Визит молодой красивой женщины в твое заведение вызывает в тебе гамму приятных чувств. И неважно, продавец ты в мелкой лавочке, крупный чиновник в роскошном кабинете или частный детектив. С такой женщиной всегда приятно пообщаться, а если она еще становится твоим клиентом или просителем - так это настоящий подарок.
     Когда Лилит - так она представилась – в первый раз вошла в контору к Максу, меня там не было. Я могу только представить себе, как Макс приветливо ей улыбнулся, предложил сесть, попросил Елену принести клиентке кофе. И как потом он молча ждал, когда посетительница соберется с духом и начнет говорить: Макс никогда первым не задает вопроса своим клиентам. Я думаю, он хороший психолог. Посетитель должен чувствовать, что зашел туда, где его появление воспринимается как нечто вполне естественное, само собой разумеющееся. Здесь ему как бы говорят: ты можешь сидеть и молчать, сколько тебе вздумается, никто не станет требовать, чтобы ты немедленно изложил свою проблему или же отправился восвояси, не мешая работать. К чести Макса нужно сказать, что он не набивает себе цену и не делает вида, будто очень сильно занят. Впрочем, это действительно так: он не занят по горло, работы не очень много, доходов хватает на то, чтобы жить и платить налоги - он и доволен. Счастлив тот, кто может довольствоваться малым.
     Но я полагаю, что Лилит вошла в его контору не роскошной самоуверенной красавицей, а немного растерянной, напуганной новой репатрианткой. И, возможно, не произвела на моего приятеля такого впечатления, какое она произвела позже на меня, когда я встретил ее в первый раз - у того же Макса, во время ее второго посещения.
     О том ее первом визите я знаю со слов Макса. Лилит пришла к нему, села, немного помялась, собираясь с мыслями, и выдавила из себя:
     - Я боюсь. Меня хотят убить.
     - Кто?
     - Не знаю. На меня уже дважды совершали покушение. И мне часто кажется, будто за мной следят - на улице, в супермаркете, в автобусе…
     Макс, по своему обыкновению, попросил рассказать все обстоятельно и с самого начала.
     Лилит репатриировалась в Израиль из России два месяца назад. Одна – своей семьи еще нет, родители остались там. Сняла квартиру в Иерусалиме и по совету знакомых, приехавших много раньше, не стала записываться в ульпан, а сразу устроилась на работу - упаковщицей на большую кондитерскую фабрику. Знакомые сказали: «Ничему в ульпане тебя не научат, только время зря потеряешь, а на фабрике и языку научишься, и деньги заработаешь в дополнение к корзине абсорбции». Первый месяц было все хорошо, а вот с недавних пор начались у нее неприятности. В самом конце августа поехала с этими своими знакомыми в Тель-Авив, на пляж. В тот день море было неспокойным, спасатели понавтыкали везде черные флаги и разрешали купаться только в узком коридоре прямо напротив спасательной станции. Людей в этом разрешенном для купания пространстве было очень много, стоящего рядом человека можно было достать рукой, Лилит отплыла подальше в море, и вдруг почувствовала, что кто-то тянет ее за ноги вниз, под воду. Закричала от страха, стала отбиваться, оглянулась: кто так глупо шутит? Никто не вынырнул. Она поплыла к берегу - и опять кто-то схватил ее под водой за ноги. Лили плавать небольшая мастерица, стала кричать от страха, захлебываться, звать на помощь, к ней бросились спасатели на плоскодонке, помогли выбраться на берег. Никто не поверил, что ее пытались утопить, стали уверять, что здесь есть опасные водовороты, и если не умеет хорошо плавать - так лучше от берега далеко не заплывать. Ее уговаривать не пришлось - больше она в воду в тот день не полезла.
     В другой раз она пошла на концерт - билет ей, новой репатриантке, дали бесплатно в клубе -"матнасе". В зале было мало зрителей, она выбрала место по вкусу. Справа и слева никто не сидел. Вскоре после начала концерта в кресло рядом с ней уселся молодой человек. Она время от времени искоса поглядывала на него, и вдруг заметила, что он достал шприц - не пластмассовый, стальной, с никелем, который и блеснул у незнакомца в руке. Лилит в панике вскочила и бросилась из зала…
     - Это все? - спросил посетительницу Макс.
     - Да.
     Макс усмехнулся и выдал свое резюме:
     - Я все же склонен думать, что, судя по вашему рассказу, вы чрезмерно впечатлительная и мнительная женщина. У тель-авивского берега действительно есть сильные водовороты, каждый год гибнут люди, даже опытные пловцы, вот в прошлом году генерал утонул, крепкий и совсем еще не пожилой человек. А тот парень в зале рядом с вами просто был наркоманом и шприц вытащил не для вас, а для себя.
     - Но почему он сел рядом со мной? Ведь в зале было полно мест, целые ряды пустые!
     - Ну, извращенец какой, которому для полного удовольствия нужно ощущать рядом даму. И зря вы не дослушали концерт, можно было просто пересесть подальше от него и поближе к остальным зрителям.
     - Нет, я не ошибаюсь, я научилась чувствовать настоящую опасность. То, что произошло со мной полгода назад в России, научило меня этому.
     - А что там с вами произошло в России? Тоже покушались? – поинтересовался Макс.
     - Нет, там было другое, хотя я опять же только чудом спаслась. Вы эту историю, наверное, знаете. О ней во всем мире слышали. Я из города Ростова-на-Дону. Помните, полгода назад там террористы захватили заложниками в детском саду пятерых детей и троих воспитательниц. Одной из этих воспитательниц была я.
     - Вот как… - задумался Макс.
     Действительно, за той историей с захватом заложников в Ростове напряженно следил весь мир. Тогда бандиты требовали освободить из тюрьмы их главаря, выдать им 10 миллионов долларов и предоставить вертолет, на котором собирались добраться до того, места, где их должен был ждать самолет. Пять дней длился тот инцидент, и в результате властям удалось обезвредить бандитов, обошлось без жертв.
     Рассказ Лилит о том, что полгода назад она была заложницей, лишний раз убедил Макса, что перед ним страдающая манией преследования женщина с травмированной психикой, которая еще не пришла в себя после того случая. Он успокоил посетительницу и сказал на прощание:
     - Не могу вам ничем помочь. Только - советом. Вам страшно, вы чувствуете или вам мерещится, что вас преследуют - так приобретите простейшие средства самообороны. Купите газовый баллончик, вот здесь, в квартале отсюда, есть магазин, где продают оружие и эти баллончики, для его покупки никакого разрешения не нужно. Стоит он недорого. Запишите мой телефон, если еще что-то произойдет - позвоните.
    
     Обо всей этой истории я узнал через два дня. Благодаря тому, что произошло это самое «еще что-то». Утром в пятницу Макс позвонил мне домой: «Срочно нужна твоя помощь». То, что он обратился ко мне, свидетельствует, что он по-прежнему не очень серьезно относился ко всей этой истории. Иначе бы не стал впутывать в нее меня - ведь я даже не являюсь его помощником. Макс был уверен, что Лилит опять все себе навоображала, считал, что ей нужна не помощь детектива-профессионала, а просто мужская поддержка. Он кратко ввел меня в курс дела, сообщил, что ему минуту назад позвонила Лилит; на нее, по ее словам, опять было совершено покушение: когда она стояла на смотровой площадке на горе Скопус, кто-то подошел к ней сзади и попытался столкнуть вниз с огромной высоты. Но женщина не растерялась, воспользовалась газовым баллончиком, который приобрела по совету частного детектива, а кроме того схватила подвернувшийся камень и с огромной силой опустила на голову нападающему, пока он протирал глаза. Тот нападавший и сейчас, как она полагает, лежит там, где упал, без сознания. Лилит сбежала оттуда и скоро явится в бюро к Максу. Сам Макс поехать на место происшествия не может - у него очень важная встреча, о которой он договорился раньше.
     - Смотайся, посмотри, кого она оглушила, если он все еще там. Только нужно отправляться немедленно. Если можешь - установи личность того человека, - напутствовал меня детектив по телефону.
     Я сразу же поехал на гору Скопус. Четверть часа мне понадобилось, чтобы доехать из своего дома в Гива-Царфатит до места происшествия. Не так давно в Иерусалиме был очередной теракт, поэтому туристов сейчас мало, есть надежда, что еще ни один автобус не привез любознательный народ на смотровую площадку. Я оставил машину на дороге и поднялся на площадку. У самого бордюра действительно ничком лежал мужчина в джинсовых брюках и светлой рубашке с короткими рукавами. Я подошел поближе, негромко окликнул - он не отозвался. Тронул легонько за плечо - с тем же результатом. Я принялся разглядывать его и заметил, что в заднем кармане брюк есть какой-то предмет, который вполне может оказаться паспортом или плоским портмоне. Осторожно отстегнул пуговицу кармана и стал медленно двумя пальцами вытаскивать этот предмет, который действительно был удостоверением личности - российским загранпаспортом на имя Фишмана Александра Соломоновича. Хотя, если судить по фотографии, никогда не подумаешь, что у человека с таким лицом может быть подобное отчество - скуластый, маленькие глаза, утиный нос… Я впихнул паспорт обратно в карман и повернул человека на бок. Точно, это был владелец паспорта - те же глаза, что на фотографии, монгольские скулы, утиный нос. Крепко, видать, эта Лилит треснула парня по голове: чтобы он пришел в себя, мне пришлось основательно потрясти его.
     Наконец, он оклемался, сел, ошалело посмотрел на меня, потом вокруг, опять на меня… Рубашка у ворота порвана, на лице - глубокие свежие царапины, без сомнения - следы от ногтей боровшейся за свою жизнь клиентки Макса. На виске запекшаяся кровь… Парень молчал, и я догадался, что он не знает, можно ли со мной говорить на русском. Я развеял его сомнения, сам обратился к нему:
     - Молодой человек, что с вами? Вы больны? Вызвать скорую?
     - Нет, нет, не нужно, спасибо. У меня голова закружилась…
     Он не знал, что я вижу запекшуюся кровь на виске и свежую боевую рану на щеке. Я помог ему встать, он отряхнулся, пробормотал «Спасибо» и поспешно ушел.
     Я, как и обещал, поехал прямо к Максу на улицу Яффо. Детектива еще не было, он приехал через полчаса. Выслушал мой отчет, спросил:
     - Говоришь, что на его лице были видны явные следы борьбы, и девушке все это не привиделось?
     - Да.
     - И этот турист не пожаловался, не сказал, что какая-то сумасшедшая вдруг набросилась на него?
     - Нет.
     - Значит, он не был невинной жертвой истеричной женщины. Неужели она права, и кто-то хочет ее убрать? Неужели я ошибся, решив, что причиной всему - ее воспаленное воображение?
     - Но ведь может быть так, что это просто ловелас, - высказал я свою версию. Несоответствие паспортных данных с явно славяно-татарской внешностью посеяли во мне сомнение в невинности того парня, но мне хотелось услышать, что об этом думает Макса. – Может, он просто хотел пристать к симпатичной девушке, а та оказалась во всеоружии. Теперь вот и пожаловаться неудобно.
     - Вряд ли. Турист не станет приставать, побоится осложнений, - покачал головой Макс. - Если все, что она рассказывает, правда, если она не преувеличивает и передает происходящее с ней адекватно, то ее без сомнения пытаются убить, причем цель у них: представить дело так, будто с нею произошел несчастный случай или что она умерла естественной смертью. Вот утонула в море - так сплошь и рядом тонут, особенно когда в море неспокойно, высокие волны. Ей на том концерте пытались сделать укол, после которого она не умерла бы сразу. Есть такие препараты, которые действуют через два-три часа, парализуя на несколько минут сердечную мышцу. Врач, не подозревая ничего, может констатировать остановку сердца. И на горе Скопус полиция могла предположить, что новая репатриантка встала на бордюр, чтобы сфотографировать золотой купол мечети Аль-Акса, не удержалась и упала. Рядом нашли бы и фотоаппарат. Явно те, кто ищет ее смерти, не хотят расследования. Ведь им ничего не стоило бы убрать ее - удар ножом, снайперский выстрел. Никто же ее не охраняет. Ворваться в квартиру, наконец…
     Когда в бюро вошла Лилит, я сидел спиной к двери, но все равно сразу почувствовал, что вошел какой-то необычный человек. Может, это было шуршание ее платья, может, распространившийся запах ее духов… Я обернулся - и обомлел: так она была красива. И в первый раз в жизни позавидовал тому, что я не частный детектив и ко мне не может прийти с просьбой о помощи и защите такая женщина. Белоснежная кожа, коротко постриженные черные густые волосы, тонкий носик, большие глаза с длинными ресницами и губы - влажные, по детски наивно приоткрытые губы…
     Макс то ли привык к ее красоте, то ли вообще ее не замечает. Он, в отличие от меня, дара речи не потерял, спросил:
     - Как вы себя чувствуете? Вы не пострадали?
     - По вашему участливому тону я делаю вывод, что теперь вы больше склонны верить мне, - сказала с упреком Лилит.
     Она села, Елена принесла ей чашку кофе.
     - Расскажите мне немного о себе, - обратился к ней детектив. - Я все еще не могу понять, кому и зачем нужно вас убивать. Дико предполагать, что те террористы или их сообщники вам за что-то мстят. Кстати, чем тогда закончилась та история с заложниками, в Ростове? Много было жертв?
     - Нас освободили без единого выстрела, никто не пострадал. Только дети страшно напугались, да и мы, взрослые, тоже.
     - Вы там, когда были заложницей, ничего такого особого не позволили себе? Не узнали какого-нибудь секрета этих террористов? Не вы ли были виновницей того, что бандиты ничего не добились?
     - Нет, нет, я ничего дурного там не совершила. Никакого подвига, никакого геройства. Я была просто до смерти напуганной слабой женщиной, и за детей боялась, и за себя.
     Тут я вмешался в их разговор. Я вспомнил в деталях ту ростовскую историю, о которой много писали, которую освещали телеканалы всего мира - все пять дней, пока эта акция не закончилась к всеобщему облегчению без жертв.
     - Кажется, - сказал я, - комментатор российского телевидения сообщил, что бандитов удалось обезвредить без кровопролития и без стрельбы благодаря мужеству одной из заложниц, которая сумела отвлечь их внимание.
     - Глупости все это! - почему-то слишком горячо запротестовала Лилит. - Они меня имели в виду, но это все неправда! Я слышала то сообщение. Это они намекают на меня. Ничего подобного и близко не было. Одна из заложниц потом рассказала журналистам, как себя вели террористы, а они раздули это в романтичную историю. Все было ужасно, никакого геройства или хитрости, посмотрела бы я, как вы там стали бы хитроумные планы готовить, когда на вас нацелены дула автоматов, когда вокруг бомбы, готовые взорваться в любую минуту, когда при слабейшей попытке сделать шаг без разрешения вам могут выстрелить в голову. Я вам расскажу, что произошло на самом деле. Одному из бандитов я действительно понравилась, чтоб он сдох. Он все поглядывал на меня, старался держаться ко мне поближе, а на третий день совсем обнаглел, полез ко мне, стал тискать, тянуть в соседнюю комнату, потом увел туда силой. Я думала - все, погибла… Сделает со мной, что хочет… Он под юбку полез, у меня уже сил не было его отпихивать, умоляла его оставить это на потом, обещала встретиться с ним, когда все это кончится, клялась всем, чем могла. «Не сейчас же, - говорю ему, - я три дня не мылась». Но разве эту скотину чем-то прошибешь? Чем больше я отталкивала, тем больше он зверел. Кофту на мне порвал. Но вдруг произошло чудо - иначе и не назовешь. Там, за окном, где стояло оцепление из милиции и солдат, произошло какое-то движение, главарь бандитов объявил тревогу, подозвал к себе этого озабоченного. А потом он уже больше ко мне не подходил. Оказалось, привезли их вожака из тюрьмы, чтобы он попытался их уговорить отпустить хотя бы детей. Я думаю, что, забрав детей, спецназовцы хотели атаковать террористов. Нашими жизнями решили рискнуть. Но бандиты не уступали, а на следующий день все кончилось…
     Девушка разволновалась, вспомнив те свои переживания. Макс подал ей стакан воды.
     - Что там еще происходило? И как вообще это закончилось? Почему никто не пострадал? Спецназовцы атаковали? – спросил он.
     - Нет, атаки со стрельбой не было. Они к вечеру просто пришли, забрали оружие и увели тех бандитов. К нам бросились родные, детишек забрали, и меня отец увел.
     - Выходит, бандиты решили сдаться?
     - Нет, они не сдавались. Об этом речи не было. Знаете что, в те пять страшных дней мои родственники не отходили от телевизора, и один мой двоюродный брат записал на видеопленку все официальные сообщения и репортажи, которые велись с места происшествия. Получилась целая 4-часовая кассета. Он ту кассету потом мне подарил, но я ее смотреть не могла, и сейчас не могу - у меня все от страха начинает дрожать. Я эту запись с собой в Израиль привезла.
     - Отлично! Вы дадите мне ее посмотреть? - спросил Макс.
     - Конечно, она у меня дома.
     - Теперь вот что, - сказал Макс, - вам оставаться одной нельзя, вы не могли бы уехать отсюда на время? Чтобы они потеряли вас.
     - Я не знаю, куда мне уехать. У меня здесь никого нет.
     - Я могу отвезти ее к своему брату, - предложил я, набравшись храбрости. - Он живет в поселении Шахар под Иерусалимом, там у них охранник при въезде, посторонние не сунутся.
     Мы договорились, что Лилит заскочит на минуту к себе, возьмет нужные вещи, захватит видеокассету, и я отвезу ее в поселение к своему брату. А Макс вечером приедет туда, и там все вместе решим, что делать дальше.
     Мы с Лилит поехали в северный район столицы, где она снимала комнату у одной старушки. По пути она рассказала, как там, в Ростове, все не могла прийти в себя после этого случая с террористами, как родители стали ей советовать уехать в Израиль, где ей вообще-то нравится, только - скучно: работа и дом, ни друзей, ни развлечений. В Тель-Авив она больше не ездит, на концерты не заманишь. Сегодня решила погулять - и вот что из этого вышло…
     Я остановил машину у четырехэтажного жилого дома, на который показала моя пассажирка. Выходя, Лилит бросила:
     - Я мигом! - и быстро скрылась в подъезде.
     Вышла она действительно через четверть часа, уже с сумкой. Разворачивая свою «мицубиши», я заметил, что в одной из стоящих у дома машин сидит человек, который внимательно наблюдает за нами.
     - Лилит, я стал таким же мнительным, как и вы. Мне показалось, что за нами следят, - сказал я девушке.
     И лучше бы не говорил! Она перепугалась, завертела головой:
     - Где? Кто?!
     - Спокойно, я пошутил.
     Мы отъехали от дома, и та машина - итальянская белая «уно» с эмблемой одной из фирм, дающих автомобили на прокат, тронулась за нами. Лилит вцепилась мне в локоть:
     - Он едет за нами! Он следит за нами!
     - Успокойтесь. Просто ему тоже нужно было выезжать.
     - Но почему он все время едет за нами?
     - А здесь только одна дорога, до самого выезда из этого района. Вот сейчас будет перекресток, мы поедем направо, к автостраде имени Бегина, а он поедет прямо, к центру города.
     - Вы так думаете?.
     На перекрестке «уно» тоже повернула направо.
     - Ничего это не значит, - успокоил я Лилит. - Ему тоже нужно сюда.
     Лилит немного успокоилась, но все равно время от времени оглядывалась на заднюю машину.
     Выехав на трассу, я решил - чтобы совсем успокоить Лилит - пропустить «уно» вперед. Я чуть-чуть ослабил давление на педаль акселератора, стрелка спидометра поползла вниз - 90, 80… Сбросила газ и следовавшая за нами белая «уно». На приборной доске моей «мицубиши» стрелка опустилась до 70-ти. Странно, конечно. Любой нормальный водитель на этой почти пустой загородной трассе давно обогнал бы тихо едущую машину. Тем более, что разрешенная скорость здесь - 90. Правда, может быть еще одно объяснение: Он думает, что проморгал знак ограничения скорости. Я ведь тоже, прежде чем обогнать непонятно почему тихо едущую машину, сначала убеждаюсь, не потому ли он сбавил скорость, что впереди на обочине стоит машина, за которой вполне может спрятаться автоинспектор с измерителем скорости. Я совсем убрал ногу с акселератора. Стрелка спидометра поползла вниз, - 60, 55, 50 км. в час. Притормаживает и «уно». Тогда я надавил на газ - и через две минуты стрелка показывала такую скорость, за которую, окажись на трассе автоинспектор, мне грозил бы солидный штраф, если не лишение прав на месяц. Плевать хотел на штраф и наш преследователь. Не отстает и не обгоняет. Хотя и это можно объяснить просто блажью.
     Лилит поняла цель моих маневров. Ее, в отличие от меня, сомнения не одолевали:
     - Вот видите - он следит за нами! Он охотится на меня!
     - Вы разглядели его лицо? Оно вам знакомо? - спросил я.
     - Нет, в первый раз вижу.
     - Это не тот, кто на концерте к вам подсел?
     - Нет, тот был совсем мальчишка.
     Через несколько километров мне сворачивать с трассы направо. Неужели он тоже свернет?
     Я включил сигнал правого поворота. В зеркале увидел, что то же самое сделал и он. Значит - хвост. Сомнений нет, он увязался за нами.
     Однако напрасно он делает это. Я эту трассу выучил назубок, слава Богу, чуть ни каждую неделю гощу у брата. Есть здесь один поворот, который официально считается самым опасным во всей стране. Об этом повороте написано множество статей, он является держателем печального рекорда - здесь за год в автоавариях гибнет столько же людей, сколько на другой трассе не гибнет и за десять лет. На курсах, которые институт по профилактике дорожных происшествий организует регулярно для водителей, особое внимание уделяют этому повороту, рассказывают о его коварстве и учат проезжать его правильно. Мало того, что дорога здесь идет круто на спуск, в определенной точке она делает довольно резкий поворот налево, а полотно дороги устроено с таким наклоном, что машину начинает заносить направо, на невысокий бордюр, который не может удержать автомобиль, а дальше - пропасть. А если неопытный водитель, почувствовав, что его заносит, еще вздумает и на тормоз нажать - так в пропасть он не поедет, а покатится кувырком. На этих курсах директивно указывают: подъезжать к опасному повороту нужно со скоростью не выше 30 км/час. Соответствующий знак стоит и на обочине задолго до приближения к опасному повороту. Но опытные водители, постоянно едущие по этой трассе, знают, что если вовремя начать тормозить, то можно благополучно проскочить и при 45 километрах в час, но это уже максимум. Прицепившийся к нам водитель, скорее всего, к завсегдатаям этой трассы не относится. Он будет так же упорно гнать за мной, разумеется, проскочит ту точку, когда нужно тормозить, и непременно окажется в пропасти. А если наши страхи напрасны, если это случайное совпадение, и этот тип просто тоже с утра еще планировал съездить к своим родственникам в поселение Шахар, то ничего с ним не произойдет. И дай Бог, чтобы так оно и вышло. Разумеется, если он свалится вниз, то я буду чувствовать себя убийцей - но что делать? Кто просил его гнаться за нами? Он не невинная жертва, он хочет убить эту несчастную женщину, которая ничего дурного ему не сделала.
     В двух километрах от того рокового поворота я резко прибавил газ. То же самое с некоторым опозданием сделал и преследователь. Я надавил на акселератор, и стрелка дошла до 70, потом - 80. Скорость и на этом участке довольно рискованная. Хорошо хоть дорога сухая. Вот знакомая высокая ель, это значит, до поворота осталось меньше полукилометра. Я стал резко тормозить. Главное, когда мы окажемся на самом повороте, скорость должна быть не выше 45 в час - и это при том, что моя широкая «мицубиши» хорошо цепляется за полотно. Гляжу в зеркало - конечно, водитель «уно» не заметил, что я притормаживаю, он по-прежнему давит на газ. Он тоже заметил поворот, и решил, что за ним есть развилка, что я хочу за поворотом скрыться от него, не хочет упускать меня из виду.
     Изо всех сил вцепившись в руль, я пролетел поворот на скорости около 50 км. в час. Не могу поклясться, но, мне показалось, что колеса с левой стороны немного даже приподнялись над полотном дороги. Такое вот автородео получилось, цирк. Как только прошли опасный участок, я ударил по газам. Водитель сзади еще успеет заметить это и еще успеет тоже прибавить газу - перед самым подъездом к самому крутому участку поворота…
     Я вытер вспотевший от волнения лоб и посмотрел в зеркало. «Уно» не появилась из-за поворота. Проехав еще немного, я остановился. Подождал немного, развернулся, поехал назад. Дорога пустая, никого. Остановил машину у поворота, мы с Лилит вышли из нее. Невысокий бордюр был смят. Я со страхом посмотрел вниз, в пропасть. Машины не было видно. Но больше ей быть негде. Сейчас должен последовать взрыв - во всяком случае, так показывают в кино. Но никакого фейерверка не последовало. Наверное, бензину в машине было маловато. Я старался не думать о том, что стало с водителем, опять развернул машину, и через полчаса мы были в поселении Шахар. Брат только вернулся с работы, обрадовался гостям. Я первым делом позвонил Максу на его сотовый телефон, рассказал о преследовавшей нас машине и ее судьбе.
     Мои племянники окружили гостью, стали показывать новую кошку, которая недавно прибилась к их дому, рассказывать о ее шалостях. Брат нарочито нахмурил брови, велел детям не надоедать гостье, сказал мне:
     - Мы сейчас соорудим обед, а ты пока иди, покажи своей подруге, какие красивые у нас места. Может, захочет поселиться здесь. Я составлю протекцию в поселенческом совете.
     В десяти минутах ходьбы от дома моего брата начинается хвойный лес. Запахи - можно одуреть. Красота, тишина, душа отдыхает. У Лилит радостно горели глаза. Она опускалась на корточки возле каждого цветка, мы обнаружили ежа, черепаху, нашли множество чьих-то норок.
     - Знаешь, - призналась Лилит, - я впервые за последние полгода, с тех пор, как случилась та история, так легко дышу, такая спокойная… И мне хорошо и надежно. И оттого, что здесь такая тишина, и оттого, что никто не знает, где я, и еще потому, что ты рядом…
     Неприятное чувство, что я косвенно виноват в чьей-то гибели, уже как-то рассеялось, отодвинулось на задний план. Лилит смотрела на меня так нежно и благодарно, - осудит ли меня кто-нибудь за то, что я наклонился и прикоснулся губами к ее губам?
     Мы еще немного погуляли, я спросил девушку, как ее звали в России.
     - Лиля, - представилась она еще раз.
     Вечером приехал Макс, взял кассету, попросил предоставить ему на несколько часов спальню, где стоял еще один телевизор. А мы уселись в салоне, смотреть триллер по киноканалу.
     Через два часа Макс открыл дверь спальни - чем-то очень озабоченный, с нахмуренным лбом. Он позвал нас с Лилей к себе.
     Ничего не объясняя, он обратился к девушке, которая смотрела на него с надеждой и некоторым страхом.
     - Те две женщины, что были заложницами вместе с вами - вы поддерживаете с ними связь?
     - Катя и Галина Романовна? Когда еще там была - поддерживала. Галина Романовна даже приехала проводить меня в аэропорт, когда я сюда летела. Катя тоже обещала проводить - но почему-то не приехала.
     - Вы помните номера их телефонов? Можете позвонить к ним в Россию? Прямо отсюда, сейчас?
     Телефонов своих бывших коллег Лиля не помнила, но они были записаны в ее записную книжку. Она подсела к телефону, стоявшему у изголовья супружеской кровати хозяев, стала набирать ростовский номер. Когда ей ответили, она попросила Катю, потом вдруг вскрикнула и опустила трубку на аппарат, вся побледнев.
     - Что, что случилось? – спросил Макс.
     - Ее нет…
     - Что значит - нет?
     - Она погибла в аварии. 5 июля. Как раз в тот день я улетала…
     Мы успокоили Лилю, дали ей напиться. Когда она немного пришла в себя, Макс попросил позвонить второй знакомой.
     И на этот раз Лиля вскрикнула и уронила трубку, которую я едва успел подхватить.
     - Она пропала. Уже месяц как нигде не могут ее найти.
     - Может, просто уехала? - высказал я предположение.
     - Куда она уедет? У нее трое детей! Это ее муж ответил, говорит: «Вы что, не знаете, она же пропала без вести».
     Макс при этом сидел с таким видом, как будто он обо всем догадывался.
     - Я, - сказал он, - лишний раз убедился в том, что версия, которая возникла у меня - единственно возможная. Давайте посмотрим вместе эту пленку, вы мне заодно кое-что объясните.
     Он включил видеомагнитофон, пошли первые сообщения дикторов о захвате заложников в ростовском детском саду, потом показали этот самый детский сад, окруженный тремя кордонами милиции.
     Голос видавшего виды диктора дрожал, когда он сказал, что террористы захватили и удерживают пять 3-4 летних детей.
     Потом передали заявление террористов: Если через 6 часов не будут выполнены все их требования, они начнут расстреливать заложников - по одному в час.
     Это все мне было известно, я, как и многие другие, отсюда, из Израиля с напряжением следил за развитием событий в те февральские дни.
     Макс еще немного перекрутил ленту, сказал:
     - Внимание, вот здесь начинается, на мой взгляд, главное. Слушайте!
     Журналист, который вел прямой репортаж с места происшествия, напомнил, что уже три дня бандиты удерживают заложников, а потом как бы мимоходом проронил слова, который Макс счел необходимым прокрутить для нас с Лилей дважды:
     - Только что сюда прибыл большой автобус непонятного назначения, из него не выгрузились боевики, он не привез еду для террористов и их заложников, на все наши вопросы представители милиции и армии отвечают одно: «Не знаем, не можем дать ответа».
     Дальше репортер стал жаловаться на то, что руководители операции по освобождению заложников не хотят сотрудничать с прессой, но Макса это уже не интересовало. Он остановил пленку:
     - И это все, больше об этом автобусе ничего не сообщается. Но его можно видеть в сделанных журналистами издалека съемках. Вот, смотрите: - Макс прокрутил дальше, - Видите - его пропустили через плотный тройной кордон, он стоит между первой линией оцепления и детским садом, почти под окнами здания, в котором террористы вас удерживали. Что это за автобус, для чего его пригнали сюда? Почему его поставили так близко - чтобы террористам было легко перестрелять находящихся там людей? Лилит, вы помните этот автобус?
     - Да, я вспоминаю, он появился на третий или четвертый день.
     - Журналисты смогли снять его только сзади. А как он выглядел с той стороны, которая обращена к детскому саду? Из его окон торчали стволы? В нем были спецназовцы в масках?
     - Я ведь тоже не могла все хорошо рассмотреть. Бандиты запрещали нам выглядывать из окон. Они сами смотрели, а мы с детьми лежали на холодном полу. Только иногда схватят кого-нибудь, поднимут к окну и кричат на улицу: «Не выполните наших требований - мы расстреляем ее!» И меня несколько раз так поднимали. Я вспоминаю этот автобус. С той стороны, которая была обращена к нам, у него было огромное затемненное окно.
     - Что вы увидели за окном?
     - Видно было смутно…
     - Вооруженные люди?
     - Нет, там была какая-то аппаратура, может - компьютеры, или медицинское оборудование… Были люди, человека четыре. Не военные. Выправки нет. Пожилые, сутулые, в очках.
     - Может, - высказал я предположение, - это были врачи? Такой госпиталь на колесах? Чтобы незамедлительно оказать первую помощь пострадавшим?
     - Врачи - так близко от террористов? Ближе, чем спецназовцы? Чтобы их поубивали в первые же минуты боя? - не принял моей версии Макс. Он снова обратился к Лилит: - А вы не помните - ничего странного, необычного не происходило в то время, когда вас там держали?
     - О, все было странно и страшно. Мы так были напуганы. Я не понимаю, как другие заложники потом рассказывают, что будто не боялись. У меня поджилки тряслись. А когда еще этот мерзкий гад ко мне полез… Да, я вот что вспомнила: на третий или четвертый день мы все вдруг услышали, а точнее - почувствовали - какой-то очень низкий гул. Он продолжался недолго, около получаса. Катя - она раньше на Сахалине жила - сказала, что такой гул бывает перед землетрясением. Я еще подумала: хоть бы тряхануло как следует, чтобы мы под шумок сбежали бы с детьми. Но никакого землетрясения не произошло.
     Макс стал прокручивать пленку дальше. Пошли кадры того, как террористов выводят из здания детского сада.
     - Обратите внимание, - сказал Макс, - у них руки не связаны, просто каждого за локоть держит один спецназовец.
     Террористов ввели в этот странный автобус, и видеозапись закончилась.
     - Вспомните точно, Лилит, как происходило само обезоруживание? Они что - решили сдаться?
     - Нет, сдаваться они не собирались.
     - Может, они просто устали, хотели смертельно спать?
     - Нет, они спали по очереди, с этим у них проблем не было. Двое спят - двое дежурят, потом меняются.
     - Так как же все происходило? Действительно ли, как здесь сообщают, не было произведено ни одного выстрела?
     - Да, я тоже вспоминаю, что не стреляли. Ни спецназовцы, ни бандиты. Хотя эти все время угрожали. Просто в последний день они стали какие-то беспечные, рассеянные. Улыбаться стали как-то по-глупому. А до этого строили мерзкие рожи и все запугивали. В последний день они роняли автоматы и не поднимали их с полу. Если б среди нас был мужчина, мог бы схватить автомат и перестрелять их всех. Потом, ближе к вечеру - еще было светло - в зал, где нас держали, вошли около десяти спецназовцев в масках, с ними был один без формы, без оружия. Остальные к нему относились, как к главному командиру. Солдаты медленно подходили к нам, все время оглядываясь на него. А он их подбадривал, рукой так махал: идите, мол, смелее…
     Макс перестал расспрашивать Лилит, в комнате надолго воцарилась тишина.
     - Между прочим, - вспомнил я, - суда над теми террористами не было. И не будет. Я в Интернете читал сообщение – их всех признали недееспособными и поместили в психушку.
     - Недееспособными, - повторил за мной Макс.
     Он помолчал еще немного, наконец, заговорил:
     - Лилит, выслушайте внимательно то, что я вам скажу. Если мои предположения верны, то вы действительно попали в большую беду, и я вам помочь не могу. По-моему, вы оказались невольным свидетелем эксперимента, а именно: использования в деле сверхсекретного оружия. Я почти убежден, что в феврале этого года в Ростове впервые был применено психотронное оружие.
     - Но ведь я ничего не понимаю, и если б вы мне этого не сказали, то я бы ничего и не знала!
     - Но вы видели результаты его применения. Вы точно описали мне сейчас его воздействие, и даже я, человек, который тоже далек от этого, догадался, о чем речь. А что говорить о специалистах… Вы ведь можете рассказать - и наверное уже рассказывали - обо всем том, что пережили тогда, что видели и слышали. Своим знакомым, друзьям, посторонним людям. И это непременно услышат те, кому нужно. Не от вас - в пересказе других людей. Только сегодня я понял, что вы и нашу жизнь - меня и моего товарища - подвергаете смертельной опасности. Если те люди знают, что вы встречались и беседовали с частным детективом, они вправе предположить, что теперь и я владею этой тайной. А именно этого они и не хотят - чтобы расползался слух о наличии у тамошних спецслужб сверхсекретного современного оружия воздействия на психику людей. Чтобы сохранить это в тайне, они уничтожили Катю и Галину Романовну. И они весьма решительно настроены уничтожить вас. Лилит, я не Джеймс Бонд, я не могу вас повсюду сопровождать, охранять, отбивать вас от тех, кто на вас охотится. А пытается ликвидировать вас очень серьезная организация. Вы говорите, что в концертном зале возле вас был один человек с шприцем, там, на смотровой площадке, на вас напал другой, сегодня за вашей машиной гнался третий, не исключено, что утопить вас пытался четвертый… Сюда прислали довольно мощную группу, поручив ей только одно: убрать вас, не вызвав ничьего подозрения. И они в конце концов достигнут своей цели. У вас только один способ спастись, только один путь. Мы с вами вместе отправимся в спецслужбы государства Израиль, гражданкой которого вы теперь являетесь и на защиту которого вы имеете все права. Вы расскажете им все, я выложу свои соображения. После этого ваша жизнь не станет легкой, но это единственный для вас шанс остаться в живых.
     - А чем они мне помогут? – тихо спросила девушка.
     - Я не знаю. Конечно, вас замучат вопросами, выжмут из вас все, что можно - и непременно помогут. Может, изменят вам внешность, дадут новый паспорт с другим именем. Могут и так подстроить, что будто вы погибли в катастрофе: скажем, произойдет авария или теракт, в список погибших включат и ваше имя, ваша фотография появится во всех крупных израильских газетах, в том числе - и русскоязычных, ее покажут по телевидению. Сделают все, чтобы дезинформация о вашей, якобы, гибели дошла до тех, кто на вас охотится. Я понимаю, это тяжело, но вы должны это сделать. Если хотите остаться в живых.
     Она молча кивнула. Тяжело было смотреть на нее. Она была растеряна, выглядела такой несчастной и беспомощной.
     - Мы должны отправляться немедленно. Вам нельзя оставаться здесь. Один из ваших врагов погиб на трассе, которая ведет только в это поселение. Его приятелям нетрудно будет вычислить, куда вас увезли.
     Макс и Лиля вышли из дома и направились к его машине. Я не видел ее лица, не знаю, плакала ли она. Но у меня на глазах выступили слезы, хотя я человек совсем не сентиментальный. Может, просто было обидно, что никогда больше ее не увижу. А увидев - не узнаю…