово живешь солидное научное заведение под академическим названием «Научно-исследовательский институт по искоренению порочных наклонностей у одомашненных стиракозавров» (НИИИПНОС). Он немедленно и старательно написал углем на заборе объявление, в котором обещал всем желающим коллекционерам пивных пробок и зубочисток авторитетную консультацию по любым острым проблемам и зудящим вопросам стиракозавроведения.
     На это объявление незамедлительно клюнул любознательный Асмодей.
     Явившись по указанному на заборе адресу, он важно подал руку директору НИИИПНОСа и бодро спросил:
     – А вы слышали, что сегодня ровно в семь часов утра на перекрестке проспекта Хрещатый Яр и улицы Продувной Бестии опять пьяный стреколетчик вылил ушат помоев на профессиональную нищенку и был таков?
     Потом Асмодей извлек из кармана короткую трубочку, неспеша набил ее табаком, раскурил и объявил, что в трактире Бим-Бом служит кельнерша по кличке Обалделая Пепина, и осведомился, не учился ли господин директор вместе с ней основам сексуальных извращений.
     – А вы знаете толк в стиракозаврах? – смущенно сморкаясь, ответил вопросом на вопрос директор.
     – А как же! Я сам торговал разными динозаврами, зауроподами и даже не раз привлекался к суду по этому совершенно вшивому поводу.
     Да, Асмодей питал какую-то загадочную любовь к судопроизводству и уголовному кодексу. Особенно ему любы были общественные трибуналы, в которых он аргументировано доказывал, что спит и видит, как героически сложит свою буйную головушку за торжество общественного мнения над мнением антиобщественным. Тем не менее, крайне недоверчивая общественность пыталась настойчиво убедить его в том, что этого крайне мало для полного торжества светлой империалистической идеи и настойчиво рекомендовала Асмодею пожертвовать последние кальсоны вместе со сбер-книжкой в пользу близкой победы над умниками, погрязшими в философских ересях и не желающими признавать хорошенько отцензурированные результаты социологических опросов верноподданных обывателей.
     Как-то раз в сгущающихся сумерках своей развеселой юности Асмодей ненароком заглянул в читальный бар «Народное Просвещение, Ликование и Упоение», где застал теплую компанию, состоящую из продавца аптечных вампирчиков пана Дурдинанда, дамского парикмахера с обольстительной для женского глаза внешностью пана Олофонса и карточного шулера по кличке Косой Валет. Из разговора с приятелями он узнал, что в читальню зачастил агент тайной полиции Ксаверий Склизняков, исключительно неталантливый инопланетный провокатор, специально выписанный властями с планеты Сучий Филер для внедрения в круги инакомыслящих антиобщественников.
     – Вот он, – кивнул в сторону агента Косой Валет и грязно выругался.
     – Сейчас мы повеселимся, – подмигнул приятелям Асмодей.
     Тем временем ничего не подозревающий Ксаверий сидел в совершенно темном углу бара и, нацепив инфракрасные очки, делал вид, что самозабвенно читает старинный философский трактат о небытии всего сущего в одной отдельно взятой кем-то напрокат галактике.
     Кстати, это шпик имел весьма своеобразный вид, хорошо запоминающийся злопамятными врагами абсолютизма.
     На той планетенке, откуда он прилетел полный служебного энтузиазма, в результате очень длительной исторической эволюции и революционных мутаций население обзавелось доброй сотней червячных ушей, заменяющих рудиментарный волосяной покров на голове, которая у этих мутантов была оснащена одним длиннющим фиолетовым носом и дюжиной визуальных инструментов, напоминающих лупоглазые гляделки пожилых гражданок, постоянно восседающих на скамейках возле многоквартирных домов.
     Заприметив новых посетителей и узнав в одном из них господина Пшика, державшего на Кукишевке писчебумажный магазин по продаже непромокающих презервативов с патриотическими портретами крупных государственных деятелей, шпик загорелся неукротимой надеждой на провокацию, повеселел и порозовел как попка закаканого младенца.
     Господин Лев Иммануилович Пшик, тонкий ценитель всякого эстетического ширпотреба и глубоко верноподданная личность, очень чтил закон, подзаконные акты и регулярно сбывал в утильсырье портреты членов Политсовета при Его Императорском Величестве, считая, что тем самым вносит свою посильную лепту в развитие пропагандистской индустрии Великого Альдебарана.
     И вы знаете, он был прав, так как затоваривание складских помещений высоко символическими художественными изображениями придворных фаворитов чревато было приостановкой работы живописцев, фотографов, ретушеров и, естественно, типографских станков.
     Прозорливый Лев Иммануилович поставлял бы фото- и кинопортреты сановных лиц за границы необъятной альдебаранской империи, но сие торговое мероприятие требовало гигантских капиталовложений и определения этих самых заграничных пределов, то есть определения возможных поставок культполитценностей в потусторонние империи миры. К подобному он еще не был готов, хотя втуне и мечтал об этом.
     Весь переполненный такими сладостными торгово-рыночными мечтами, Лев Иммануилович однажды заглянул в читальный бар, чтобы утолить духовную жажду полезным для умственного кругозора чтивом и заодно выдуть кружку пива.
     – Господь с вами! – испуганно замахал на него руками бармен-библиотекарь, когда услышал о проекте господина Пшика, требующем денежной суммы со многими нулями. – В случае коммерческой неудачи кредиторы могут всех нас сожрать заживо и даже не поперхнутся!
     Тем временем Ксаверий Склизняков уже подкрался к библиотечной стойке и спрятался за здоровенной пивной бочкой, притворившись начитанным в доску. Однако он так увлекся своим хреновым притворством, что вскоре самым натуральным образом захрапел, и храпел бы очень долго, не споткнись о него хозяин писчебумажного магазина.
     – В чем дело? – перестав храпеть, встрепенулся шпик.
     – Премного извиняюсь, но вы расположились на отдых не совсем там, где надо, – вежливо ответил Лев Иммануилович.
     Шпик ничего не ответил, поскольку, оставаясь в лежачем положении, был всецело занят прослушиванием диктофонной записи библиотечных разговоров. Только после завершения политанализа зафиксированной на пленке информации он принял неустойчивое вертикальное положение и сразу же попытался в атакующем стиле загнать Льва Иммануиловича в пятый угол своим провокационным требованием.
     – Сознайтесь, господин Пшик, – возбужденно приседая, наседал на владельца писчебумажного магазина Ксаверий, – что переход рубежей империи очень смахивает на бегство из страны победившего абсолютизма.
     Вместо Пшика ответил Асмодей.
     – Конечно, – сказал он с издевкой, – не просто смахивает, а так оно и есть, спору нет. Разве простому верноподданному может прийти в башку такая крамольная мысль? Нет, отвечаю я, не может. Надо быть полным болваном, чтобы продавать презервативы с портретами придворных фаворитов представителям потусторонней цивилизации, у которых, может быть, совершенно другие способы размножения. Если бы эти представители обладали таким вместительным гульфиком, который болтается между ваших лягушачьих ног, то другое дело.
     – Что вы хотите этим сказать? – тут же клюнул на приманку шпик.
     – Что хочу сказать? А вот что. Если бы потусторонние относительно нашей империи разумники имели детородные органы, которые имеют все здоровые телом и духом альдебаране, то их уже давно бы хватила кондрашка при виде портретов высокопоставленных лиц на презервативах, как бы сующих свой нос не в свои, а в заграничные дела, то есть в совершенно чужие дела.
     – Странные, однако, намеки, – многозначительно произнес тайный агент.
     – Никаких намеков, – скорчив сверхсерьезную мину, вежливо ответил Асмодей. – Боже сохрани меня от всяких неприличных намеков! Хотя, безусловно и несомненно, есть беспартийные граждане, говорящие очень скверные вещи о лицах, близких священной особе Императора, да и о самом Государе Императоре тоже.
     – А вы знаете таких болтунов? – ласковым голосом, полным надежды, спросил шпик.
     – Знаю, – потупя взор, ответил Асмодей и хлебнул с удовольствием пивка. – Однако ничего вам не скажу.
     – Почему? – напрягся Склизняков.
     – Это большая тайна. Ну просто гигантская тайна.
     – Тайна, говорите?
     – Ага.
     – И вы отказываетесь мне ее открыть?
     – Категорически отказываюсь.
     – А если я обижусь и буду жаловаться на вас куда надо.
     – Жалуйтесь.
     Шпик вскочил и жалостливо прогнусавил:
     – Я иду жаловаться.
     – Да иди жаловаться хоть в сраку, – добродушно отозвался Асмодей.
     – Куда?! – обалдело спросил шпик.
     – Туда, куда я указал.
     – Принципиально не согласен! – запротестовал Склизняков.
     – Господин Кухарски! – окликнул хозяина читальни Асмодей, не обращая никакого внимания на жалкие протесты этого ничтожества.
     – Чего тебе? – нервно отозвался Кухарски, судорожно протирая полотенцем порнографические журналы и свои вспотевшие щеки.
     – Как вы относитесь к тому, чтобы выдать мне второй том полного собрания сочинений графа Садомазохистского, а также нацедить кухоль пива и поговорить на скандальные политические темы?
     – Графа и пива всегда пожалуйста, а политикой я, извиняюсь, вовсе не интересуюсь.
     Из темной щели рта обиженного Ксаверия раздалось злобное шипение.
     – Вы что же, господин Кухарски, пропагандируете аполитичность? – просвистел шпик.
     – Я ничего не пропагандирую, – сердито ответил хозяин читальни, бросая зачитанный до дыр порножурнал в раковину для утилизации макулатуры. – Такому маленькому человеку, как я, не до большой политики. У меня своих сексуальных забот полный гульфик.
     – А вы, господин шпик, заткните фонтан! – беззлобно бросил Асмодей.
     Ответа не последовало.
     – Я знавал одного тайного полицейского агента, – продолжил Асмодей, не дожидаясь комментариев, – который был настолько начитан, что умел читать свои мысли по складам и потом их складывать вместе в одну куцую мыслишку, лапидарно выраженную в доносе на неблагонадежных лиц. Вот и у этого господина не мысли, а одна сплошные обрывки, из которых он жаждет склеить на нас донос. Разве я не прав, а?
     – М-да, – как-то неопределенно хмыкнул пан Дурдинанд, нервно постукивая по трехлитровой банке с вампирчиками и настороженно зыркая по сторонам.
     Все остальные тактично промолчали, бросая робкие взгляды в сторону оскорбленного шпика.
     – Что вы там насчет моих мыслей варнякаете? – не вытерпев издевательства, зловеще поинтересовался у Асмодея Ксаверий.
     – Я говорю, наша империя несет большие убытки от бездарных шпиков, готовых строчить доносы на собственную тень.
     – Господин Кухарски, у вас не порночитальня, а политический клуб, где подозрительные субъекты ведут антигосударственную политическую агитацию.
     Кухарски ничего не ответил, закурил трубку и понес свежую порнуху пускающему слюну парикмахеру.
     – Вы уходите от моего вопроса, господин Кухарски, – продолжал наседать шпик, провожая голодным взглядом сексуально аппетитное блюдо.
     – Вы, пан филер, меня ни о чем не спрашиваете, а только бездоказательно обвиняете, – обиженно сказал Кухар-ски, бросая журнал на стол. – Я хочу подчеркнуть, что...
     Но шпик не дал ему договорить и визгливо заорал:
     – Как вы смеете дезавуировать меня в присутствии посторонних лиц! Вам это так не пройдет!
     – Бросьте пошло кривляться и дурака валять, господин неуважаемый шпик! – вмешался Асмодей. – Все посетители этого популярного рассадника культуры хорошо знают, на какой государственной службе вы состоите.
     – Что-о-о? – вытянулась безликая рожа Склизнякова. – Я не верю своим бдительным ушам и звукозаписывающей аппаратуре! Меня нагло и цинично шантажируют! И все это происходит в присутствии так называемых добропорядочных граждан!
     Не успел он закрыть свою гнилозубую пасть, как читальня опустела, за исключением двух главных подозреваемых в государственной измене – хозяина заведения и спокойно потягивающего пивко Асмодея.
     Окинув взглядом победителя опрокинутые стулья и столы, свидетельства позорного бегства трусливых обывателей, шпик водрузил на голову свой затасканный до сального блеска котелок и провозгласил в безапелляционной манере палача:
     – Именем закона я приказываю вам явиться с повинной в ближайший жандармский околоток и чистосердечно покаяться, дабы вас могли согласно букве закона отправить на каторжные работы по самоперевоспитанию посредством изнурительного чтения высокоидейной литературы.
     – Держи карман шире! – усмехнулся Асмодей, не обращая внимания на суетливые телодвижения шпика. – Будешь мешать мне наслаждаться пивом, получишь в харю.
     Этого Ксаверий никак не ожидал. Какое-то время он растерянно мялся и топтался на месте, туго соображая, а потом все-таки решился продолжить атаку и полез в карман за полицейским пособием по борьбе с упорствующими в своих грехах криминальными элементами.
     Заметив, что непослушный шпик намеревается восстановить контроль над ситуацией, Асмодей отодвинул кружку, встал из-за стола и направился к борцу за торжество имперской политики. Тот начал пятиться, судорожно нашаривая в дырявом кармане свою брошюрку.
     Кулаки у Асмодея были хотя и не боксерского вида, но вполне крепкими и увесистыми. Один из них, описав не очень кривую дугу, стремительно врезался в нос Ксаверия, превращая его в сморщенный томатный овощ, а другой мелькнул где-то сбоку и оглушительно смял целый пучок испуганно шевелящихся ушей шпика.
     Склизняков, издав рыдающие звуки, перелетел через стол и жабой распластался под вешалкой.
     – Браво! – раздалось за спиной Асмодея.
     Оглянувшись, он увидел в дверях читальни здоровенного детину в клетчатом пиджаке и с толстенной сигарой в зубах.
     – Браво! – хрипло процедил незнакомец, подходя к стойке. – Этот спортивный триумф местного масштаба надо обязательно отметить. Я угощаю! Покажи-ка нам, хозяин, порномультик и налей всем по рюмке самой крепкой фруктовой настойки.
     Господин Кухарски, бледный как полотно савана, дрожащими руками начал включать видеомагнитофон и наполнять рюмки.
     – Не стоит так волноваться, – успокаивающе сказал детина. – Шпика я беру на себя. Доноса не будет.
     С этими словами он взял из рук господина Кухарского бутылку, приблизился к бездыханному телу и, окропив его фруктовкой, добродушно сказал:
     – Вставай, сволочь!
     Ксаверий боязливо приоткрыл один глаз и жалобно застонал, но грубый пинок ногой в лакированном башмаке и не менее грубый приказ заставили его вскочить. Хлюпая разбитым носом, он подобострастно вытаращился на верзилу с бандитской мордой.
     – Слушай сюда! – прорычал бандюга, окидывая презрительным взглядом тощую фигуру полицейского агента. – Я хорошо запомнил твоё фото. Если в этом заведении будет шухер по твоей вине, заказывай гроб! А теперь вали отсюда и никогда здесь больше не фигурируй!
     Добавив к сказанному еще несколько крепких, сочных выражений, верзила развернул шпика за плечи и тычком могучего колена в полицейский зад придал его телу необходимое ускорение по направлению к распахнутой двери.
     Так произошло знакомство Асмодея с Вельзевулом по кличке Чревоугодник.
     Я не стану перегружать свою фундаментально виртуальную хронику прозаическим описанием деталей вовлечения Асмодея в ряды мятежников. Скажу только, что, будучи анархистом по натуре, Бес не очень стремился пожертвовать своим вольным житьем во имя высших мятежных интересов, но далеко не все в этой и потусторонней жизни складывается так, как нам того хочется. Увы!
    
     ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, о том, как Асмодей получает кличку Хромого Беса, а князь Рафаил Львович предостерегает капитан-лейтенанта Адамова от контактов с мятежниками.
    
    
     Сильная, знаете ли, головная боль вышла у всех чертей из-за контузии Вождя. И угораздило же его в самый неподходящий момент контузиться!
     Всех врачей на уши поставил своей ужасно несвоевременной травмой!
     А Мамон, так тот просто из шкуры лез, чтобы очень заботливым выглядеть.
     Бегает, кричит, командует, фельдшерам и фельдшерицам покоя не дает. Вслух выражает свое соболезнование. Остановит первого попавшегося черта, схватит его за локоток и давай стенать, давай соболезновать.
     В какой-то текущий отрезок адского времени осенило его написать сердобольную цидульку Янусу Адольфовичу и сопроводить ее двухлитровой банкой целебного варенья с мешком пряников в придачу.
     Настрочил он быстренько этакое жизнеутверждающее послание на гладенькой гербовой бумаге, побрызгал на нее одеколончиком, мухоморное варенье и горчичные пряники приготовил, а денщика найти никак не может. Черт знает что получается! Прямо свинство какое-то! Хоть сам в петлю космической схватки лезь. Тут ему кто-то говорит, что денщик в каптерке у Пузатого Пацюка сивуху вкушает. Побежал в каптерку Маммон, глядь, так оно и есть. Конечно, денщик уже и лыка не вяжет, забодай его леший! Грустная история получается.
     Для выполнения архиважного задания пришлось отрядить Беса и Пузатого. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Тут уж ничего не попишешь.
     Бросив невыразимо сожалеющий взгляд на непочатую флягу первача, друзья дружно запели альдебаранскую народную песню о шумных ночных кошмарах в камышах и отправился в опасный путь на сверхскоростном космическом катере с лазерными пулеметами и плазменными пушками.
     Янус Адольфович очень обрадовался варенью и пряникам, до которых был чрезвычайно охоч. Сразу же самовар велел ставить. Асмодея и Пузатого Пацюка медалями наградил, за стол посадил, вина налил, а сам за морковный чай принялся, называвшийся в ту пору фруктово-овощным бульоном.
     Почаевничал и довольный направился в кают-компанию «Зверя Рыкающего» в сопровождении Вельзевула, где его уже с нетерпеньем ждали высшие офицеры эскадры, перекидываясь в картишки. Предстояло определиться с тактикой второго этапа космической битвы.
     Тактика в этом деле – очень важная штука. Это военное искусство подготовки и ведения боя не каждому штабисту по зубам. Здесь особый мыслительный подход требуется, особая смекалка должна быть, чтобы чего-нибудь не напортачить. Упустишь важный нюансик, и все пойдет насмарку.
     Янус Адольфович – тактик и стратег прирожденный. У него всегда где-нибудь в загашнике имеются разного рода сюрпризы.
     Ох, и достанется противнику на этот раз!
     А до главной битвы, между прочим, времени оставалось в обрез, сущий пустяк оставался.
     Этот фактор времени, по моему глубокому убеждению, имеет свойство отрицательно влиять на самые мудрые решения.
     Вождь, поглядывая на ручные часы, быстро прошагал в кают-компанию.
     Собравшиеся обратили самое серьезное и самое пристальное внимание на то, что главнокомандующий был преисполнен дьявольски неукротимого желания молниеносно сокрушить имперскую эскадру и заняться подготовкой к штурму главной планеты Великого Альдебарана. Это было ясно написано на мужественном лице Януса Адольфовича и даже читалось в его дергающейся от нервного тика щеке, который, то есть тик, напоминал морзянку.
     – Соратники! – громко и внушительно сказал Вождь, ободряюще сверкая своими разноцветными глазами. – Час безусловной и окончательной победы над подлыми империалистами близок! Надеюсь, с этим моим безошибочным прогнозом никто не будет спорить. Я полагаю, всем хочется по данному поводу, не ляпая лишнего, постричься и, конечно же, тщательно побриться, дабы иметь праздничный вид. Так имейте же его! В общем все будет прекрасно, товарищи офицеры!
     Далее последовало сорокаминутное изложение глубокомысленных соображений о коварных тактических приемах и самых изощренных средствах истребления кораблей противника.
     Гениальный план сражения строился на том, чтобы заманить потрепанную в сражении имперскую эскадру в минный мешок, а затем обрушить на нее всю мощь торпедной атаки.
     После детального разъяснения концептуальной сути тактики предстоящего боя и обстоятельного политического инструктажа Янус Адольфович неторопливо отправился на командирский мостик, дабы лично руководить ответственным военным мероприятием.
     К огромному сожалению, ему было не ведомо, что на подходе к району грядущего сражения находится вторая имперская эскадра, посланная в условиях строжайшей секретности в догонку первой.
     Когда Вождь отдавал важный приказ Молоху, Асмодей и Пузатый Пацюк находились в камбузе флагманского линкора и трескали макароны по-космофлотски, а также трепались на разные бытовые темы, весьма далекие от космических баталий. Ностальгически вздыхая, они наперебой вспоминали минувшие мирные деньки и скромные удовольствия той безмятежной поры, когда их участием в мятеже и не пахло.
     Асмодей, даже будь он сто и один раз посвящен в гениальные замыслы командования, вряд ли бы очень обрадовался исключительной возможности проявить чудеса доблести, храбрости и героизма в решающей схватке с империалистами. В душе это был отъявленный пацифист, хотя и с драчливыми наклонностями, ограничивающимися рамками трактирных потасовок. Знай он о том, что до первых залпов остались считанные минуты, его бы только и видели на борту боевого корабля. Но, увы, нам очень часто не дано знать о том кирпиче, который Судьба таскает за пазухой, норовя исподтишка огреть им какого-нибудь зазевавшегося прохожего.
     Кок щедро насыпал новоиспеченным медалистам добавки и приготовился поделиться воспоминаниями о восхитительной хозяйке овощной лавки, расположенной поблизости от столичного Рынка Брюхоугодников, как вдруг раздались тревожные звуки колокола громкого боя. Он вздрогнул и застыл с открытым ртом.
     Имперская эскадра, загодя извещенная штатными телепатами и ясновидцами о скрытном приближении подмоги, перешла в упреждающее наступление. Громады тяжелых кораблей, выстроившись боевым треугольником, устремилась на врага под вдохновляющие звуки марша «Император жил, жив и будет жить вечно в нашей с вами памяти, а также в памяти потомков!»
     Казалось, фактор внезапности и внушительная подмога должны были способствовать безусловному успеху атаки, но не тут-то было. Внезапно разящее острие боевого треугольника расцвело каскадом ослепительных вспышек.
     Взрывы!
     Да, да, взрывы!
     Ах, какая взрывная неожиданность!
     Но смотря для кого. С какой стороны смотреть. Под каким углом зрения тупо пялиться на случившееся или восхищенно любоваться происходящим.
     Что же мы имеем на данный момент?
     Флагман имперской эскадры находился в самом центре треугольника, когда космический мрак разорвали продольно-поперечные молнии взрывов вражеских подпространственных мин, способных резко изменять кривизну пространства, обезображивая неизменные в своей субстанциальной основе вещи и каменные черты физиономий твердо уверенных в правоте своего дела бойцов, вытягивая их в изумительное состояние.
     В том, что это были именно страшно засекреченные мины чертей, мины антипространственного предназначения, никто не сомневался после того, как бортовые компьютеры, обработав данные радиолокационных станций, выдали оперативную дезинформацию, явное свидетельство всеобщего искажения свойств материального мира и завихрений в кибернетических мозгах. С флагмана немедленно поступил категорический приказ превратить атаку в контротступление и ложиться на обратный курс к решающей победе в отдаленном будущем.
     Люциферов торжествовал, ликовал и победно кривлялся перед скромным солдатским зеркалом.
     Мины сделали свое зловредное дело, повредив ударные корабли обнаглевшего противника посредством устрашающего искривления всей их мощи. Свою роль в их установке сыграли лестригоны диверсионного отряда под командованием Антифата и джинны Иблиса. Теперь можно было переходить к дьявольски беспощадному разгрому окривевшего противника.
     С помощью радиотелепации уцелевшие мины были взорваны, чтобы не навредить контратакующим чертям всякими голокружениями, и мятежники ринулись на врага, ведя непрерывный огонь и понося их последними словами самого гадкого содержания.
     В первые же минуты боя атомными торпедами были сожжены два имперских дредноута и серьезно повреждены три с половиной легких крейсера.
     Никогда еще храбрые воины Императора, прошедшие преотменную парадную выучку, не проявляли такого восхитительного для женщин, изумительного для газетчиков и поразительного для генштабистов героизма, как в этой жесточайшей, сильнейшей и даже мощнейшей вселенской схватке. Главным было выдержать первый, самый-пресамый нахрапистый натиск врага и продержаться до подхода эскадры, спешащей на помощь. И это удалось сделать ценой неимоверных усилий и вдохновенного самопожертвования.
     Лишившись многих радарных установок и антенн, корабли начали глохнуть и слепнуть. Еще немного и они превратились бы в беспомощные слепоглухонемые мишени для жестокосердного врага, у которого в руках не дрогнет прицел лазерной пушки.
     Блестящая победа над спесивым воинством Императора казалась настолько очевидной и настолько близкой, что Люциферов уже предвкушал лавры гиганта военно-космической мысли.
     Увы, эти мечты, туманящие воображение Князя Тьмы, быстро развеялась и улетучились, освобождая мозговое вещество от оков непозволительно светлых иллюзий. Враг был хитер и необычайно коварен.
     Вождь мятежников весь похолодел, как айсберг в океане, и сжался, как космический черный карлик, когда ему взволнованно доложили, что неожиданно силы врага удвоились. Он с большим прискорбием понял, что прозевал, прохлопал и, мягко говоря, проворонил пришедшую на подмогу имперскую эскадру, которая за несколько минут настырными ударами во фланг привела к гибели больше половины кораблей протестанторов. Один за другим они исчезали в атомных смерчах.
     Первым пришел в себе капитан флагмана мятежников. Между прочим, так принято по уставу. Очнувшись от оцепенения, он приказал перенести весь огонь линкора на нового противника и одновременно начал разворачивать корабль, чтобы, как можно быстрее, выбраться из западни. Маневр почти удался, почти... Однако в последний момент, когда капитан приготовился отдать команду запустить все двигатели, с кораблем произошло что-то ужасное и, скажем откровенно, непоправимое.
     Вздрогнув всем своим могучим корпусом, линкор наполнился оглушающим грохотом, отвратительным скрежетом разрываемого металла, огнем, удушливым дымом и предсмертными воплями чертей.
     Вельзевул, ойкнув, инстинктивно толкнул Люциферова к двери боевой рубки, где за бронированной переборкой находились ангары разведывательных и спасательных катеров. Но дверь заклинило.
     Проклятье!
     Оставался единственный путь – через палубный люк. Схватив Януса Адольфовича за рукав кителя, Вельзевул потащил его сквозь клубы дыма...
     Кашляя, спотыкаясь и чертыхаясь, Люциферов с мокрыми от злости глазами покорно ковылял за адъютантом. Неожиданно он почувствовал сильный толчок в спину и, не успев ничего сообразить, начал падать в какой-то колодец...
     Предсмертная агония «Зверя Рыкающего» не на шутку раздосадовала жизнелюбивого Асмодея и навела на всякие печальные мысли Пузатого Пацюка, никогда не стремившегося своим единственным пузом затыкать многочисленные вражеские амбразуры, изрыгающие смертельный огонь. Учуяв дым и услышав панические крики, друзья переглянулись и молча бросились к спасательным катерам вслед за коком, который хорошо знал коридорные хитросплетения корабля.
     Миновав резервный шлюз, черти остановились перевести дыхание, и тут кок радостно вскрикнул.
     – Чему радуешься, дурень? – буркнул Асмодей, вытирая слезящиеся глаза.
     – Вентиляционная труба! – словно безумный завопил кок. – Это наше спасение!
     Труба была довольно узкой. Пришлось стать на четвереньки. Кок, резво лезший впереди, вдруг жалобно крякнул, попятился назад и пребольно лягнул ногой Пузатого Пацюка в ухо. Тот обиженно выругался, почесал за ухом и ткнул кулаком в жирный зад тонкого знатока космической кулинарии.
     – В чем дело? – прохрипел Асмодей.
     – Здесь кто-то есть, – пискнул кок. – Мне кажется, мне кажется...
     – Ну что там тебе еще кажется? – раздраженно перебил его Асмодей.
     – Посмотри сам...
     От увиденного Асмодею стало не по себе. Он буквально носом уткнулся в окровавленную физиономию Вождя, безмятежно лежавшего на чьей-то шевелящейся, потеющей и постанывающей туше.
     – Мертвый, что ли? – сдавленно прошептал Пузатый Пацюк, громко кашля и сморкаясь.
     – Не знаю, – пробормотал Асмодей, тоже сморкаясь. – Сейчас посмотрим.
     – Нечего смотреть! – раздался знакомый Асмодею голос Вельзевула, звучавший очень жалобно. – Янус Адольфович жив, но находится в беспамятстве. Стащите его с меня. Я задыхаюсь.
     Обнюхав и ощупав Вождя, черти после краткого консультативного совещания пришли к неоспоримому выводу, что жизнь действительно теплится в этом изрядно побитом теле. Не сговариваясь, приятели обхватили его с двух сторон и поволокли к люку, отделяющему их от ангара со спасательными катерами.
     Достигнув люка, они осторожненько примостили рядом с ним окровавленное тело и тревожно уставились на заветную крышку, не зная, что там – царство холодного до смерт-ного озноба вакуума или спасение.
     – А-а-а! – вдруг страшно закричал Вельзевул и крутанул колесо механического запора.
     Крышка люка легко отскочила, звонко щелкнув магнитными захватами.
     Впереди темнело пространство ангара, прорезаемое лучами прожекторов, вспышками фонариков. Там суетились какие-то фигуры, слышались отрывистые команды и звуки запускаемых двигателей.
     – Эй! – крикнул Вельзевул, заглядывая в люк. – Помогите!
     – Сюда, братва! – заорал Бес.
     Луч одного из прожекторов метнулся в сторону люка. Загремели тяжелые магнитные башмаки.
     – Чего вы там застряли? – нетерпеливо спросил кто-то.
     – С нами Вождь! – гаркнул Вельзевул. – Он тяжело, но не смертельно ранен.
     – Вождь... Вождь... Вождь... – разноголосо откликнулось чрево ангара.
     Мгновение спустя чьи-то сильные руки подхватили бесчувственное тело.
     Последним в люк полез Асмодей. Нечаянно поскользнувшись, он ухватился за какую-то рукоятку и буквально повис на ней. Рукоятка пошла резко вниз, и крышка люка попыталась вернуться на прежнее место, но наткнулась на левую ногу Беса. Тот истошно завопил от боли и потерял сознание...
     Бедняга пришел в себя, когда спасательный катер был уже на довольно приличном расстоянии от пылающего и разваливающегося на множество гигантских кусков флагмана.
     Услышав стоны очнувшегося Асмодея, бородатый унтер-офицер, сидевший в штурманском кресле, бросил через плечо:
     – Не шевелись, чертяка! У тебя, по всей видимости, сломана нога. Потерпи до полевого госпиталя. Мы скоро там будем. Там тебя основательно починят и хорошенько отремонтируют.
     Вот при каких драматическо-космических обстоятельствах кличка Беса была несколько расширена, и отныне его стали звать Хромым Бесом.
     Печальная весть о гибели несокрушимых боевых кораблей мятежников достигла Ада раньше, чем туда прибыли первые катера с расстрелянной и беспощадно уничтоженной эскадры. К тому времени вся многослойная система обороны Тартара панически спешно была приведена в состояние высокой боеготовности. Огромные космические платформы с мощными лазерными гиперболоидами и боевыми ракетными комплексами развернулись в сторону возможных направлений атаки противника. Усиленные эскадрильи скоростных торпедоносцев срочно вышли на позиции отражения атаки имперской армады.
     Эти весьма своевременные меры принесли свои положительные результаты. Когда вражеские корабли попытались по горячим следам высадить десант инквизиторов на Тартар, их встретил сильный заградительный огонь. Потеряв несколько дредноутов и десантных барж, империалисты отказались от замысла одним махом добить мятежников в их логове.
     Объединенное командование имперских эскадр, взвесив все за и против, решило не рисковать оставшимися кораблями и вернуться к родным планетам.
     Героев дальнего космоса столица империи встречала протокольно пышным салютом из старинных крепостных орудий, победным громом военных барабанов и триумфальным ревом труб полковых оркестров.
     Столица империи ликовала: женщины и дети радостно визжали, старики украдкой смахивали патриотическую слезу, а постовые полицейские, словно заводные куклы, непрерывно брали под козырек.
     От столицы до самых до окраин Великого Альдебарана верноподданные упивались несокрушимым могуществом империи и безграничной мудростью Папы Душецелительного.
     Через несколько дней все средства массовой информации дружно и с превеликим энтузиазмом объявили о награждении молодого адмирала Христофора орденом Священного Осла и подвязкой Наихрабрейшего Патриота, самыми почетными наградами империи.
     Время шло. В газетах и газетенках империи все реже и реже появлялись вести из далекого космоса о мятежниках, блокированных на какой-то забытой всеми планете. Газетные борзописцы переключились на привычные темы: светская хроника, уголовные новости, политические скандалы, воспоминания космических первопроходцев и реклама ширпотреба.
     О тех минувших днях не забывали только ветераны, жандармы и кое-кто из историков. В числе ветеранов того похода был и князь Рафаил. Он обстоятельно изложил капитан-лейтенанту Адамову историю заговора и мятежа, скромно опустив некоторые мелкие эпизоды своего участия в этой славной карательной экспедиции.
     Когда князь закончил свое секретно-героическое повествование, уже стемнело. В открытое окно потянуло сыростью с лесного озера.
     Оба, рассказчик и слушатель, сидели молча, прислушиваясь к неясным ночным шорохам и по-своему переживая вселенские события давно прошедших лет.
     – Я хочу предостеречь тебя, мой друг, – нарушил тишину Рафаил Львович, раскуривая свою любимую эпиковую трубку. – Мятежники не сложили оружие и не собираются ничего подобного делать. Об этом в империи предпочитают помалкивать, чтобы не будоражить мирный сон верноподданных обывателей досужими рассказами о чертях и Люциферове-Сатанинском. Но наши бдительные пограничные стражи, вездесущие спецслужбы и жандармские диверсионные отряды ведут постоянные наблюдения за бунтовщиками. В последнее время эти прохвосты вновь зашевелились. Не исключено, что сюда может нагрянуть их эмиссар, чтобы как-то напакостить империи. Ты должен быть готов к этому гнусному визиту. О нашем разговоре пока ничего не говори супруге. И постоянно помни: от того, как и какими темпами пойдет колонизация Солнечной системы, во многом зависит порядок и мир в нашей благословенной империи. Император возлагает на тебя большие надежды. Гляди, не подведи его.
     Только князь произнес последние слова, как в кухню вошла заспанная Ева и щелкнула включателем.
     Под апельсиновым абажуром вспыхнула лампочка, заливая помещение ровным, мягким светом цитрусового отлива. Увидев князя, Ева всплеснула полными ручками и воскликнула:
     – Боже мой, кого я вижу!
     – Здравствуй, дорогая! – расцвел в кошачьей улыбке князь.
     – Что вас забросило в такую даль?
     – Гулял я недавно по космосу в полном одиночестве, гулял и, знаете ли, наскучило. Всё звезды да звезды, всё мрак да мрак... Дай, думаю, загляну к своим любезным друзьям на огонек. И вот я здесь.
     – Ой, что-то вы хитрите, князюшка! – проворковала Ева и кокетливо погрозила гостю розовым пальчиком. – Впрочем, ваши дела – это ваши дела. Давайте-ка лучше вечереть.
     Вскоре в просторной гостиной был накрыт стол.
     В камине весело затрещали поленья...
     За столом зашел разговор о проблемах и неотложных задачах по обустройству колонизуемой планеты и всей Солнечной системы.
     – Поскольку мы находимся в очень сложных экспериментальных условиях хозяйственного самообеспечения, – заговорил капитан-лейтенант, придав своему лицу внушительный вид, – приходится считаться с объективными закономерностями естественноисторического процесса. Аборигены, которых мы застали на Земле и которые, по данным наших антропологов, происходят от волосатых обезьян, в основной своей массе живут совершенно нецивилизованным первобытнообщинным строем. И только некоторая их часть достигла первой ступени цивилизации – рабовладельческого общества. Мы, разумеется, всячески поощряем развитие прогрессивных форм рабовладения и не без оснований полагаем, что оно позволит успешно осуществить задуманный эксперимент и благополучно миновать феодальный период. С этой благой целью наши агенты оказывают сильное идеологическое, политическое, философско-религиозное и, конечно же, финансово-монетаристское воздействие на руководство недавно возникшего монархического государства Атлантиды.
     – Похвально, похвально, – заметил Рафаил Львович, наливая в чашку горячий компот из старинного самовара. – А что еще вы делаете конструктивное в плане обустройства Земли?
     – В горном районе Гималаев строим секретную военно-космическую базу под кодовым названием Шамбала. Когда закончится обустройство планеты и мы добьемся всеобщей победы прогрессивного рабовладельческого строя, эта база позволит начать планомерное заселение рабами других планет Солнечной системы с целью добычи полезных ископаемых для обеспечения империи важным стратегическим сырьем.
     «Молодой, да ранний,» – с завистью подумал Рафаил Львович, одобрительно кивая головой.
     – Сегодня творческая группа альдебаранских футурологов из Института Аномальной Эволюции и политологов из Высшей Партийной Школы Победившего Империализма занята разработкой принципов антифеодальной самостийности для устройства колониальной жизни будущего буржуазного общества, придущего на смену рабовладельческой цивилизации, – продолжал тем временем увлеченно говорить Адамов. – Разбивка регионов и районов на отдельные буржуазно-этнические резервации позволит избежать негативных для наших империалистических планов интеграционных процессов, которые подрывают устои любой империи. В рамках резерваций и только в этих рамках возможна постановка вопроса о культурной автономии отдельных рас и племен...
     Капитан-лейтенант еще долго философствовал на тему колониального обустройства Земли, пока не заметил, что князь начал клевать носом.
     Утром следующего дня сонную тишину дома нарушил зычный бас Рафаила Львовича, нетерпеливо звавшего гостеприимного хозяина на озеро.
     Прохладная, чистая гладь воды курилась легким туманом.
     Прибрежный влажный песок холодил босые ноги.
     Взбадривая себя громкими криками, купальщики плюхнулись в прозрачную синеву озера и поплыли к противоположному берегу.
     После плотного завтрака князь заперся с капитан-лейтенантом в кабинете, расположенном в железобетонном бункере под домом, и еще раз тщательно проинструктировал его. В конце разговора тщеславный командир колонистов вручил Рафаилу Львовичу годовой отчет для Министерства колониальных владений Великого Альдебарана, и князь стал с ним прощаться.
     Проводив гостя, супруги вернулись домой и занялись своими делами. Капитан-лейтенант связался с главным инженером Шамбалы, а потом устроил селекторное совещание с участием монарха Атлантиды, весьма просвещенного вождя атлантов. Ева же посвятила себя приготовлению пирога с земляничной начинкой, любимого лакомства мужа.
     А высоко в голубом небе прощально таяла белая полоска космического катера посланца Императора...
    
     ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, из которой читатель узнает прелюбопытные вещи о космолитическом менеджменте, оригинальных способах усмирения бунтовщиков и о руководяще-направляющей роли Папы Душецелительного в империалистическом обустройстве Вселенной, а также Кабинета Кабинетов.
    
    
     Почему во всей по-дурацки бесконечной Вселенной так мало настоящего, актуального множества лидеров?
     Куда они все подевались?
     По каким космическим сусекам и на какие такие парсеки они разбежались?
     В какие космические щели забились?
     Во что выродились?
     Почему... ?
     Отчего... ?
     На эти крайне свербящие и ужасно зудящие вопросы ведомственные и вневедомственные трудяги космополитического менеджмента многократно, но безуспешно пытались дать хотя бы жалкое подобие вразумительных ответов. Одни из них указывали на высокую текучесть кадров. Другие бормотали что-то невнятное о дефиците честолюбивых индивидуумов. Третьи догматично цитировали различных пророков и тупо ссылались на потусторонние силы, внося тем самым иррациональную сумятицу в головы рядовых налогоплательщиков и отвлекая идеологов абсолютизма от решения абсолютно неотложных управленческих задач. В итоге все больше и больше вселенских руководителей, зная ужасно злобный нрав своих верноподданных и подданных других категорий, начали вести себя до обидного сверхосторожно и жить, так сказать, не высовываясь из своих кабинетных крепостей.
     Подобные квазилидеры, стремясь трусливо избегать производственной нервотрепки, своим недостойным поведением внушали окружающим полное безверие в грандиозные возможности социального и технического прогресса. Постепенно у этих столоначальников атрофировалось необязательное чувство служебной инициативы.
     Так куда же все-таки подевались обожествляемые разумными существами подлинные лидеры Вселенной?
     Я разделяю точку зрения тех глубоко законспирированных библиотечных мыслителей, которые без всякой робости слабым и едва слышным голосом утверждали на методологических семинарах, что вышеуказанные лидеры затерялись на далеких космических орбитах в безнадежной погоне за славой первопроходимцев. Этот позорный эгоизм руководящих кадров вызвал у лаборантов и референтов кликушеские стенания не только о закате, но и о гибели обожествляемых идолов космополитического менеджмента.
     Вместо того, чтобы вдохновлять двуногих, трехногих, четырехногих и прочих многоногих разумных существ Вселенной на нешуточные пешеходные подвиги по направлению к чему-нибудь нетленному и во имя оного, некоторые малодушные руководители ведомств и министерств подались на уговоры прихлебателей и начали вести праздную жизнь за чужой счет.
     Наконец в одной крупномасштабной региональной волости Вселенной всем губошлепам и примкнувшим к ним подъялдыкивателям стало до коликов в животе грустно и мучительно скучно. Ясное дело, в таком случае позарез нужен свой в доску атаман из самой что ни на есть народной гущи.
     Сразу же нашлись охочие до энтой гущи прихлебатели подъялдыкивателей. По старинному рецепту бабушки Анархии Ивановны, такой и сякой праматери порядка из хаоса, заварили они крутую кашу. И тут на угарный дымок от стряпни кашеваров вылез из чащобы партийной дремучести здоровенный мужик с мощным грызуще-жевательным аппаратом, боксерским носом и сипловатым ораторским баском.
     – Звали? – рявкнул он.
     – Звали, звали, – раздалось в ответ. – Вот и кашка наша уже доходит, а вместе с ней и мы доходим, но все никак не можем дойти до нужной кондиции.
     – С моей помощью дойдете до состояния натуральных доходяг, – успокоил их мужик. – Я вас вначале наставлю на путь неблизкий, а потом выставлю перед всеми как моих собственных путеукладчиков, радостно и бесплатно тянущих против неугодного мне течения почетную бурлацкую лямку и свои трудовые жилы, дабы в поте лица своего очиститься от скверны прошлых заблуждений и прочувствовать всю неизъяснимую прелесть нового порядка вещей.
     Естественно, желающие стать доходягами неимоверно возрадовались и дружно впряглись в лямку. Правда, как это всегда бывает, нашлись отщепенцы из партии Дубин Стоеросовых, которые заартачились тянуть лямку и начали мямлить что-то невразумительное о научно-техническом прогрессе, об автоматизации тяжелого физического труда... Но их никто не стал слушать, ибо кто же будет слушать разную галиматью явных лодырей, не верящих словам и клятвам призванного народом атамана, готового лечь на рельсы, чтобы пустить под откос паровоз с неверующими отщепенцами.
     Объясняя народную тягу к институту атаманства, философы новой генерации писали в своих трактатах разное, но сходились в одном, а именно: атаман нужен потому, что волевые качества ранее известных по партийной прессе руководителей никуда не годились.
     Им вторили в других концах и провинциях обитаемой вселенной разумные твари, оказавшиеся в аналогичной ситуации. На свой манер жалобно голосили и альдебаране, указывая пальчиками на то, что реконструктивные проблемы, стоящие перед ними во всей своей нелицеприятной наготе, сделались чрезвычайно и необычайно заживотрепещущими.
     Вследствие этих галактических стенаний на вселенско-исторической сцене началась сущая свистопляска, пока не появился Папа Душецелительный, абсолютно гениальный Император Великого Альдебарана.
     Хроникеры вместе с хронистами восторженно писали о нем: «Это не просто всеми любимый руководитель империи, а потрясающая динамо-машина, работающая все эффективнее и эффективнее. Его молниеносная мысль обгоняет на много идей вперед любые социальные проекты и не может не вызывать у верноподданных удушливые приступы религиозного экстаза».
     До восшествия на престол теократически устроенной империи Великого Альдебарана Папа Душецелительный звался в миру Колумбом Магелановичем Тридесятым. Ему пришлось преодолеть немало трудностей на пути к манящему императорскому трону, унаследованному от Папы Душещипательного, почти полностью облысевшего на ответственной государственной работе. Благодаря настойчивому труду и выдающимся способностям он блестяще закончил богостроительский факультет провинциального колледжа и стал партстроителем незыблемых ценностей абсолютизма.
     Государственно-педагогические воззрения всеми обожаемого Папы Душецелительного ярко характеризуют его дидактические речи, основательно запротоколированные и дотошно задокументированные. Так, выступая на торжественном обеде по случаю многотысячелетнего юбилея социального института папизма и заострив внимание присутствующих на вопросе о воспитательной деятельности рядовых учителей широких дворянских масс, он скромно заявил, что утрет сопли любому, кто осмелится состязаться с ним на спор в демонстрации высоких морально-политических качеств. В подтверждение этого Папа одним махом выдул прямо из горла бутыляку дворцовой «Абсолютовки» и принялся энергично дирижировать балетными танцами официантов.
     Папе Душецелительному были близки взгляды религиозных просветителей во главе с ныне уже нездравствующим XIII Великим Инквизитором, конопатым старцем, судя по его мумии, мудрым и бескомпромиссным в преследовании фанатиков инакомыслия, отрицающих поступательный ход альдебаранской истории.
     Побуждаемый высокими идеалами Религиозного Просвещения, наш Папа посвятил всю свою пламенную жизнь служению верноподданным, их воспитанию и обучению в определенном духе и, конечно же, в определенном разрезе. В этом смысле Папа Душецелительный является подлинным и последовательным Отцом и Учителем всех альдебаран.
     Взойдя на престол, украшенный эмблемой Священного Осла, Папа Душецелительный быстро избавился от презренной кучки непослушных вельмож и сановников, влачивших жалкое существование в городском парламенте Райбурга. Под салютующие звуки бабахеров он обозвал их безмозглыми язычниками, некультурными дикарями и вульгарными идолопоклонниками, после чего закатил банкет в честь собственного Величества.
     Имея утонченный вкус к диктаторской власти, он наглядно и убедительно продемонстрировал всем обывателям и кое-кому из паршивых интеллигентов, что хотя его организационная политика и обходится день ото дня все дороже, но это действительно необходимо для укрощения неуемной прыти головотяпов с их смехотворным культом здравого обывательского смысла.
     Как гласит многократно подтвержденный опытом социологический закон братьев Ширли-Мырли, большинство разумников из числа не шибко умников заслуживает тех руководителей, которых они заслуживают, ибо история если чему-то и учит, то только элитные руководящие кадры, находящиеся на пенсии в обнимку с гробом.
     Итак, разделавшись с врагами империи и прежде всего со своими собственными врагами, которые одновременно являлись врагами народа, Папа Душецелительный занялся вплотную педагогикой и маркетинговыми исследованиями. Эти исследования показали, что маркетинговая среда слагается из микросреды и макросреды. Микросреда представлена силами аристократии и столбового дворянства, имеющими непосредственное отношение к императорскому дворцу и его уникальным возможностям по льготному обслуживанию придворной клиентуры. Макросреда представлена аморфными классами и сословиями, которые оказывают ничтожно слабое влияние на микросреду.
     – Реклама – предмет увлекательный и прельстительный для комплексных маркетинговых исследований, – любил приговаривать Папа Душецелительный, наказывая придворных шалопаев в воспитательно-рекламных целях.
     Только круглые дураки и квадратные олухи не догадываются о том, что сфера дятельности рекламы гораздо шире составления объявлений, которые развешивают на фонарных столбах, в общественных туалетах и печатают в бульварных газетенках. На самом деле реклама включает в себя паранаучное изучение теневого рынка всеми малодоступными средствами и творческое навязывание потребителю неходовых товаров в яркой упаковке. Такая реклама призвана смело, энергично начать и тихо, несуетливо завершить выгодную рекламодателю сделку.
     В случае с Папой Душецелительным подобной богоугодной сделкой являлась сделка неверующего контингента империи со своей резиновой совестью за вполне умеренную плату. Им ласково внушалась мысль, что приобретение религиозно-пропагандистских материалов в кредит позволит надеяться на безоблачное будущее в том далеком и совершенно потустороннем мире, который готов принять колонизаторские полчища альдебаран.
     Столь тонкая рекламная политика очень импонировало Императору. Однако он резонно считал, что творчески мыслящие диктаторы никогда не должны беззаботно почивать на лаврах, орденах, барабанах и теплых грелках.
     В задушевных разговорах со своим старым камердинером, съевшим все зубы на рекламе значков с голографическим изображением Императора, Папа Душецелительный сетовал на конечную неопределенность рекламного процесса и на чем свет стоит чихвостил ленивых деятелей академической науки за их отрыв от практики. Его здорово смущало, что половина всех рекламных денег транжирится впустую, а он никак не может выяснить, какая именно половина выбрасывается на ветер. Даже папский фаворит, опытнейший рекламный текстовик Мопертусейка Шепелявый, краснея, разводил руками, не вынимая их из карманов, чтобы не вводить в смущение придворных дам своими двумя дулями.
     Размышляя о лучезарном будущем необъятной империи, Папа Душецелительный был первым умозрительным новатором, уяснившим, что грядет неизбежное увеличение рекламы от имени государственных органов. Разумеется, он тут же потребовал, чтобы правительственная реклама неуклонно пропагандировала определенные нормы придворного поведения и дворцового мышления. Немедленно Министерство образования ввело в курс школьного обучения дворянских недорослей толстенный учебник «Элементарная логика рекламодателя», в котором императивно провозглашалось, что государственная реклама является наукой о политически правильном мышлении, а также, наряду с правилами хорошего тона, является наукой о неукоснительности выполнения законов верноподданнического поведения в быту высшего света и на придворной службе.
     Пророчески предсказав, что в обществе всеобщего империалистического благоденствия и процветания будет неуклонно расширяться пропасть между имущими и неимущими, Папа Душецелительный решил с помощью рекламы ускорить этот объективный процесс в пользу имущих меценатов и филантропов. С тех пор реклама стала регулярно увещевать тяжелых на подъем неимущих ограничить рождаемость и быстренько переселиться на далекие от комфорта планетоиды. Это вызвало недовольство у наиболее слабоумной части населения и привело к возникновению движения протестанторов, отъявленных негодяев, грязных отщепенцев и злостных противников защиты окружающей среды от переизбытка неимущих. Император не стал с ними церемониться и быстренько пересажал наиболее горлопанис-тых протестанторов, отправив кого в тюремные казематы, а кого на лесоповал в заполярные районы планеты Трик-Трак. Для пущей острастки законопослушных обывателей зловонные хибары протестанторов были в упор расстреляны панцирными машинами. Все это ненавязчиво рекламировалось по имперскому телевидению и интеллигентно комментировалось филантропствующими говорунами.
     Идя по запутанным следам одного чрезвычайно сведущего в летописных делах мужа и основательно роясь в его архивном наследии, я нашел уникальнейшие документы, проливающие дополнительный лучик света на рекламно-просветительскую деятельность Папы Душецелительного. Если относиться к этим хроникально-документальным свидетельствам непредвзято, то обнаруживаются исторически сенсационные вещи. А именно?
     Как всем доподлинно и очень хорошо известно, Папа Душецелительный поражал видавших виды вельмож своей административной озабоченностью, политической въедливостью и ораторской неукротимостью. Постоянно застегнутый на все бриллиантовые пуговицы и неусыпно имея наготове франтоватую корону с большим козырьком, он представлял собой тип всемогущего императора, у которого одна нога здесь, а другая там, где ей надо или положено быть. Днем Император обычно носился со скоростью сквозняка по взбудораженному им дворцу, зычно созывая придворных на политзанятия и банкеты с обильным возлиянием, а вечерами, умиротворенно потягивая казенку, практиковал задушевные беседы с вахтерами, телохранителями и со своим внутренним голосом для поддержания у себя бодрого духа.
     Папа Душецелительный никогда не кричал и вообще не повышал своего громоподобного голоса, чем очень пугал министров с портфелями и толстыми рожами, привыкшими издревле к казенным окрикам и начальственной матерщине. Он предпочитал говорить неприятные вещи мягко и проникновенно, а стелить любил жестко и без всяких там вывертов, отчего имел преотменный аппетит и хороший цвет лица.
     Супруга Императора, Марфа Предпосадница, тоже любила хорошо покушать и припудриться. Благодаря ей во дворце всегда царили согласие, любовь и послушание.
     В часы умиротворенного досуга Император предпочитал не отлеживаться на выложенной импортным кафелем печи. Напротив, вскарабкавшись на печь, он принимался энергично издавать и переиздавать законы под трогательные звуки механической гармоники, электрофицированной шарманки или под переложенные на песенный лад доклады министров.
     Вообще, строго между нами говоря, трезвая мечтательность и склонность к сочинительству политических прожектов была в крови у Папы Душецелительного.
     Однажды, полный неясных и волнительных дум о благах цивилизации, Папа Душецелительный узнал о вспыхнувшем в столице мятеже под предводительством скандально известного авантюриста и бунтаря Люциферова, имевшего когда-то честь быть весьма приближенным к особе Императора. Он тут же подумал, что натуральный исход всякого бунта есть большая и поголовная экзекуция рехнувшейся черни, именуемая Бессудным Днем. И незамедлительно решил начхать на все основы конституционной монархии с благой целью прибегнуть к самым цивилизованным средствам устрашения гадких бунтовщиков.
     Ранним утром он выступил по всеимперскому каналу телевидения с призывом отрядить карательную экспедицию и с места в карьер дал делу такой ход, что всем сразу стало ясно: это будет не простой военный променад, а нечто невообразимо и до умопомрачения развлекательное в своей назидательности.
     Утро было ясное, хотя и несколько дымное от пожаров. Солдатские каски, надраенные мелом, блестели и радовали недремлющее императорское око.
     Вслед за штурмовыми солдатскими полками чеканным шагом топали профосы со складными многотопорными инструментами и намыленными веревками.
     Хотя главной целью назидательного похода были столичные районы, захваченные презренными бунтовщиками, но дальновидный Император стал хитрить на страх врагу. Он не пошел ни прямо в лоб, ни направо и ни налево во фланги, а принялся маневрировать там и сям. Верноподданные горожане горохом высыпали из домов на чистенькие улицы и громкими одобрительными аплодисментами начали поощрять военно-тактические эволюции войска Императора.
     Лейб-гвардейцы все маневрировали и маневрировали, распевая лихие карательные марши, пока не устали и не сделали небольшой привал на городских пляжах. Тут всем участвующим в походе раздали по чарке водки, выплатили деньги на махорочные сигареты и приказали продолжать петь все те же укрепляющие боевой дух марши во хвалу Его Абсолютного Величества и во славу его миротворческой карательной политики.
     На другой день, спозаранку, многочисленные разведбатальоны стали без устали отыскивать «языка». Делалось все это обстоятельно, без лишней спешки. Вначале привели какого-то крючконосого забулдыгу и хотели без допроса повесить его на дверях ближайшей аптеки, но потом один смекалистый унтер-офицер вспомнил, что пленник вовсе не для того требовался карателям, и языкастого крючконоса, хорошенько отдубасив, вывели на чистую воду, в которой и утопили. Затем томящийся от безделья профос, голый по пояс и с капюшоном на голове, неторопливо вздернул другую подозреваемую во всех самых тяжких грехах сволочь на триумфальной арке. Часика этак через три попался еще более сговорчивый «язык», шедший в гастроном за покупками для своих собачек. После непродолжительного, но весьма содержательного допроса с пристрастием к истине его повесили там же за детородный орган.
     На основе полученной от «языков» бесплатной и очень ценной информации лейб-гвардия опять начала хитроумно маневрировать и нещадно палить из осадных пушек, отчего воздух наполнился нестерпимым пороховым смрадом, копотью и солдатской матерщиной.
     Перепуганный этими шумными маневрами презренный враг занял неприступные позиции в помещении казино «Крепкая Ляжка» и, забаррикадировавшись в нем, принялся совещаться и напропалую бомбардировать имперские войска угрожающими подметными письмами, причиняя им мало ментального вреда, но много неудовольствия.
     В ответ на такое гнусное поведение бунтовщиков поступил высочайший указ взять заложников и оплевать их с ног до головы на глазах мятежников, если те не возымеют желания срочно капитулировать.
     Строптивые бунтовщики повели себя крайне возмутительно, не возымев никакого особого желания беспрекословно сдаться на справедливую милость победителей, и тогда дюжина случайных прохожих была прицельно оплевана группой наихрабрейших профосов, засевших в городской канализации.
     Скорость изнурительных маневров лейб-гвардии нарастала и нарастала. Вскоре у мятежников от этих головокружительных маневров зарябило в глазах и засвербело в самых неожиданных телесных местах. К довершению всего полился затяжной кислотный дождь, угрожая бунтовщикам поголовным облысением, порчей путей отхода и прекращением подвоза провианта. Они не на шутку встревожились, потом изрядно обеспокоились, а под конец стихийного бедствия встрепенулись и бросились, что есть мочи, бежать из столицы нестройными толпами, попутно грабя коммерческие ларьки.
     – Презренные и подлые трусы! – процедил сквозь зубы Император, узнав о своем военном триумфе, и приказал бить и трубить победный отбой.
     После кратковременного отбоя с музыкой и плясками у костров лейб-гвардия воодушевленно пошла в обход врага, но наткнулась на ближайшее к городу бездонное болото, о котором никто из командиров не подозревал. Проклятая хлябь затруднила карательное шествие передового оркестра разведчиков и в один присест проглотила всю артиллерию с прислугой и трубадурами. Однако наиболее умелые солдаты кое-как выбрались из трясины, изрядно выпачкав парадные мундиры в грязи, и продолжили отвлекающие маневры в противоположную от врага сторону.
     Мятежники были окончательно деморализованы и, находясь в полной растерянности, принялись судорожно окапываться, громоздя одну кочку на другую и не имея никакой надежды на спасение от болотных кровососущих насекомых.
     Бунт явно выдыхался.
     Взбесившиеся негодяи были раздавлены и подавлены.
     Через некоторое время Император вернулся к спокойному исполнению служебных обязанностей и, сидя в соответствии с протоколом на балконе, созерцал, как профосы гнали за победоносно марширующими карателями множество пленников и заложников. И поскольку в числе заложников оказались некоторые уважаемые аристократы и высокопоставленные чиновники, уличенные в казнокрадстве, то было приказано обращаться с ними по возможности ласково, проводя порку без утомительного суда и следствия, а прочий плебс решением полевого трибунала был сослан на каторжные стояния в очередях за нищенской похлебкой.
     В тот же вечер, запершись в кабинете, Папа Душецелительный записал в своем дневнике: «В результате очередной, неимоверно трудной, но славной карательной экспедиции, увенчавшейся неизбежной победой имперского оружия над трусливым сбродом бунтовщиков, империалистическая цивилизация опять повсеместно восторжествовала, и отныне день Пляски Святого Свиста следует объявить общенародным праздником».
     Очень может статься, что кое-что из рассказанного выше покажется придирчивому читателю, страдающему хроническим пессимизмом и не менее хроническим скепсисом, легкомысленным, но это – как смотреть на вещи. Ведь не секрет, что некоторые правдолюбы смотрят на мир сквозь крохотную замочную скважину и не в состоянии охватить всю прекрасную панораму исторических свершений. Поэтому я имею известную смелость, став на краю бездны моего оптимизма, утверждать: плодотворный и оплодотворяющий исторический синтез виртуального и реального – не вымысел, а упрямый и непреложный факт.
     Лично мне кажется, что виртуальный летописец всегда находится на почве отнюдь не фантастической. Посему вся виртуальная информация, касающаяся Папы Душецелительного, может быть принята за чистую неразменную монету, то есть за документ вполне достоверный.
     Конечно, с первого взгляда может показаться несколько странным, что Императора озаботили какие-то там бунтовщики, ратующие за конституционную монархию или за что-нибудь похуже. Но не следует забывать, что, во-первых, поток политической жизни – это поток забот и треволнений, и, во-вторых, всякий администратор должен иногда окунаться в живую народную стихию, дабы поражать воображение обывателей своими хорошо продуманными рекламными акциями. Если далекий от народных чаяний лидер будет манкировать общением с народом посредством видеотрансляций живописных картинок с бранного поля, то бунтовщики возомнят о себе черт знает что и начнут бунтовать ради чистой любви к бунту. И тогда восторжествует полнейшее недоразумение, сводящее на нет все цивилизаторские и просветительские усилия руководителей высокого ранга. В этом отношении Папа Душецелительный – ярчайший образец гениальнейшего политического лидера абсолютистского толка, о чем и спешу уведомить читателя.
     Древнейшие и современные хроники свидетельствуют, что в стратегии политического планирования Папа Душецелительный был непревзойденным мастером политического зодчества. Материализацией его архитектурных наклонностей явился новый дворец как результат коренной ломки отживших принципов дворцовой архитектуры. Все ранее известные архитектурные формы дворцовых комплексов могли вызвать лишь примитивное хихиканье и не более. Дальновидный Папа Душецелительный смотрел в самый корень своей реконструктивной деятельности, когда предложил перестроить дворец, превратив его в грандиозное рекламное агентство. Выступая перед творческим коллективом именитых прорабов, он проникновенно говорил с высокой трибуны:
     – Планирование и эффективное претворение в счастливую жизнь успешных рекламно-политических компаний требует совершенно нового дворца, который объединил бы всех придворных в единое деловое предприятие, именуемое дворцово-рекламным агентством.
     Таким образом, идея рекламного агентства для проекта дворца стала программным олицетворением самой сути реконструктивной деятельности нового Императора.
     Крупные агентства обслуживают крупных рекламодателей. Это понятно всем.
     А кто может быть крупнее самого Императора, главного рекламодателя Великого Альдебарана?
     Никто!
     Разве мелкие и средние рекламные агентства в состоянии предложить столь же широкий спектр услуг для рекламы культа личности Папы Душецелительного, какой предлагает императорский дворец?
     Конечно, им это не по силам.
     Поэтому возникает насущная потребность в создании единой агентской сети во главе с ведущим рекламным центром в виде фешенебельного дворца Императора, который умело руководит этой сетью с помощью агентурных сетей тайной полиции и неутомимых идеологических инквизиторов.
     Агентские и агентурные сети имеют разные организационные структуры. Чтобы эти структуры работали согласованно, необходимо объединить различных специалистов в дружелюбные ведомства, министерства, учреждения, отделы и подотделы, одновременно более четко разграничив сферы их ответственности перед вышестоящими инстанциями во главе с Кабинетом министров и Кабинетом Кабинетов самого Императора. Следовательно, вопрос о Кабинете Кабинетов имеет фундаментальное значение для кабинетного обустройства всей империи.
     Главный Архитектор, глубоко вникнув в сокровенную суть рекламы, постановил создать такой рабочий кабинет для Кабинета Кабинетов, который отвечал бы самым строгим, самым взыскательным и самым невероятным требованиям предприимчивого Императора.
     И такой долгожданный кабинет был создан в самое кратчайшее время силами дружного многотысячного коллектива политзэков. Император остался им доволен и приказал продолжить строительство дворца в том же духе.
     Дворцовый кабинет Папы Душецелительного получился как бы живым организмом с элементами искусственного интеллекта. Это архитектурное чудо могло сжаться и стать уютным, отапливаемым клозетом или зловонной пивнушкой, но могло, по желанию хозяина, вырасти до размеров крытого стадиона для проведения кабинетно-спортивных состязаний среди фаворитов и претендентов на вакантные министерские портфели.
     Дворцовые архитекторы и прорабы потрудились на славу и во славу, запроектировав и воплотив в композиционные материалы прихотливые пожелания Императора. Не была забыта и цветовая гамма, которая в зависимости от сезона, погоды, времени суток и настроения присутствующих легко изменялась как в нужных, так и в ненужных тонах. Это позволяло Императору следить если не за тайными помыслами посетителей кабинета, то за эмоциональной окраской их душевных вибраций.
     Свою скромную, но весомую лепту в оформление кабинета внесли и придворные мебельщики. Созданная ими чудо-мебель могла менять свою конфигурацию, автоматически появляться и убираться. Более того, в чрезвычайном случае крайней необходимости она в состоянии была защитить Его Императорское Величество от тех врагов народа, которые возымели бы желание покуситься на священную особу. Создателям этой мебели удалось избежать банальщины вроде вмонтированных в подлокотники кресел пулеметов или смертельно разящих электрических стульев. Идя с некоторым опережением научно-технического прогресса, они сконструировали свои детища на принципах компьютерных трансформеров с включением в них агрессивных компонентов разнообразного подавления и уничтожения врагов Императора. И наконец, на этой мебели можно было ездить, летать, прыгать и плавать как по воде, так и под водой, а также делать множество других архилюбопытных штучек.
     Прелестные получились вещицы, знаете ли!
     Когда умозрительно входишь в Кабинет Кабинетов с каким-нибудь рекомендательным письмом от собрата по литературному цеху, видишь своим и чужим внутренним зрением Императора. Он сидит в непринужденной позе на спине одного типчика, наивно думающего о превосходстве разума над материей и стоящего при этом на четвереньках в позе кресла-качалки. Этот типчик является мебельным элементом системы дворцового искусственного интеллекта.
     Хозяин кабинета сердечно вас встречает, источая всем своим естеством неописуемую радость, и с нескрываемым интересом поддерживает беседу, скажем, о Неразменном Философском Червонце и его инфляционных возможностях.
     Неожиданно в Кабинете появляется хорошо вышколенный секретарь.
     – Что вам нужно? – спрашивает доброжелательно Император, досадуя на неожиданную помеху разговору с интересным собеседником.
     – Рехнулась собака на сене, Ваше Величество.
     – В чем причина?
     – Сказалась слишком интенсивная эксплуатация сеновала придворными сутенерами. Одна из сторожевых дворцовых собак не выдержала накала страстей и рехнулась. Духовная смерть наступила мгновенно. Теперь сено оказалось бесхозным.
     – Что вы сделали с этой псиной?
     – Перевели на работу следопыта.
     – Запасных псин много?
     – Достаточно, Ваше Величество.
     – Покажите-ка мне, голубчик, одного из кандидатов.
     Через несколько минут перед Императором стоял доктор наук спортивного телосложения.
     – Как вы относитесь к роли собаки на сене? – спросил Папа, весело щурясь.
     – А в чем конкретно будут заключаться мои должностные обязанности?
     – Вы будете гавкать на всех прохожих.
     – Ваше Императорское Величество, а не требуются ли вам политологи? У меня есть достаточный опыт делать прогнозы непредсказуемого.
     – Батенька, политологами у меня пруд пруди. Сегодня каждая бездарь спит и видит себя политологом, зарабатывающим деньги словоблудием. Нет, политологи мне не требуются. А вот, кстати, еще мне нужна ручка для сливного бачка в туалете. На мой взгляд, по своему политологическому мироощущению вы подходите для этой работы.
     – А вы не ошибаетесь в своей оценке моей скромной персоны?
     – Если вы сомневаетесь, можно проконсультироваться с одной из моих компьютерных программ.
     Папа Душецелительный нажимает на кнопку звонка, и мгновенно в кабинет угодливо вбегает седой мэтр академической науки, занимающий свое достойное место в информационной базе данных наряду с другими живыми компьютерными программами из числа ученых, публицистов, прозаиков, поэтов и сценаристов.
     – Этот индивидуум подходит по своему духовному складу к выполнению туалетной работы? – спрашивает Император академика-консультанта.
     Бросив быстрый оценивающий взгляд, тот бойко изрекает:
     – Вполне.
     – Вот видите, – говорит монарх-работодатель. – Наука подтверждает справедливость моей оценки.
     – А какое жалованье вы мне положите? – робко вопрошает нанимающийся. – Как специалист в области большой теоретической политики, я получал двести империалов у себя в НИИ. А как ручка сливного бачка... Я, право же, не представляю... К тому же я интеллигент, знаю инопланетные языки со словарем и весьма ловок в большом настольном теннисе...
     – Ваша интеллигентность меня не колышет, милейший. Меня преимущественно интересует только некоторая физическая сноровка и отсутствие чувства брезгливости, чем славятся многие политики и обслуживающие их политологи. За свою работу вы будете получать четыреста империалов, плюс премиальные и оплачиваемый семейный отпуск. Ну что?
     – Согласен! – радостно восклицает бывший политолог.
     – Хорошо. Идите в отдел кадров и оформляйте документы.
     Когда дверь за будущей ручкой туалетного бачка за-крывается, Император встает и заботливо говорит своему креслу:
     – Можешь маленько отдохнуть, дружок.
     Походив немного по кабинету, Папа Душецелительный начинает жаловаться вслух на свое тяжелое императорское житье.
     – Нет, я не могу больше так прозябать, – произносит он, останавливаясь перед говорящим зеркалом и тяжело вздыхая. – Я неимоверно устал. Мне все надоело. Моя мебель никуда не годится. Позавчера оглох и ослеп ясновидящий телепат. Вчера подхватил насморк радиоприемник. А тут еще начались неполадки с принтерами, которые распечатывают мою творческую биографию. Это просто возмутительно!
     – А что думают по этому поводу ваши злопыхатели? – деликатно интересуется зеркало.
     – Сейчас, зерцало души моей, ты это узнаешь, – вяло машет рукой Папа Душецелительный. – Эй, секретарь, позвать-ка сюда злопыхательного злопыхателя.
     За дверью раздается топот, и в Кабинет стремглав влетает злопыхатель-оппозиционер, шипя и брызгая слюной. Это – высокий, патлатый мужчина с рыхлой физиономией несостоявшегося научного сотрудника. Он служит у Его Величества в качестве шутовского колпака для легкого мозгового массажа.
     Император возвращается в свое кресло, успевшее торопливо сожрать бутерброд, смоченный стаканом кефира, и приказывает злопыхателю резать правду-матку о плачевном состоянии имперской экономики.
     – Я несказанно счастлив, что вы оказались в дураках, – начинает свою обвинительную речь злопыхатель. – Надеюсь, что скоро все полетит к чертям, и вы будете пригвождены судом истории к столбу позора...
     – Хорошо, хорошо, – кивает головой Император. – Продолжайте в том же духе.
     – Вы глупы и одиноки. Ваши придворные лакеи и лизоблюды вас ненавидят и презирают. Стоит только кораблю дать маленькую течь, а это произойдет в самом ближайшем будущем, и они покинут вас, чтобы потом вместе со всеми улюлюкать и травить своего бывшего господина.
     – Неплохо, батенька, очень неплохо, – оживляется Император. – Смелее развивайте эту нетривиальную тему.
     – Ваша ракетка для настольного тенниса куражится над своим хозяином и втихаря обворовывает всех от имени Его Величества, а вы этому и рады. Ха-ха-ха! Завтра он вам изменит. Головой ручаюсь! Вот вам счастье, уважение, власть над сатрапами!.. Чтобы там ни было, а разумный индивидуум – это все-таки не винтик в государственной машине! Как мне жаль вас!
     – Вы все сказали?
     – Нет, далеко не все! – гневно и задиристо выкрикивает злопыхатель, бычась и багровея.
     – Тогда выскажитесь после обеда. Мне нравится вас слушать. Я, вероятно, прибавлю вам жалованья. Кроме того, увеличу тираж ваших пасквилей против меня. А теперь пшел вон!
     Ко всему сказанному напоследок добавлю: работу Кабинета Кабинетов империи обеспечивает не только Кабинет министров, но и довольно внушительных размеров завод, расположенный в глубоких подвалах дворца. На заводе трудятся сотни квалифицированных и высокооплачиваемых винтиков, шпунтиков, шурупчиков, гаечек, отверточек и станков с программным управлением, проверенных на сверхлояльность режиму и подвергнутых психофизиологической обработке. Они круглосуточно обслуживают сложные и тонкие механизмы пространственно-временного функционирования ритмично работающего сердца дворца и всей империи. Не будем им мешать и перейдем к следующей главе.